Рука, ключ в руке и - дверной замок... Вот-вот кто-то на экране откроет его. Обычные вроде бы кадры. Но если уже нарастает от пиано до фортиссимо тревожная музыка, то сердце твое замирает. Будет что-то ужасное: арест, выстрел, убийство...
Иосиф Сталин с партийными соратниками среди работников "Союзкинохроники". 1929 год.
Вот она - магия кино! Я помню, как мальчишкой смотрел югославские фильмы о партизанах. Там, скажем, некто, промокший под дождем, прячется за полуприкрытой дверью от ворвавшихся фашистов. Но из-под двери предательски вытекает лужица с его одежды... Растекается минуту, потом другую... И тебя уже трясет: мурашки, кровь в висках...
Кто же этого не испытывал?!
Вот лишь три истории из тысяч о литературе в кино и о кино в литературе. Но отобраны они мной в связи с властью, и в каждой так или иначе присутствует "первый зритель" СССР, главный киноман - Иосиф Сталин, человек, который был и "ключом" к иным фильмам и, натурально - замком для них же.
"Долгоиграющий проигрыватель" (Москва, Тверская ул., 25/12)
"Мы жизнь свою проживем шепотом", - прошелестел под занавес самоубийца в комедии "Самоубийца". Не смешная получилась пьеса, хотя сам Станиславский, давясь от хохота, сравнил автора - шутка ли?! - с Гоголем. Не смешная, ибо "долгоиграющий проигрыватель", как грустно звал себя автор ее, Николай Эрдман, после неудачи с ней и проживет оставшиеся годы именно что шепотом.
Не во весь голос!..
Дата его краха известна: 11 октября 1933 года. Тем вечером его лично отвез в ГПУ начальник чекистов Геладзе. Увез в той самой машине "с открытом верхом", в которой еще вчера катал Любовь Орлову с Александровым, Дунаевского с Утесовым, да всех, снимавших в Гаграх фильм "Веселые ребята", в которой привозил им цветы, вино "Букет Абхазии" и заказанных где-то в "недрах" жареных куропаток. Теперь он увез сначала Владимира Масса, соавтора Эрдмана по сценарию ("по бокам сели двое в черном, с пистолетами"), а затем и самого его.
"Случилось это у всех на виду, - пишет историк литературы. - Владимир Захарович, куда же вы без плаща? - крикнул в окно Утесов и выбросил другу свой плащ... А через час приехали за Эрдманом. - А что я мог сделать? - оправдывался Геладзе, когда наутро его атаковали артисты. - Мне ночью пришла телеграмма из Москвы - арестовать!"
Поводом стала полуподпольная побасенка обоих. Ее, желая позабавить вечеринку в Кремле, прочел подвыпивший Василий Качалов. "Вороне где-то бог послал кусочек сыра... - Но бога нет! - Не будь придирой: Ведь нет и сыра"...
Не многоточие тут надо ставить - точку! Ибо после окрика Сталина: "Кто автор?" обоих и арестовали. Три года ссылки в Енисейск. Прямо по другому стишку их: "Однажды ГПУ явилося к Эзопу - И хвать того за жопу! И вывод, впрочем, ясен: не надо этих басен!"
Друг Качалов, пишут, чуть не покончил с собой после этих арестов: "запил, приходил к родным их, предлагал деньги". А Эрдману, уже на следствии, едва не пришили "коллективку", поскольку среди бумаг его нашли два списка известнейших людей. Ведь "организация"! С трудом и уже "без шуток" ему удалось доказать, что он выписал как-то тех, кто, по мысли его, придет на его похороны. Список получился длинным. И он составил другой, короче: кто придет, "если будет дождь"? Смешно, но бдительный следователь вызвал и тех, и других. Последних даже трижды...
