"Какая он свинья..."

Писатель Владимир Богомолов, критикуя, и по делу, Георгия Владимова за неумеренное восхваление Власова в наделавшей много шума книге "Генерал и его армия", еще в 1995 году писал: "Уже не первое десятилетие, отбросив идеологическую фразеологию, пытаюсь осмыслить и понять поведение и дела генерала Власова… стараюсь с позиций общечеловеческой объективности найти хотя бы хоть какие-то не оправдательные, а всего лишь смягчающие поступки, но не получается". И приходил к выводу: "В истории России… Власов был и остается не идейным перебежчиком и не борцом с "кликой Сталина", а преступившим присягу, уклонившимся в трудную минуту от управления войсками военачальником, бросившим в беде и тем самым предавшим более 30 000 своих подчиненных…"¹.

Имеется в виду, что командующий окруженной немцами 2-й ударной армии Волховского фронта Власов, ссылаясь на болезнь, отказался в июне 1942 года участвовать в обсуждении на Военном совете ультиматума о капитуляции, а затем две недели прятался в тылу немецких войск и сдался без сопротивления старосте одного села, передавшего генерала немцам.

Немало усилий приложили апологеты Власова, кстати с его же подачи, чтобы обрядить генерала в ризы… спасителя Москвы в суровые 1941-1942 годы. Речь об этом пойдет ниже. А пока выскажем ряд соображений о личности генерала.

…Гетмана Мазепу Петр Первый, если верить Пушкину, однажды в гневе хоть схватил за усы - оскорбление для казака немалое. Власову же, как он сам признавался, ни советская власть, ни лично Сталин ничего плохого не сделали. Наоборот бывший батрак, как он подчеркивал в своих анкетах, семинарист, красноармеец эпохи Гражданской войны к началу 1930-х годов стал командиром полка, был направлен в качестве военного советника в Китай, а после возвращения, на волне очищения Красной армии от "врагов народа", стал командиром дивизии. По некоторым сведениям, это случилось после того, как комиссия, в которую входил и Власов, в пух и прах разнесла ее командование.

После окончания советско-финской войны новый нарком обороны Семен Тимошенко стал принимать экстренные меры по усилению боеспособности советских вооруженных сил. Всеми способами дивизию, которой командовал Власов, превратили в "образцовую", одну из "лучших в Красной армии": не выдерживавших длительных марш-бросков красноармейцев из нее направляли в соседние части, а взамен получали оттуда более выносливых бойцов. В результате незадолго до войны Власов был награжден орденом Ленина, стал генерал-майором, командиром механизированного корпуса.

Правда, не в пример Константину Рокоссовскому, мехкорпус которого хотя и отступил, но сохранил высокую боеспособность, части корпуса Власова достигли пределов Киева в жалком состоянии. Однако назначенный командующим 37-й армией генерал, как утверждал на октябрьском (1957) пленуме ЦК КПСС Хрущев, проявил себя на защите столицы Украины хорошо. Поэтому, видимо, все хрущевское "великое десятилетие" о Власове в нашей исторической литературе почти не упоминалось. Но Киев отстоять не удалось, а Власову вновь пришлось выходить из окружения. О том, как это происходило, сведения противоречивые.

Илья Эренбург, ссылаясь на самого Власова, писал: "Он был под Киевом, попал в окружение; на беду простудился, не мог идти, солдаты вынесли его на руках"². Но когда это случилось - при отступлении к Киеву или после оставления города, однозначно ответить трудно. Как утверждает историк П. Пальчиков в статье "Два лика генерала Власова", опубликованной в № 7 журнала "Москва" за 2007 год, вторично выходил генерал из окружения под видом крестьянина, с козой на веревке.

Начало Московской битвы генерал встретил в госпитале с диагнозом "воспаление среднего уха". И весь самый тяжелый ее период лечился. По его утверждению, был принят Сталиным и по его указанию назначен в ноябре 1941-го командующим формировавшейся 20-й армией, хотя вступил в ее командование значительно позже.

Вызванный 28 ноября к начальнику Генерального штаба Красной армии Б. М. Шапошникову генерал-майор Л. М. Сандалов, узнав о своем назначении начальником штаба этой армии, поинтересовался у маршала:

"- А кто назначен командующим армией?

