"Жизнь человека - всего лишь миг, а ломается она как соломинка..."

Дневник начал вести пастушонком

Дневник Алхимова² поступил в сектор Отечественной войны Института истории АН СССР (преемник Комиссии по истории Великой Отечественной войны) в мае 1946 г., когда его автор приехал из Пхеньяна, где он служил начальником топографической службы артиллерийской бригады. Текст аккуратно перепечатан как минимум на двух пишущих машинках - скорее всего, рукопись превратилась в машинопись уже на Дальнем Востоке после победы над Японией.

Первая запись гвардии лейтенанта датирована 21 июля 1944 г., завершающая - 11 апреля 1945-го в 21 час 38 минут. Из текста следует, что эта тетрадь - лишь часть дневников Алхимова, которые он начал вести еще в родной смоленской деревне мальчиком-пастушонком³. Написано все не просто интересно - впечатления офицера-артиллериста, до войны бывшего ленинградским студентом, изложены подчас стилем, достойным начинающего писателя, это поистине "лейтенантская проза". В мае 1945-го у автора было предложение пойти работать в газету "Красная звезда", и там Алхимов наверняка бы не затерялся, но так сложилось, что пришлось ехать на новую войну, с Японией.

Восточная Пруссия возникает на страницах дневника задолго до штурма ее столицы Кенигсберга. Уже в записи от 19 августа 1944 г. "Володька", как аттестует себя 25-летний автор, рассказывает, как, "взобравшись на двадцатиметровый столб ветряка... увидел местечко Ширвинд, расположенное по ту сторону нашей государственной границы"⁴. Ширвиндт (ныне Кутузово Калининградской области) известен среди прочего и тем, что там в Первую мировую воевал Николай Гумилев⁵, о чем Алхимов, естественно, ничего не знал, хотя, будучи романтиком, стихи его в довоенном Ленинграде читал и любил.

После 500-километрового стремительного продвижения по белорусской и литовской земле путь к взятию Кенигсберга оказался долгим и трудным, затянувшимся почти на восемь месяцев. Задержалось с исполнением и яркое предсказание Алхимова, которое находим в той же записи от 19 августа:

"Германия! Проклятая, ненавистная, фашистская, гитлеровская гадина, знаешь ли ты, что скоро тебе капут? И на этот раз жизнь окажется сильнее смерти, для которой ты стала самой близкой родственницей. Мы полны ненависти к тебе, мы хотим разрушить твои укрепления, мы, русские солдаты, ворвемся в твои траншеи и придем в твои города!"⁶

До прихода в Кенигсберг автору дневника пришлось пережить немало. На этом пути были и легкие ранения, когда "стукнуло осколком по лопатке", или, как в записи от 30 июля 1944 г., "позавчера меня очень сильно оглушило немецким снарядом. Из носа хлынула кровь"⁷. И ранение серьезное, которое настигло Алхимова осенью 1944-го: было изрезано все лицо, правый глаз не открывался полтора месяца. Раненого отправили на излечение в Смоленск, в котором он увидел "золотой увядающий лес", ему посчастливилось побывать дома и в деревне Никулино, попробовать маминых блинов⁸.

Дневник пришлось прервать, рукопись осталась в полку в Восточной Пруссии, куда Алхимов вернулся только в декабре 1944-го под Шталлупёнен (ныне Нестеров). Первая запись после перерыва датирована 5 марта 1945 г., когда гвардии лейтенант в "полутыловой", по его словам, должности начальника топографической службы 261-го гвардейского пушечного артиллерийского полка уже активно участвовал в Восточно-Прусской наступательной операции.

От Виндкайма до Кенигсберга

Накануне штурма столицы Восточной Пруссии Алхимов находился в недавно взятом поселке Виндкайм (ныне Раздольное Багратионовского района). В записи от 28 марта 1945 г. он пишет о полученном приказе двигаться на Кенигсберг и о сложности недавних сражений:

"А как тяжело мы здесь бились. Целый месяц шли бои, и мы продвинулись каких-нибудь пятнадцать-двадцать километров. Только последние дни двигались сравнительно быстро, но и то не более двух километров в день... Немцы видели под конец бессмысленность сопротивления. Позавчера сдалось 26 тысяч, вчера тоже очень много. А сегодня мы уже получили маршрут. Едем на Кенигсберг. Конечный пункт - лес... 10 км севернее Кенигсберга"⁹.