Ссылка для веселых ребят
В литературе Эрдман, тогда поэт, возник в 1921-м, когда пришел с Гражданской. Красивый, невозможно остроумный, хулиганистый (он с Есениным и имажинистами расписывал стихами стены Страстного монастыря), но и галантный, одетый с такой иголочки, что брюки его за идеальную отглаженность называли "зеркальными", даром что по отцу был немцем. Он писал скетчи, интермедии и миниатюры для цирков и театриков "Кривой Джимми", "Нерыдай", "Павлиний хвост", а вечера проводил на бегах, где почти всегда проигрывал, из-за чего и звал себя "долгоиграющим проигрывателем".
Но настоящим рождением его стала пьеса "Мандат", которая с 1925 года только в театре Мейерхольда выдержала сотни постановок. Ее сравнивали с "Горем от ума", сам Горький, признавшись, что он лично "ни одной хорошей пьесы не написал", сказал: "А вы, по-моему, напишете. Потому что вы драматург. Настоящий драматург". Маяковский просил его научить писать пьесы, Платонов, с которым подружится, признался, что "искренне, по-доброму завидует ему", а Булгаков, у кого он часто гостил, узнав, что его арестовали, в тот же вечер, пишет жена его, сжег рукопись первого варианта "Мастера". Но прославит Эрдмана все-таки вторая комедия "Самоубийца", которую зритель не увидит до 1982 года, да и сам он, умерший в 1970-м. Прославит уже на века.
Опять смешно, но в 1960-е годы, работая с Любимовым над чужими пьесами для Таганки и сочиняя интермедии к "Пугачеву", он вдруг спросил Высоцкого: "А как вы пишете ваши песни?" Тот ответил: "Я? На магнитофон. А Вы, Николай Робертович?" - "А я - на века!.." - пошутил он в ответ под смех зала. Да и сам рассмеялся, ибо на деле давно жил шепотом.
Фильм "Веселые ребята" он увидит в ссылке, но увы... без ссылок в титрах на себя и Масса. И там же признается "Худыре", московской актрисе, что кино ему решительно не понравилось: "Картина глупа с самого начала... Я ждал слабой вещи, но не думал, что она может быть такой скверной". Он и следующий свой фильм "Волга-Волга", который получит Сталинскую премию, увидит там же и тоже без упоминания о нем. Так аукнется ему "Самоубийца". Ведь о пьесе этой некий писатель-рабочий Гандурин написал по запросу самого ЦК партии отзыв, который был предназначен Сталину: "Ибо она вместо осмеяний... эмигрантщины и обывательщины, выражает, хотя и в завуалированной форме, эмигрантский протест против советской действительности".
И все. И вновь - жирная точка!
Он, конечно, будет еще мечтать о сцене, начнет даже пьесу "Гипнотизер", комедию, где люди, особо "начальники", вдруг под гипнозом начнут "говорить правду". Но если без смеха, то до конца жизни будет писать сценарии: то к фильму "Смелые люди" (помните такой?), за который в 1951-м получит-таки Сталинскую премию, хотя в титрах его опять не будет, то к проходным "Застава в горах", "Укротители велосипедов" и "Актриса", то к лентам для детей: "Двенадцать месяцев" (вместе с Маршаком), "Кошкин дом", "Дюймовочка" и даже "Морозко", который в Венеции получит "Золотого льва". Более 50 сценариев выдаст. И ни одного, что было заложено в могучем "голосе" его.
Он перестал быть не только Гоголем - самим собой.
Лишь в 1949-м получит "право жить" в Москве. А в 1950-м его третья жена - и опять балерина, как и две предыдущие - выбьет квартиру в доме для артистов, ту самую, на Тверской, 25. И Эрдман, вообразите, окажется соседом той актрисы, "Худыры", которая беззаветно любила его семь лет, которая в 30-х не только добилась в Кремле разрешения приехать к нему в Сибирь, что грозило ей карьерой, но продавила его перевод в Томск и слала ему бесчисленные посылки и 280 (по ровному счету) писем.
Я говорю о Герое Соцтруда, парторге МХАТа, народной актрисе и лауреате всех мыслимых премий Ангелине Степановой, которая теперь, в 1950-х, будет жить с Фадеевым, мужем, прямо в соседнем с ним доме - в доме 27.