- Недавно вышедший из окружения один из командармов Юго-Западного фронта генерал Власов, - ответил Шапошников. - Но учтите, что он сейчас болен. В ближайшее время вам придётся обходиться без него"³.

Так что "спаситель Москвы" никакого участия в обороне столицы не принимал.

Мало того, не участвовал он и в боях 2-20 декабря, когда 20-я армия отбивала последние попытки немцев ворваться в Москву, освободила затем Красную Поляну, Солнечногорск и Волоколамск. И все это было достигнуто под руководством не Власова, а Сандалова и заместителя командующего армией полковника А. И. Лизюкова.

Сейчас трудно сказать, был ли в действительности так сильно болен Власов или же просто выжидал дальнейшего развития событий (как подчеркивалось позднее в одном из документов Главного управления имперской безопасности о Власове: "В момент личной опасности несколько трусоват и боязлив. Телом здоров и вынослив"). Дело в том, что впервые он появился в своих войсках лишь… 19 декабря 1941 года. И на станции Чисмена, невдалеке от Волоколамска, где развертывался командный пункт 20-й армии, пробыл всего около часа. Выслушав доклады начальника штаба и члена Военного совета, Власов заявил, что "чувствует себя лучше и через день-два возьмет управление армией в свои руки". Но, по воспоминаниям Сандалова, слышал он (или делал вид) плохо, часто переспрашивал, очень переживал, что командующий фронтом Жуков был недоволен отсутствием его подписей на оперативных документах и тем, что он не спешит вступать в командование армией⁴.

И лишь 21 декабря Власов наконец-то возглавил армию.

…Некоторые могут возразить, напомнив, что еще 13 декабря центральные газеты страны, опубликовав сообщение Совинформбюро о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы, поместили фотографии участвовавших в контрнаступлении командармов Западного фронта, в числе которых был и Власов. А в начале января 1942-го был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении наиболее отличившихся в этих боях, в числе которых фигурировала и фамилия Власова. Часто, даже в солидных изданиях, утверждается, будто он был награжден орденом Ленина и ему тогда же присвоили очередное воинское звание, что свидетельствует о его заметной роли в спасении первопрестольной.

В действительности же орденами Ленина были награждены Рокоссовский, Л. А. Говоров, Д. Д. Лелюшенко, И. В. Болдин; Власова наградили по "второму разряду" - орденом Красного Знамени. Генерал-лейтенантом он стал не в начале января 1942-го, как прославленные защитники столицы Лелюшенко и П. А. Белов, а позднее. Да и не отметить хоть и фиктивного, но формально командующего наступающей армии было нельзя. Чтобы погасить слухи о том, что 20-я армия идет вперед без своего командарма, 16 декабря Совинформбюро организовало даже интервью Власова одному из американских журналистов якобы из штаба армии: в действительности беседа велась в госпитале, где генерал долечивался.

Может, в последующих боях имя Власова гремело на фронте, а 20-я армия особенно отличилась в период общего наступления Красной армии? Ничего подобного. А "доставалось" Власову в приказах командования и в переговорах с Жуковым, пожалуй, больше, чем остальным командармам. Приведем лишь два примера от 28 и 30 января 1942 года.

В первом случае командующий фронтом приказывал генералу: "Доложите мне с правого фланга расположение ваших частей и артиллерии, танков и что против каждой группировки имеется?" Власов начал доклад, но Жуков его перебил: "Точно где, что у противника и какие наши части действуют, а не вообще, давайте по пунктам".

Выслушав Власова, командующий спрашивал: "Где же у Вас главный удар?… Какая плотность на километр фронта?" Доложив, Власов просил учесть, что в некоторых батальонах из-за больших потерь осталось 30-50 человек.

"Тем более объясните мне, - парировал Жуков, - почему Вы избрали такой метод действий, разбросав от Васильевское до Быково артиллерию и пехоту и поставив в ряд против огневых точек конницу. Я не могу разгадать Вашего решения". А затем, получив ответ, вновь недовольно комментировал: "Не понял Вас. Почему Вы упорно атакуете противника, расположенного в крупных населенных пунктах, при этом пункты, имеющие хороший обстрел и взаимную огневую связь, и что Вам обещает это направление, имеющее, как известно по карте, массу населенных пунктов? Почему Вы, например, не наступали на участке: Пустой Вторник, Аржаники, где по нашим и по Вашим [данным] противника нет, где он охраняется только разведкой?"