В тот же день, 28 марта, в центральных газетах опубликовали указ о присвоении Алхимову звания Героя Советского Союза. "Правда" и "Красная звезда" с этим сообщением дошли до 261-го артполка уже под Кенигсбергом 1 апреля. Награда нашла героя за подвиг, совершенный на литовской земле в августе 1944-го. (Тогда, после сообщения Алхимовым по радиостанции координат немецких танков, шесть из них были уничтожены¹⁰.) Событие было встречено радостным оживлением. Кавалера Золотой Звезды тепло поздравили командир полка Александр Спесивцев и командир бригады Александр Литинский, отметить же награждение получилось скромно в компании хорошего приятеля Михаила Есипова:

"Все поздравляют, жмут руку и требуют водку, которой здесь не найти. С Мишкой Есиповым мы еле-еле нашли пятьсот граммов на двоих и выпили залпом. Вспомнили лето, танки... далекие дома наши, и казалось, веселее стало на улице, хотя там по-прежнему лил весенний нескончаемый злой дождь"¹¹.

Это строчки из записи Алхимова от 4 апреля, где он пишет, что уже четыре дня служит под Кенигсбергом, вместе с начальниками штабов дивизионов выбирал огневые позиции "в районе Фухсберга¹², в шести с половиной километрах от окраин города, который отчетливо виден с нашего наблюдательного пункта и от наших орудий". На чем свет стоит клянет хляби небесные, из-за которых штурм Кенигсберга начался не 5-го, как было запланировано, а 6 апреля:

"Погода здесь невыносимо скверная, солнце совсем не показывается, оно куда-то назло дезертировало, и тысячи солдат ходят посиневшими в промокших насквозь шинелях и чавкающе-мокрых портянках. А тучи низкие, серые и тоскливые"¹³.

"Земля вокруг взлетела..."

В пятницу 6 апреля 1945 г. столицу Восточной Пруссии, наконец, начали штурмовать. В записи под тем же числом Алхимов свидетельствует как очевидец, побывавший на позициях своего 261-го полка, стрелявшего по Кенигсбергу прямой наводкой:

"Гул был намного слабее, чем он бывает в таких случаях. Но огня, несмотря на это, было не меньше, а больше обычного. Объясняется это тем, что почти вся артиллерия стояла на прямой наводке и била по переднему краю прямой наводкой. Наша первая батарея стреляла по пятому форту¹⁴. Дальность стрельбы 1400 метров"¹⁵.

В дневнике по горячим следам представлена впечатляющая картина артподготовки:

"Видно, как вылетает снаряд черным продолговатым комочком, как летит он и рвется в том месте, которое именуется фортом". Все орудия "открыли огонь одновременно и поэтому получилось такое море огня, земля вокруг взлетела вместе со щепками и грязью и казалось, что все мы, находившиеся там, либо оглохнем, либо сгорим от этого огня. Все летело вверх вместе с огромными языками пламени"¹⁶.

Итог работы артиллерии обнаружился сразу же:

"А сейчас вот передают, что наши продвинулись километра на полтора. До Кенигсберга тоже осталось не более полутора километров. Словом, Кенигсберг должен быть наш. Уже идут пленные. Им некуда бежать, ибо сзади море..."¹⁷

Дневниковая запись от 7 апреля еще более оптимистична. И погода под стать настроению победителей: "Между прочим, сегодня чудесный день, но это сказывается близость моря... Зато солнышко светит ярко и радостно, да и на небе ни облачка"¹⁸. И успехи штурмующих столь же радостные: "Вчера наша пехота заняла в полосе действия нашего полка два форта, противотанковый ров и вышла к окраинам Кенигсберга. Сегодня рано утром появились в небе наши самолеты, и вот уже сейчас полдень, а они всё летают и бомбят Кенигсберг. Немец тоже здорово огрызается, но пока все еще не так сильно, как ожидали. По-прежнему ведут много пленных"¹⁹.