Грустно, но в жизни его случилось то, что бывает с очень большими талантами: произведение, созданное ими, начинает как бы само играть существованием их. Так "самоубийством" его стала недооценка им любви красавицы, ради которой она, в отличие от него, бросила мужа-режиссера, самоубийством оказалась и неверность его, когда он, клянясь в любви к Степановой, упрашивал жену свою, первую еще балерину, переехать к нему в Томск. Вот чего не стерпела "Худыра", как ласково звал он ее!..
Не знаю, шел ли дождь 13 августа 1970 года, но хоронили его единицы. Она же переживет его на 30 лет. На старости лет замкнется, уйдет в себя, но признается: "Когда я думаю о Коле, мне хочется горько плакать. Отчего сейчас, в мои годы, душа моя скорбит?.." И тогда же и уже не как парторг и истая коммунистка, а как все еще любящая женщина скажет: "Я любила двоих мужчин. Один из них ненавидел советскую власть, а другой ее искренне восхвалял. Но власть, в сущности, погубила обоих..."
Осмелюсь добавить: их погубил Сталин.
Кинотеатр N 1 (Москва, Спиридоньевский пер., 5)
9 мая 1945-го, когда вся Москва, ликуя о конце войны, высыпала на улицы, от Ярославского вокзала якобы отошел поезд. Так начинался всего лишь сценарий нового фильма. А закончился фильм по нему в 1949-м, в кинотеатре N 1, в крохотном зальчике на 20 кресел, но зато на 2-м этаже самого Кремля.
Разумеется, никаких номеров у столичных киношек не было. Но в 1933-м, когда в Гаграх и арестовали Эрдмана, в Кремле, на месте зимнего зала, был обустроен кинозал для просмотра фильмов главным "киноманом" страны, Сталиным. Тут ближе к полуночи вождь и держал и "ключ" к головокружительному успеху иных картин, и крепкий "замок" - для лузеров киномузы.
Здесь, например, тихо сполз с кресла и потерял сознание Козинцев, когда на просмотре его и Трауберга фильма "Юность Максима" встал вдруг Калинин и, вопреки довольному Сталину, проворчал: "Когда мы делали революцию, мы не играли на гитарах". Здесь аплодировали фильму Каплера "Она сражалась за Родину" (1943), хотя имени его в титрах уже не было - он был арестован за связь с 16-летней дочерью Сталина. И здесь возглавляемые ею же, но тогда еще 9-летней Светланой Аллилуевой (которая, пишет, умоляла отца брать ее с собой на эти поздние просмотры), шли вслед ей вожди на фильм Эрдмана "Веселые ребята", чтобы не только сползать с кресел от хохота, но услышать мнение о картине утиравшего слезы Сталина: "Здорово продумано. А у нас мудрят и ищут нового... Я не против, - запишет в дневнике его слова свидетель, начальник Управления кинопромышленности Шумяцкий. - Но дайте так, чтобы было радостно, бодро и весело..."
Бодро и весело... Шумяцкого расстреляют в 38-м. А его преемник Дукельский все так же "бодро и весело" привезет в Кремль в 1949-м только что вышедшую на экраны картину "Поезд идет на восток" драматурга, лауреата уже Сталинской премии за первую пьесу Леонида Малюгина и режиссера, лауреата четырех уже Сталинских премий Юлия Райзмана. Ну, тот фильм, с которого я и начал эту главу.
Ныне Малюгина, который, переехав в столицу из Ленинграда, поселился на Спиридоньевском, почти не читают - забытый писатель, как десятки, сотни других. Вспоминают скорее в связи с Татьяной Луговской, сестрой поэта и незаурядной художницей, которую он любил едва ли не всю жизнь. Когда-то она писала ему: "Милый мой Леня, самый лучший из всех когда-нибудь существовавших на свете", а после его смерти всю переписку изрезала ножницами. Несчастливая судьба, что говорить. Но один из его фильмов не только время от времени заслуженно показывают по ТВ, но и вспоминают, как объект просто иезуитской шутки, прозвучавший в кинотеатре N 1.