К этому рубежу, отвечал Власов, очень трудно подойти, так как отсутствуют дороги, а снежный покров достигает свыше 60 сантиметров… Жуков, хорошо знавший, что Власов кстати и некстати любил апеллировать к суворовской "Науке побеждать", сыронизировал: "А что бы сказал Суворов на Вашем месте, если бы он увидел перед собой 60 сантиметров снега, остановился бы или нет?…" И далее: "Я убежден, что успех может быть достигнут только прорывом по местности, не имеющей населенных пунктов, хотя бы вне дорог. И не верю в возможность прорыва той группировки, в которой наступаете Вы, а потому Вам надлежит перейти к обороне небольшими заслонами против населенных пунктов с гарнизонами, а главные силы немедленно вывести в двух направлениях: главный удар - между Пустой Вторник, Аржаники на Новая Трутня, обходя врага южнее Кузнечиха, Хмельки и далее по обстановке… Уверяю Вас, у цели Вы будете в десять раз скорее и меньше будет потерь". И подчеркивает очень важную мысль: "…Мы тактически операций пока что не выигрываем, ставку нам нужно [делать] на оперативное искусство, создавая угрозу обходами и окружением, чего противник боится, и, наоборот, не боится Ваших наступлений по дорожке…"

А в ответ на просьбу Власова закончить бои, а перегруппировку указанного Жуковым направления произвести завтра последовала категорическая и суровая реплика: "Ничего не выйдет. Согласен обождать день, чтобы Вы убедились, что кроме потерь у Вас ничего не получится… Должен Вам сказать, что военный совет фронта и Ставка Верховного Главнокомандования ожидали от 20 армии большего, и нам очень неприятно видеть 20 армию в таком положении. Я думаю, что это произошло потому, что указание, которое Вам твердилось о прорыве кулаком, вы не выполнили, игнорировали. Видимо, посчитали указание для себя недостаточно авторитетным, кабинетным - это Ваша ошибка"⁵.

Контролируя выполнение своих указаний, 30 января Жуков снова интересовался действиями 20-й армии в наступлении. Докладывая, Власов все время подчеркивал: "согласно Вашему указанию", "задачу операции, Ваши требования поставил лично", "как только получу донесение, немедленно доложу", "принимаю все Ваши указания как приказ и приступаю к исполнению", "будет сделано" и т. д. Поэтому вряд ли, на наш взгляд, Власов во время переговоров с Жуковым мог ему дерзить, ссылаться на то, что его на армию поставил лично Сталин, заявлять Сандалову, что Жуков "выскочка", о чем информировал работников Смерша при допросах бывший порученец генерала после его предательства летом 1942 года.

Но Жуков по-прежнему был недоволен действиями командарма и буквально по пунктам диктовал ему, что следует осуществить для достижения успеха: "Мне кажется, что конница не получит никакого результата и в направлении Самуйлова она не пробьется. Не лучше ли держать ее в готовности в направлении за главной группировкой? Много [сил] остается у вас на фронте для сковывания [противника] за счет ослабления ударного кулака, не лучше ли сократить силы с фронта до минимума, увеличив соответственно ударную группу? Время на подготовку наступления Вы не дали, значит, наступление идет вслепую, без разведки, без артиллерийского наступления, без взаимодействия"⁶.