Обреченные на поражение гитлеровцы порой применяли странноватую тактику массовой капитуляции:

"Вчера первая траншея целиком подняла руки при приближении русских и сдалась в плен. То же было и с фортом, которому предложили сдаться. Правда, пленному немцу, который был послан туда с запиской, немцы ответили, что они сдадутся только в том случае, если придут два офицера. Наши пришли, но они и им мало поверили и попросили прийти командира пехотного полка. Наконец, тот пришел. Для него уже был накрыт стол с вином. Он похлопал немцев по плечу, пообещал им жизнь, и 240 человек прислуги форта сдались в плен. Видно, они чувствуют, что сопротивляться почти нет никакого смысла..."²⁰

Перспективы пленных гвардии лейтенант описывает реалистично:

"И теперь они понуро строят дороги, улыбаются русским "камрадам", бренча котелками, нагоняют свои группки по пути к Москве. И спешат они туда тоже поделом, ибо там их давно уже ждут работы в разрушенных и сожженных ими городах России"²¹.

Как известно, штурм Кенигсберга надолго не затянулся: уже 9 апреля 1945 г. символ немецкого владычества в Восточной Пруссии был взят войсками 3-го Белорусского фронта. На следующий день Алхимов записал: "Да, Кенигcберг пал удивительно быстро, но оно так и должно было быть, ибо такие города берутся либо месяцами, либо двумя-тремя днями. С Кенигсбергом произошло второе"²².

При этом автор дневника отмечает, что кенигсбергский триумф Красной армии не был легкой прогулкой для его полка:

"Мы должны сейчас отъехать километра на четыре от Кенигсберга и там залечивать раны: за бои эти, в продолжение которых мы все время были на прямой наводке, человек тридцать, если не больше, было убито и ранено, разбито семь тракторов, которые нужно ремонтировать. На это дали нам семь дней"²³.

Боевую работу артиллеристов оценили по достоинству: приказом наркома обороны от 17 мая 1945 г. 261-й гвардейский пушечный артиллерийский полк стал именоваться Кенигсбергским.

Немок не трогать!

Взятый Кенигсберг был основательно разрушен не только ударами артиллерии и налетами авиации, но и крупными пожарами, которые полыхали и после капитуляции немцев. Смотрелось все это, по впечатлениям Алхимова в записи под 11 апреля 1945 г., зловеще:

"Весь город был окутан сплошным дымом... Словом, вряд ли осталась целой четвертая часть Кенигсберга... Куда ни глянешь, везде пожары, рушатся балки, падают кирпичи, на улицах жарко. Еще не успел догореть один дом, смотришь - уже горит соседний..." Кенигсберг "горел целую ночь и огромное красное зарево было видно не только на земле, но и на небе, так как серовато-белые тучи от горячего пламени пожара тоже раскалились и стали багрово-красного зловещего цвета"²⁴.

Лейтенантский дневник приводит важные аргументы в разоблачение гнусной фальшивки о "двух миллионах изнасилованных немок". 25-летний Алхимов холост и полон сил, но его впечатления о жительницах взятого города побудили его отказаться от желаний, которые накопились за долгое фронтовое время:

"Целый день вчера шли толпы немцев и немок по горящему своему городу вон из Кенигсберга. Правда, часть их осталась, мы их находили в домах, а чаще в подвалах, и мои солдаты все время просили моей санкции попробовать этих немок, но каждый раз я их отговаривал. По-честному говоря, я тоже в начале наступления в Пруссии думал, что только дорвусь, обязательно попробую и узнаю... Но потом, двигаясь по Пруссии, да и вчера, я совсем по-другому стал рассуждать. Посмотрел я на этих фрау, перепуганных, оглушенных, хорьками озирающихся по сторонам, и пропал у меня к ним интерес. В большинстве своем они все в пыли, неумытые и очень отталкивают от себя. Да к тому же молодых из них очень мало, а красивых среди них я совсем не видел"²⁵.

Путешествие Алхимова по покоренному Кенигсбергу в сопровождении двух бойцов длилось почти целый день. Вердикт лейтенанта об общении с немками был однозначен: "И солдатам я каждый раз твердил, что трогать нам их не стоит, ибо это ниже нашего достоинства..."²⁶.