Надо сказать, что фильм его про "Поезд" имел в 1948-м просто оглушительный успех, публика буквально ломилась на него. Зрители вдруг впервые увидели картину, сделанную, как писали специалисты, по законам американского кино, с "классическими ходами road movie и love story". А песня какая: "Дай мне руку, незнакомый спутник мой!", слова Светлова, музыка самого Хренникова, который в придачу и изображал в фильме аккордеониста.
Но главное, там играла молоденькая Лида Драновская с беретиком, сдвинутым на ухо, чему сразу же стали подражать женщины.
Остановка вождя
Фильм, на мой вкус, слегка скучноватый (ну, едут и едут в поезде перезнакомившиеся за 7 дней люди). Но его смотрели по нескольку раз (он потом, "вторым экраном", соберет 16 млн зрителей), правда, смотрели после смерти Сталина, хотя вождю хватило и раза. Впрочем, и одного раза не случилось - Сталин не досмотрел его.
Это не апокриф - это было на самом деле. Просто в середине картины Сталин вдруг встал: "А куда, собственно, идет этот поезд?" - спросил Дукельского, председателя Комитета кинематографии, который обязан был присутствовать на "высоких просмотрах". Дукельский, кстати, бывший чекист, задрожал от неожиданности и пролепетал: "Во Владивосток, товарищ Сталин" - "А сейчас он где находится?", - еще тише спросил великодержавный зритель. - "Ну где-то в районе Хабаровска..." - "Тогда позвольте мне сойти на следующей станции", - изрек вождь и, повернувшись, покинул личный кинотеатр.
Вот и вся история. Шок, ступор, провал! Надо ли говорить, что репрессии после "шутки" оказались нешуточными. Райзмана отстранили от дел и сослали в Ригу делиться опытом с латвийскими кинематографистами (он реабилитируется потом фильмом "Кавалер Золотой звезды", за которую получит уже пятую Сталинскую премию), а карьера талантливой Драновской, без всяких "реабилитаций", была сильно подпорчена. И, конечно, до смерти вождя в 1953-м автор сценария оказался в опале. После набросившихся на него критиков все его фильмы и пьесы были в мгновение ока сняты. Но, правда, благодаря злой шутке вождя его и помнят ныне многие, осведомленные, разумеется, люди.
Драновскую, талантливую красавицу, которая снималась в кино с пятнадцати лет, конечно, "съел" не Сталин - ее добили, как утверждают ныне, вчерашние дивы советского кино, сходящие с экранов Любовь Орлова, Марина Ладынина и их влиятельные мужья: Григорий Александров и Иван Пырьев. По иронии судьбы и следующий фильм с главной ролью Драновской, кинокартина "Второй караван" (1950), где сценаристом был ну самый-самый тогда Константин Симонов, а на площадках картины уже снимались Рубен Симонов, Всеволод Аксенов с Мартинсоном и даже великая Верико Анджапаридзе, так вот и этот фильм, не завершенный, был также запрещен после слов Сталина. Вернее, из-за той же трусости, но уже Большакова, сменившего Дукельского на посту председателя Комитета.
Он, как и тот, был обязан докладывать вождю и о фильмах, находящихся пока в производстве. И по реакции "кинозрителя N 1" принимал решения об их дальнейшей судьбе. Так вот, когда Большаков рассказал про будущую картину "Второй караван", Сталин, пишут, поморщился: "Это что, про верблюдов?" - "Никак нет, товарищ Сталин, - вытянулся Большаков. - Это о репатриации армян из Америки, возвращении их на историческую родину". - "А это интересно?" - почти равнодушно бросил Сталин и... перешел к другим делам. "Большаковы" долго потом гадали, что это значит, и, наложив по полной в штаны, закрыли, к черту, и съемки. Так второй раз накрылась роль молодой и талантливой Драновской. А ведь ее выбрали на роль вопреки напористой Валентине Серовой, жены Симонова, которая страстно добивалась участия в этой картине.