В середине февраля 1942 года войска Западного фронта продолжали вести упорные бои, стремясь в первую очередь выйти к железной дороге и автостраде западнее Вязьмы, но созданная за счет соединений и частей других армий ударная группировка 20-й армии продвижения почти не имела. В этой связи Жуков направил ее командарму следующий приказ: "При докладе тов. Сталину Вы, тов. Власов, обещали прорвать оборону противника, если Вы только получите людей. Людей Вам дали - 5500 человек, дали танки, а прорыва все нет и нет. Мало того, Вы понесли громаднейшие потери в людях и танках, погубили людей, погубили танки, не добившись никакого успеха. Разобрав Ваши действия по прорыву, считаю их абсолютно неверными и несерьезными. Не разрушив огневых точек противника, а ограничившись бутафорской шумихой, Вы бросили на ПТО [противотанковую оборону] и сохранившуюся систему огня танки и пехоту… Вы не жалеете людей, не жалеете танки, погубили много людей, погубили танки. Приказываю: 1. Разрушить артиллерией укрепления противника; 2. Разбить систему огня противника; 3. Дать пехоте орудия сопровождения в роты; 4. Дать танкам орудия танковой поддержки. Только когда будет подготовлена пехотная атака, бросать [вперед] пехоту при поддержке танков; 5. Запретить легкомысленные броски танков и пехоты на укрепленные полосы противника. Исполнение донести"⁷.

Конечно, эти неудачные действия 20-й армии вызваны были и рядом объективных обстоятельств: большими потерями в личном составе, измотанностью непрерывно наступавших частей, резкой нехваткой боеприпасов, особенно снарядов, усилившимся сопротивлением противника, получившего значительные подкрепления. Но допущенные в ходе наступления ошибки командования армии сбрасывать со счетов нельзя.

Например, действия тоже сформированной в конце ноября 1941 года 1-й ударной армии получили от Военного совета Западного фронта куда как более высокую оценку. В приказе от 20 января 1942-го, подписанном Жуковым, отмечалось:

"Части 1 ударной армии… бессменно участвуя в напряженных наступательных боях, нанесли немецко-фашистским захватчикам ряд жестоких поражений и заставили их неудержимо откатываться на запад.

В великой битве под Москвой… 1 армии принадлежит почетное место. Невзирая на упорное сопротивление врага, холод и глубокий снег, войска армии продолжали свое победоносное наступление…"

За хорошее руководство боевыми действиями армии и ее войсковыми соединениями командующему армией генерал-лейтенанту В. И. Кузнецову, как и всем ее бойцам, командирам и политработникам, была объявлена благодарность⁸.

…В публикациях о Власове фактически игнорируются воспоминания о нем Эренбурга и бывшего главного редактора газеты "Красная Звезда" Давида Ортенберга. А жаль, ибо они содержат весьма интересные сведения о поведении генерала в период Московской битвы, да и дают представление о причинах его будущих, мягко говоря, мимикриях.

Побывавший в 20-й армии в конце февраля 1942-го Ортенберг позднее писал: "Видели мы Власова в общении с бойцами на "передке" и в тылу с прибывшим пополнением. Говорил он много, грубовато острил, сыпал прибаутками. Кривицкий (сотрудник "Красной Звезды". - А. П.) запомнил и записал: "При всем том часто оглядывался на нас, проверял, какое производит впечатление. "Артист!" - шепнул дивизионный…" Ну что ж, пришли мы к выводу, каждый ведет себя в соответствии с натурой, грех не самый большой…

Вспоминаю, что Власов то и дело употреблял имя Суворова, к месту и не к месту. От этого тоже веяло театром, позерством. Кстати, это заметили не только мы. Через неделю в 20-ю армию поехал Эренбург. Пробыл там двое суток. Встречался с Власовым. Впечатления совпали. Эренбург рассказывал мне, а потом в своих воспоминаниях написал: "Он меня изумил прежде всего своим ростом - метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами - говорил он образно, порой нарочито грубо… У меня было двойное чувство: я любовался и меня в то же время коробило - было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах. Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке… я отметил: "Говорит о Суворове как о человеке, с которым прожил годы".

…Читатель может меня спросить: не хочу ли я сказать, что в те дни я почувствовал двоедушие Власова? Нет, таким прозрением я не обладал, да и не только я… Когда мы узнали о предательстве Власова, Эренбург зашел ко мне, долго ахал и охал: мол, чужая душа - потемки. Он вспоминал поговорку, услышанную от Власова: "У всякого Федорки свои отговорки". Рассказывал, что, прощаясь, Власов трижды его поцеловал. Илья Григорьевич и сейчас тер щеку, словно стараясь стереть оставшийся там след от иудиных поцелуев"⁹.