При мысли об оставленных на родине девушках автора дневника захлестнула тоска по дому. Теперь записи в дневнике напоминают знаменитые строчки Михаила Ножкина: "...а мне б в девчоночку хорошую влюбиться, а мне б до Родины дотронуться рукой". После штурма Кенигсберга гвардии лейтенанту, который воюет с лета 1941 г. уже четвертый год, очень хочется, чтобы все поскорее закончилось:

"Война эта забросила нас к черту на кулички, и вот теперь сижу я и тоскую по России. Боже мой! Как надоела вся эта бойня, как устал я видеть, что жизнь человека - всего лишь миг, а ломается она как соломинка на злющем осеннем ветру"²⁷.

Выстраданные фронтовым опытом размышления 25-летнего Алхимова о своем месте на большой войне удивительно прозорливы и актуальны по сей день. 4 апреля 1945-го, еще до начала штурма Кенигсберга, он записал:

"Ничего особенно важного геройского у меня не было и нет. Всего-навсего я простой человек, который очень и очень любит Россию, свою родину, уголок земли, где я узнал, что жизнь очень интересная штука... и воевать за эту жизнь стоит и нужно. Вот почему я не жалел себя в этой войне, как и тысячи других, не жалею сейчас, да и после не стану. Война есть война - она требует жертв и крови, и кровь эта льется ежечасно и ежеминутно. И поистине блажен, кто эту чашу не допьет и будет видеть Красную площадь в мирные дни, когда все люди будут спокойно ходить по богатейшей русской земле нашей, достойно гордые тем, что они русские, а русские прусских всегда бивали, и даже под Кенигсбергом. Ей-богу, это будет так"²⁸.

Так оно и случится уже очень скоро, в победном мае сорок пятого...

• ^{1. Борисёнок Ю., Дроздов К. Председатель Госбанка СССР Владимир Алхимов: Мне сказали, что я подбил 6 танков... // Родина. 2024. N 12. С. 102-105.}
• ^{2. Научный архив (НА) ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191А. Дневник Героя Советского Союза Алхимова В.С. Л. 1-116.}
• ^{3. Там же. Л. 9.}
• ^{4. Там же. Л. 5.}
• ^{5. Подробнее см.: Степанов Е.Е. Поэт на войне. Николай Гумилев. 1914-1918. М., 2014. С. 51-108.}
• ^{6. НА ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191А. Л. 7.}
• ^{7. Там же. Л. 21, 26.}
• ^{8. Там же. Л. 60.}
• ^{9. Там же. Л. 96-97.}
• ^{10. Подробнее см.: Борисёнок Ю., Дроздов К. Указ. соч. С. 104-105.}
• ^{11. НА ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191А. Л. 104. Спесивцев Александр Георгиевич (1908-1988) - в 1945 г. гв. подполковник, командир 261-го артполка. Литинский Александр Анисимович (1905-1975) - гв. полковник, командир 22-й гвардейской пушечной артиллерийской бригады. Есипов Михаил Константинович (1922-?)][ гв. капитан, начальник штаба дивизиона 261-го артполка.}
• ^{12. Ныне поселок Холмогоровка Зеленоградского района.}
• ^{13. НА ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191А. Л. 103-104, 106.}
• ^{14. За блокаду и взятие форта N 5 "Король Фридрих Вильгельм III" 15 солдат и офицеров Красной армии получили звание Героя Советского Союза.}
• ^{15. НА ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191А. Л. 107.}
• ^{16. Там же.}
• ^{17. Там же.}
• ^{18. Там же. Л. 108-109.}
• ^{19. Там же. Л. 108.}
• ^{20. Там же. Л. 108-109.}
• ^{21. Там же. Л. 112.}
• ^{22. Там же. Л. 111.}
• ^{23. Там же. Л. 112.}
• ^{24. Там же. Л. 112-113.}
• ^{25. Там же. Л. 113.}
• ^{26. Там же. Л. 113-114.}
• ^{27. Там же. Л. 114.}
• ^{28. Там же. Л. 105.}