Неясным, впрочем, осталось одно: передали ли Лидочке, нет, не слова вождя о фильме "Поезд идет на восток", а фразу сына Сталина Василия? Он вместе с отцом смотрел фильм Малюгина. И когда вождь сказал "Позвольте мне сойти...", Василий, уже генерал авиации тогда, напротив, как бы встречно, пошутил:
- А я останусь! - сказал. - Я бы с этой девушкой доехал до самого конца!..
Две жизни (Москва, ул. Строителей, 4, корп. 2)
Их любовь случилась почти на выселках, в этом вот доме, который в 1950-х считался окраиной Москвы. А смерть соединила - и уже навсегда! - на окраине самой России, на деревенском кладбище в Старом Крыму. "Фольксваген", который вез меня в Коктебель несколько лет назад, остановился на узком шоссе у еле заметной тропки в зарослях кустов и деревьев. "Здесь они лежат", - сказал редакционный водитель, и буквально через десять шагов кусты раздвинулись, и я увидел могилы Каплера и Друниной.
Дураком назовет себя на старости лет умнейший Алексей Каплер. Так и скажет: "Я правда никогда не думал, что могу так мучительно, до дна любить. Жил дурак дураком..." И признается: такая любовь бывает раз в сто лет и для одного из миллионов.
Имел в виду ее, красавицу, фронтовичку, поэта Юлию Друнину, которую привел в этот дом в 1954-м и которая, без преувеличения, подарила ему вторую и - последнюю жизнь. Их роман (а Эльдар Рязанов назвал их седыми Ромео и Джульеттой), длился четверть века. Но при встрече ему было ровно 50 лет, ей - ровно 30.
Оба были литераторами, и оба - "с легендой". Он, бесстрашный и интеллигентный драматург и журналист, и такая же бесстрашная и талантливая Юлия Друнина. Она в 16 лет, прибавив себе год, оказалась на фронте и потом еще дважды после ранений вырывалась на передовую. "Я только раз видала рукопашный, // Раз наяву. И тысячу - во сне. // Кто говорит, что на войне не страшно, // Тот ничего не знает о войне..." - написала в стихах, которые вошли во все мыслимые антологии. И он - фронтовой журналист и уже лауреат Сталинской премии (1941), за сценарии к фильмам "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году", пославший в 1942-м в "Правду" заметку "Письмо лейтенанта Л. из Сталинграда", которая заканчивалась словами: "Сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля".
Отважный, но и страшный поступок! Посвященные онемели от ужаса за него, ибо знали - это привет его Светлане, дочери Сталина, с которой, тогда еще школьницей, у него, у Люси, как звали сердцееда близкие, вспыхнул роман.
Об этой любви и о тех десяти в общей сложности годах заключения, которые получил за нее от Сталина Алексей Каплер, ныне знают едва ли не все. Я же скажу о главном: если в кинотеатре N 1, где, по воспоминаниям Аллилуевой, "все лучшие ленты кинематографа делали свой первый шаг", она, разумеется, смотрела и два фильма его о Ленине, то позже, тайно видясь уже с ним, смотрела на "закрытых просмотрах" фильмы с Гретой Гарбо и получала от него же запретные тогда книги, того же Хемингуэя.
Он сделал из нее будущего литературоведа.
"Это были чистейшие и прекраснейшие чувства", - напишет она Эренбургу в 1957-м, когда, защитив диссертацию, работала уже в Институте мировой литературы. И ему же признается: "Я плохой литературовед... У каждого из нас... есть десятки интересных мыслей об искусстве, но мы никогда их не произносим вслух, когда нам представляется трибуна... И это не от нашего лицемерия, это какая-то болезнь века, в этой двойственности даже никто не видит порока..."