Не стесняясь, преувеличивал свою роль в победах армии, говоря: "Мы ведь сюда к [Волоколамску] пришли от Красной Поляны, начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров отмахали без остановки… Товарищ Сталин меня вызвал, благодарил".

Рано утром 7 марта 1942 года Власов, чуть не прыгая от счастья, доверительно сообщил Эренбургу: "Товарищ Сталин оказал мне большое доверие…" Речь шла о его назначении заместителем командующего войсками Волховского фронта. Сбором командовала, вспоминал писатель, "Маруся в ватнике". (Вдвоем с этой поварихой Марусей Вороновой генерал через четыре месяца и выходил из нового окружения). "Мне он, - сознавался Эренбург, - показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым…

В статье, посвященной боям за Безымянную высоту, я коротко описал командующего армией". (Статья была опубликована в одном из номеров газеты "Красная Звезда" в марте 1942-го. Позднее Власов "отблагодарил" писателя, именуя его в своих листовках "жидовской собакой").

Приводил он и некоторые отзывы о Власове солдат: "простой, храбрый; ранили старшину, он его закутал в свою бурку; ругаться мастер".

И заключительный вывод писателя: "Власов не Брут и не князь Курбский, мне кажется, все было гораздо проще. Власов хотел выполнить порученное ему задание [речь идет о действиях Власова, назначенного в апреле 1942-го командующим 2-й ударной армии, участвовавшей в попытке прорвать блокаду Ленинграда]; он знал, что его снова поздравит Сталин, он получит еще один орден, возвысится, поразит всех своим искусством перебивать цитаты из Маркса суворовскими прибаутками. Вышло иначе: немцы были сильнее, армия снова попала в окружение… Оказавшись в плену, он начал думать, что ему делать. Он знал хорошо политграмоту, восхищался Сталиным, но убеждений у него не было - было честолюбие. Он понимал, что его военная карьера кончена… Значит, остается одно: принять предложение немцев и сделать все, чтобы победила Германия. Тогда он будет главнокомандующим или военным министром обкорнанной России под покровительством победившего Гитлера"¹⁰.

С этой точкой зрения был согласен и Богомолов. Справедливо подчеркивая, что никаким идейным борцом генерал не был, он, характеризуя его поведение летом 1942-го, вплоть до пленения, писал: "…Волею судеб (Власов. - А. П.) попал под колесо истории и оказался жертвой основного на войне инстинкта - самосохранения. Он скрывался в лесах и деревушках, понимая, что у своих пощады не будет, у немцев же ему уготована жалкая участь заключенного в лагерь для военнопленных, а третьего не дано. Однако третье, совсем неожиданно, возникло и показалось тщеславному генералу значительным и достойным. Образ "освободителя" России "без большевиков и капиталистов"… был ему придуман спустя месяц после пленения немецкими спецслужбами, и Власов с радостью принял и стал исполнять эту роль"¹¹.

К сказанному выше следует добавить следующее. Если бы Власов был идейным противником советской власти, он бы мог продемонстрировать это неоднократно: перебежав к японцам, когда являлся военным советником в Китае; к немцам, отступая в июне-июле 1941-го; после оставления Киева, да и в период битвы за Москву. Но тогда, видимо, он еще не был твердо уверенным в победе Германии. "Тянул" генерал с этим "богоугодным делом" и во время трагедии 2-й ударной армии. И лишь в июле 1942 года, когда Красная армия вновь отступала, вермахт вот-вот должен был ворваться в Сталинград и захватить Кавказ ("этот месяц, - писал Александр Твардовский, был страшен, было все на кону"), Власов и продал душу дьяволу. К тому же - и здесь генерал не ошибался - Сталин не простил бы своему "любимцу" третьего выхода из окружения, трусости, проявленной им при обсуждении ультиматума немцев о капитуляции 2-й ударной армии.

Не в пример некоторым нашим псевдоисторикам и почитателям Власова, среди которых объявились протоиерей Георгий Митрофанов и Архиерейский синод русской зарубежной церкви, немецкие должностные лица, которые беседовали с генералом-перебежчиком, составили о нем сугубо отрицательное мнение.

Генерал Кёстринг, бывший военный атташе Германии в СССР, один из умнейших немецких военных аналитиков, предостерегавший Гитлера от недооценки советского оборонного потенциала, беседуя по распоряжению фельдмаршала Кейтеля около трех часов с Власовым, заявил:

"Это весьма неприятный, лицемерно-лживый, неприемлемый для нас человек. Любое сотрудничество с ним представляется бессмысленным". А в официальном заключении указал: "И даже если нам когда-нибудь пришлось бы хвататься за какую-то фигуру из русских в качестве лидера, мы нашли бы другого"¹².

А вот как отзывался о самом Власове и его вербовке Генрих Гиммлер, выступая осенью 1943 года в Бад-Шахене перед своими подручными:

"…Цена за измену? На третий день мы сказали этому генералу примерно следующее: то, что назад вам пути нет, вам, верно, ясно. Но вы - человек значительный, и мы гарантируем вам, что, когда война кончится, вы получите пенсию генерал-лейтенанта, а на ближайшее время - вот вам шнапс, сигареты и бабы. Вот как дешево можно купить такого генерала! Очень дешево…

Но опасно делать из славян большую политическую программу, которая в конечном счете может обернуться против нас самих.

…Но здесь… господин Власов с заносчивостью, свойственному русскому, славянину, разговорился. Он начал рассказывать, будто Германии никогда не удавалось победить Россию, будто Россию могут победить только русские… Должен вам сказать: одной этой фразой этот человек и доказывает, какая он свинья…"¹³

Дела, однако, на Восточном фронте складывались все хуже, и Гиммлер вскоре стал склоняться к более эффективному использованию Власова, вплоть до создания под его руководством "Русской освободительной армии". В начале эта идея решительно отвергалась Гитлером, считавшим, что "Власов предал Сталина - предаст и меня". Но "утопающий хватается за соломинку", а потому в 1944 году эта "армия" стала спешно создаваться. К этому времени и бывший советский генерал продемонстрировал свою полную лояльность рейху, женившись на вдове видного гестаповца и оставив на заклание в своей стране двух жен: законную - с двумя детьми и незаконную - с одним.

Агитируя своих соотечественников за вступление в РОА, Власов делал упор и на то, что он сыграл выдающуюся роль в спасении Москвы. Так, в его известном "Открытом письме" к бойцам и командирам Красной армии звучало: "20-я армия остановила наступление на Москву… Она прорвала фронт германской армии… обеспечила переход в наступление по всему Московскому участку фронта". Это и дало сигнал к возведению Власова в ранг спасителя Москвы, подхваченный, повторяем, его апологетами, в том числе и Владимовым в книге "Генерал и его армия".

Актуально прозвучала "московская тема" и в марте 1945 года, когда доктор Геббельс, назначенный комиссаром обороны Берлина, удостоил наконец-то Власова своей аудиенции. Последний произвел на Геббельса "очень глубокое впечатление", подробно описал ему обстановку в Москве поздней осенью 1941-го ("положение было примерно таким, какое мы переживаем в данное время"). Эта беседа подействовала на комиссара очень ободряюще, ибо из всех "критических положений всегда существует выход, если ты полон решимости и не падаешь духом"¹⁴.

"Я обсуждаю с Советом обороны Берлина вопросы обороны столицы, - писал Геббельс и добавлял: - при этом я опираюсь на сведения, сообщенные мне генералом Власовым". Эти "сведения" сводились к советам - активнее призывать в армию "остаточное" население, формировать женские батальоны, создавать подразделения из числа заключенных и т. д. Как сообщил генерал Власов, утверждал Геббельс, это себя полностью оправдало. Тогда Сталин якобы спрашивал его, готов ли он сформировать дивизию из заключенных. Генерал ее создал, выговорив себе право амнистировать тех, кто проявит храбрость в боях. И дивизия заключенных сражалась прекрасно.

Вообще-то никакой "дивизии из заключенных" в 20-й армии не было, а если была, то значит "гуманист" Власов являлся одним из авторов идеи о создании штрафных рот и батальонов, что и было узаконено в известном июльском 1942 года приказе наркома обороны СССР.

"Власов считает меня, - с удовлетворением отметил Геббельс, - вторым после фюрера человеком, против которого направлена самая острая и упорная критика большевистской общественности".

"Кукушка хвалит петуха", - а потому в ответ последовало: "В своей пропаганде, направленной против народов России - в этом я соглашусь с Власовым - мы должны примерно следовать линии, изложенной Власовым… у [него], как мне представляется, замечательная голова. Его познания в области большевистской идеологии и практики могут быть для нас очень полезны".

Соглашался Геббельс и с мнением Власова о том, что "Сталину удалось при нашем продвижении по советской территории сделать войну против нас священным патриотическим делом, что имело решающее значение"¹⁵.

5 марта Геббельс подробно доложил Гитлеру о своей встрече с Власовым, в том числе и о тех средствах, которые он будто бы "использовал по поручению Сталина… для спасения Москвы". Советский Союз, повторял Геббельс вслед за Власовым, находился точно в такой ситуации, как и мы. "Но тогда Советы приняли самые решительные меры, на которые сегодня, - жаловался доктор, - у разного рода наших руководителей не хватает мужества".

Фюрер, с удовлетворением зафиксировал Геббельс, одобрил предложения о создании новых частей "на колесах", нескольких женских батальонов ("Надо использовать их на втором рубеже; тогда у мужчин пропадет желание отступать с первого") и другие власовско-геббельсовские наработки.

К идеям генерала-перебежчика Геббельс возвращался и позднее, соглашаясь с ним, что "Советы будут наступать не прямо на Берлин, а сначала на Дрезден"; что русские солдаты тоже очень устали от войны, но "они полны адской ненависти ко всему немецкому, что надо считать результатом изощренной большевистской пропаганды" и т. д. Однако он критически отнесся к его заявлению, что "Сталин - самый ненавистный человек в России", считая, что "это, конечно, говорится ради собственного оправдания"¹⁶.

…Но наступил победный май 1945-го, "рейх", не "дотянув" всего лишь 988 лет до своего "тысячелетия", испустил дух, его вермахт капитулировал, и главари РОА оказались в плену. Перед этим, правда, Власов, как и предсказал Гитлер, еще раз показал свое истинное лицо, призвав остатки своих сторонников вместе с Красной армией сражаться против немцев.

Летом 1946 года над главарями предателей в Москве состоялся трехдневный суд. Он оставил после себя около ста томов дел. Подсудимые в своих преступлениях каялись, о снисхождении почти не заикались. И лишь идеолог и правая рука Власова, бывший секретарь одного из столичных райкомов партии бригадный комиссар Г. Н. Жиленков, попавший в плен под Москвой, умолял: "Если суд найдет возможным использовать мою жизнь, то я готов загладить свою вину чем угодно и в любых условиях".

Власов себе такой слабости не позволил и в последнем слове заявил: "Содеянные мною преступления велики, и ожидаю за них суровую кару… Ожидаю жесточайшую кару".

1 августа 1946 года все 12 осужденных были повешены в Таганской тюрьме.

• _{1. Богомолов В. О. Сердца моего боль… Т. 2. М. 2008. С. 148-149.}
• _{2. Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь. Кн. 5-6. М. 1966. С. 62.}
• _{3. Битва за Москву. М. 1966. С. 246.}
• _{4. Сандалов Л. М. На Московском направлении. 1970. С. 263-264 .}
• _{5. Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. М. 1994. C. 107-111.}
• _{6. Там же. С. 112.}
• _{7. Московская битва в хронике фактов и событий. М. 2004. С. 356.}
• _{8. Г. К. Жуков в битве под Москвой… С. 98-99.}
• _{9. Ортенберг Д. И. Год 1942. Рассказ-хроника. М. 1988. С. 97-99.}
• _{10. Эренбург И. Г. Указ. соч. C. 61-65.}
• _{11. Богомолов В. О. Указ. соч. С. 247.}
• _{12. Цит. по: Богомолов В. О. Указ. соч. С. 243-244.}
• _{13. Цит. по: Квицинский Ю. Иуды, или Колесо Предательства. М. 2009. C. 223-224.}
• _{14. Геббельс Й. Последние записи. Смоленск. 1998. С. 58.}
• _{15. Там же. С. 57, 59.}
• _{16. Там же. С. 115-116.}