Говорила ведь про тот самый "ключ" к истинному искусству и про "замок" вождя, который все еще висел даже после смерти его даже у родной дочери...
На фронте и в тылу
Они, Аллилуева и Каплер, увидятся в 1950-х. По некоторым сведениям, даже раз в этом доме, на Строителей, где он поселился в 1954-м. Она напишет, что не было "забыто ни одно слово, сказанное друг другу тогда, что мы можем разговаривать, продолжая фразу, начатую 12 лет назад...", но, кажется, не заметит: он стал другой, он начал свою вторую жизнь, навсегда получив спасительную инъекцию от сталинизма и от того лицемерия, которое она не смогла преодолеть: "чудо осталось живо и не исчезло до сегодняшнего дня, хотя новые... барьеры снова нас разделили, и, должно быть, навсегда".
Повторяю, письмо Эренбургу написано в 1957-м, когда у Каплера, преподавателя сценарных курсов, уже третий год роман со слушательницей их - с Юлией Друниной, как раз тем барьером, который и встал и между Аллилуевой, и между второй женой Каплера, актрисой Валентиной Токарской, с которой, такой же заключенной, он познакомился еще в Инте. И не просто барьером - стеной. "Под хрупкой внешностью ее, - напишет дочь Друниной, - таился подлинный кремень, что лишь осложняло ее жизнь".
Они оба оставят прежние семьи, начнут вторую жизнь. Жизнь небывалой любви! Помните фильм Клода Лелюша "Мужчина и женщина"? Так вот еще до него Каплер, провожая ее на поезд в Крым, где они дважды в год отдыхали, а потом, отправив телеграмму в промежуточный Джанкой, в которой было четыре слова: "С добрым утром, любимая!", самолетом летел в Симферополь и с цветами встречал ее уже на перроне. Он ведь при ней начнет писать иные, человеческие фильмы: "Вера, Надежда, Любовь", "Полосатый рейс" (вместе с В. Конецким), "Человек-амфибия", к которому песни напишет она, и главное - трагический фильм "Две жизни", о судьбах русской интеллигенции и как бы про себя. Ведь и после смерти его в 1994-м выйдет фильм Геннадия Полоки "Возвращение броненосца" и потом - "Сошедшие с небес" с Абдуловым и Глаголевой, снятые по его повестям. При Друниной получит орден Трудового Красного Знамени и станет вице-президентом Международной гильдии сценаристов.
А она, выпустившая при нем 10 книг стихов, ставшая лауреатом Госпремии в 1975-м, потом депутатом Верховного Совета и секретарем Союза писателей, в середине 60-х через свою подругу на ТВ приведет его в "Кинопанораму", где он станет самым блистательным ведущим ее и уйдет только тогда, когда "прямой эфир", т.е. честность его, заменят из-за трусости новых дукельских и большаковых на "запись", откуда будут вырезать неприятные для власти куски.
Каплер, "ее тыл", как выразилась она, старшина медслужбы, умрет в 79-м. Она - он просил! - отвезет урну с ним в Крым, где на памятнике ему оставит место и для себя.
Воевать будет до конца. Но когда в 1991-м она, защитница Белого дома, увидит, что страна гибнет, что ей даже с высокой трибуны не защитить родную армию, тех же афганцев, демонстративно выйдет из Верховного Совета и в ноябре того же года добровольно уйдёт из жизни. Вот накануне этого и напишет про "крепкий тыл".
"Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл..."
"Сошедшие с небес" - последнее кино Каплера, снятое, кстати, по его повести с говорящим названием "Двое из двадцати миллионов". А она один из сборников своих назвала "Окопная звезда". Но знаете ли вы, что ее звезда будет сиять нам и после нашей смерти? Ведь еще при жизни Друниной два крымских астронома, Людмила и Николай Черных, назвали открытую ими планету ее именем. И может быть, там, вокруг звезды "Юлии", вращается и ее неизменный спутник, которого на Земле любя звали "Люся". Спутник ее по этой жизни...
Но, может быть, и по той?!
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем