Тридцать лет одиночества

В чём, на Ваш взгляд, специфика этой эпохи русской истории, вместившей в себя почти треть позапрошлого века? Насколько актуальны в наше время традиционные представления о "Николае Палкине", кровожадном убийце Пушкина, человеке, который единолично довёл Россию до Крымской войны, а если бы Крымской войны не было, он всё равно Россию до чего-нибудь да и довёл… Традиция эта берёт своё начало от яркой антимонархической публицистики Александра Ивановича Герцена, 200-летие которого прошло в России почти незамеченным…

- Не могу с Вами согласиться, что Герцен - это прошедшее нашей истории. Как не относись к Герцену, а "Былое и думы" - это выдающийся памятник русской общественной мысли, русской литературы и в целом русской культуры. Сам Александр Иванович - фигура очень интересная и до сих пор востребованная. Конечно, какие-то исторические деятели в новых условиях неизбежно уходят в тень, но Герцена из российской истории не вытолкнуть.

Теперь что касается Николая Павловича и его эпохи. Конечно, никакой он не "Палкин", не убийца он Пушкина, с женой поэта Натальей Николаевной любовного романа не заводил. Александру Сергеевичу в меру своего понимания покровительствовал, помог после смерти поэта оплатить его немалые долги. Долги казнённого декабриста Кондратия Фёдоровича Рылеева, кстати, император тоже велел погасить.

Вспомним, что Пушкин начинает с того, что пишет в честь нового царя "Стансы", где сравнивает Николая с Петром Великим. И, на мой взгляд, какое-то время император не разочаровывал поэта. Известно, что на столе у Николая, как свидетельствовал Виктор Павлович Кочубей, видный государственный деятель александровского и николаевского царствований, лежал свод показаний декабристов, составленный правителем дел следственного комитета Боровковым, где по указанию императора были собраны все соображения декабристов о том, чем они недовольны в России и что они предлагали исправить.

Естественно, что о перемене образа государственной власти речь в николаевское царствование не шла, а вот крестьянский вопрос, безусловно, был в центре внимания. И это не легенда: Николай, умирая, взял слово со своего сына, будущего императора Александра II, что тот отменит крепостное право. То есть, Николай понимал, что с крепостничеством нужно что-то делать. Другое дело, что был избран сугубо бюрократический путь: в николаевское царствование было учреждено около десятка секретных комитетов, в которых император пытался найти способ отменить крепостное право.

Достичь этой цели ему не удалось, но Николай совсем не был таким тупым, как про него выразился Энгельс: "самодовольная посредственность с кругозором ротного командира". Кругозор самодержца был достаточно обширен, хотя в отличие от своего старшего брата Александра он был человеком не столь блестяще образованным. Сохранились воспоминания Николая, где он достаточно иронически отзывается о том, как его учили - вдолбёжку, то есть заставляли заучивать. Великие князья Николай и Михаил засыпали, когда знаменитый экономист Андрей Карлович Шторх пытался прочесть им курс политэкономии. Правда, окончив курс обучения, Николай побывал в Западной Европе, посетил даже английский парламент, слушал тамошние прения. А когда он отправлял за рубеж в 1839 году уже своего сына Александра, то написал ему очень интересное наставление, в котором провёл мысль достаточно простую, но, на мой взгляд, очень плодотворную: смотри, изучай и понимай, что не всё из того, что имеется в Западной Европе, можно применять в России, но знать всё равно об этом надо. Не доверяй тем особам, с которыми ты будешь встречаться, особенно дамам, но мотай на ус всё то, что они тебе будут говорить…

В то же время с Крымской войной сложнее, чем с "Палкиным" или "убийством" Пушкина. Что бы ни писала часть современных исследователей-"ревизионистов" о том, что Россия якобы не потерпела поражение в Крымской войне, что Крымская война не вскрыла, как цитировали у нас в учебниках Ленина, "гнилость и бессилие крепостной России". Владимир Ильич был публицистом, и, как всякий публицист, он черпал знания из доступных источников - таких как "Дума русского" Петра Валуева и стихотворение 1854 года Алексея Хомякова "России" ("В судах черна неправдой чёрной и игом рабства клеймена...").

Всё-таки поражение в Крымской войне было ужасным. Я не могу припомнить в русской истории XIX века более позорного мира, чем тот, что был подписан в Париже в феврале 1856 года. Унижение России было бесспорно, позор был страшный: прошло сорок с небольшим лет со времени сокрушения Наполеона, с того момента, когда Александр Павлович в марте 1814-го въехал в Париж на белом коне и затем решал судьбы Европы. А тут вдруг России запрещают иметь флот на Чёрном море, заставляют срыть крепости, отбирают Дунайские княжества… Даже с унижением империи после Русско-японской войны этот позор несравним. А "ревизионисты" доказывают нам, что русская армия, дескать, была не так плоха: всё это было бы хорошо, если бы было правдой. На самом деле ни одно сражение не было выиграно, героическая оборона Севастополя закончилась тем, что город пал.

Лично для Николая Павловича все события, связанные с Крымской войной, стали огромной трагедией. Только недавно, в 1850 году, он сам и вся страна торжественно отметили 25-летие его благополучного царствования. По этому случаю были представлены блестящие отчёты из всех сфер жизни, в том числе о том, какая в России замечательная армия, какие действенные судебные установления, как страна прекрасно управляется, как хорошо живут и благоденствуют её жители, в том числе крепостные крестьяне. И вдруг такой афронт!

Анна Фёдоровна Тютчева, дочь поэта и фрейлина будущей императрицы Марии Александровны, супруги Александра II, жила вместе с семьёй наследника престола в Петергофе. Она пишет о том, что Николая видели по ночам в петергофских парках - император молился, плакал. Переписка находившегося в Крыму будущего министра народного просвещения Александра Головнина с другим царским сыном, великим князем Константином Николаевичем, содержит мольбы Константина о том, что папа' не должен узнать о том, что русские бегут. Головнин же пишет о том, что миллионная русская армия в Крыму не может противостоять 200-тысячному экспедиционному корпусу союзников. Русские не сумели организовать ни подвоз продовольствия, ни подвоз боеприпасов и вооружений. В то же время англичане, чтобы снабжать свой экспедиционный корпус, привезли с собой рельсы и шпалы и провели от Балаклавы железную дорогу!

Поэтому конец этого царствования был достаточно трагичен, в том числе и для самого Николая.

Окончание трагично, но не менее трагично и начало правления. Ведь третий сын императора Павла вряд ли мог предполагать, что его старший брат Александр скончается так рано, а другой старший брат Константин, как принято считать, пожертвует короной ради любви к прекрасной польке Иоанне Грудзиньской…

- Многие историки считают, что Николай лицемерил, когда писал в воспоминаниях о том, что он не знал о документах, которые передавали право на престол ему от Константина. Я думаю, что если он и лукавил, то очень немного. Во-первых, я глубоко уверен в том, что Николай этих документов не видел. В 1818 году Александр прямо сказал ему, что придёт время и ты будешь царствовать. Это повергло Николая в полное недоумение, он говорил об этом с женой. Они оба никак не могли взять в толк, в чём тут дело. И брат вроде бы не такой старый, а есть ещё Константин, законный наследник.

Во-вторых, представление о том, что Константин пожертвовал короной ради пылкой любви, абсолютно неверно. То, что он был женат морганатическим браком, не отнимало у него прав на русский престол: Константин получил это право по рождению. Другое дело, его сыновья, буде они появились, это право теряли, но не сам цесаревич.

В-третьих, конечно же, Николай знал о том, что что-то готовится. Но представьте себе его ситуацию: он получает сообщение о болезни Александра, старший брат в Таганроге, идут постоянные молебны во здравие, и в тот момент, когда Николай находится в церкви в Зимнем дворце, приезжает курьер с известием о том, что император умер. Что ему делать? Он, конечно же, сразу присягает императору Константину. Если бы он видел эти бумаги, он наверняка поступил бы иначе. Об их существовании знал очень узкий круг людей - вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, Александр Николаевич Голицын, Николай Михайлович Карамзин. Александр написал своего рода завещание в четырёх запечатанных конвертах, на которых его рукой было написано: "В случае моей смерти вскрыть прежде всякого иного действия", где были манифест о передаче прав на престол от Константина к Николаю, отречение Константина от своих прав.

Но всё это было не опубликовано, и, когда в Государственном совете встал вопрос о том, что делать с этими документами, генерал Милорадович заявил, что воля умершего императора не имеет никакого значения; если он умер и не обнародовал своей воли, то что здесь нам решать? Таким образом, Николай поступил именно так, как он мог поступить в той ситуации, когда он твёрдо не знал, что в этих бумагах.

Всё это привело к династическому кризису, поскольку всё, что произошло от ноября к 14 декабря 1825 года, это династический кризис, и понятно, насколько в неограниченных монархиях важно, чтобы всё с престолонаследием было ясно. Это показал русский XVIII век, Павел в конце его наконец-то издал "Учреждение об императорской фамилии", но уже менее чем через тридцать лет случился очередной сбой…

А насколько уместно пушкинское сравнение Николая с Петром Великим? Ведь этот император появляется на троне в 1825 году, в столетнюю годовщину смерти Петра. Объединяет ли этих двух государей ещё что-нибудь помимо высокого роста?

- Я думаю, что тут Александр Сергеевич погорячился. Правда, это написано в начале царствования, и Пушкину хотелось, чтобы было именно так. "Начало славных дней Петра мрачили мятежи и казни…" Авансы были выданы большие, и, как мы уже знаем, в первые годы правления Николай эти авансы если и не оправдывал, то кредит доверия, во всяком случае, был ещё не утрачен. В известный секретный комитет 6 декабря 1826 года поступили все нереализованные Александром I проекты реформ, там были сосредоточены замечательные умы во главе с Михаилом Михайловичем Сперанским, который был выдающимся государственным деятелем.

Судьба его поистине трагична: при Александре он начинал как реформатор, а при Николае оказался консерватором, сделав при этом великое дело - Свод законов. Реформатор закончил тем, что он кодифицировал то, что было сделано до него, т.е. занялся консервацией существующих порядков. Николай оценил деятельность Сперанского по заслугам: на памятнике императору в Петербурге на Исаакиевской площади один из четырёх барельефов изображает торжественную минуту, когда император утверждает Свод законов, снимает с себя орден св. Андрея Первозванного и возлагает его на Сперанского. Сын церковного причетника был возведён в графское достоинство - но все эти награды достаются ему за консервацию, а не за реформирование страны.

И в этом, пожалуй, главное отличие Николая от реформатора Петра. Хотя в крестьянском вопросе стоит особо упомянуть николаевскую реформу государственной деревни, которая по замыслу её инициатора, Павла Дмитриевича Киселёва, была первым этапом на пути освобождения крестьян. Вторым этапом должно было стать преобразование помещичьей деревни. Первый этап удался, второй - нет, и секретный комитет 1839-1842 годов родил поистине ублюдочный указ об обязанных крестьянах, который не имел никакого практического значения, и решение проблемы было отложено на двадцать лет, до 1861 года.

На двуединый характер реформы Киселёва в своё время обратил внимание академик Николай Михайлович Дружинин, но в учебниках упоминания об этом не было. И когда я в 1978-м защищал кандидатскую диссертацию на тему "Секретный комитет 1839-1842 годов и указ об обязанных крестьянах", один из моих оппонентов, уважаемый профессор, заявил: "Вы что, серьёзно хотите сказать, что Николай I хотел освободить крестьян? Что Вы нам тут проповедуете?"

Если Пётр Великий был последовательным западником, который брал за образец западные порядки, то Николай закончил "мрачным семилетием" после революционных событий 1848 года. Это ещё большая консервация, запрещение выезда за границу, ужесточение университетских порядков, невероятная цензура, запрещение ввоза в Россию "подрывной литературы" - западной литературы по политологии, экономике, истории и т.п. С Запада теперь исходит сплошная зараза…

Но с Петром тоже не так всё просто. Именно первый император создал это полицейское государство, которое развил и довёл до апогея Николай Павлович. И вот этот "апогей самодержавия", как выражался известный русский историк Александр Евгеньевич Пресняков, и привёл страну к краху.

Крах крахом, но до сих пор образ императора Николая для многих привлекателен. Перед нами "работник на троне" - человек, который ни в коем случае не манкировал своими обязанностями самодержца. Он одним из последних в истории России пытался держать под контролем всё и вся. И эта манера управлять, на мой взгляд, во многом и привела к катастрофе. Уже в позапрошлом веке было ясно, что один человек в масштабах современного на тот момент государства попросту не может контролировать абсолютно всё. Его часто и банально обманывали все - от хитрых старообрядцев до собственного сына Константина (чтобы папа' не узнал…). Не в этом ли трагедия этого человека?

- В этом трагедия не только Николая, но и всей России. Невиданная доселе централизация, создание собственной его императорского величества канцелярии. Мы хорошо знаем о её III Отделении - тайной политической полиции, но усиление личной канцелярии монарха заключалось не только в этом. II Отделение ведало уже известной нам кодификацией законов, специальное Отделение занималось Кавказом, в IV Отделении готовилась реформа государственных крестьян, в I Отделение стекались все отчёты министров, губернаторов и так далее. К тому же Николай настолько любил армию, что считал, что только военный человек может по-настоящему управлять страной. Попытка ввести в государственной машине военную дисциплину, безусловная вера в то, что дисциплинированный армейский офицер гораздо лучше любого штатского, - это всё абсолютно не соответствовало, как тогда говорили, духу времени.

И маркиз де Кюстин, который в 1839 году приехал из Франции, человек, который приехал в Россию, чтобы получить заряд уверенности в своём монархизме, он сначала был поражён блеском двора и императором, который талантливо играл римского героя: недаром Николая, как и брата Александра, часто изображали с лавровыми венками и в тоге. Но французский аристократ очень скоро понял, что подо всем этим величием лежит рабство, неволя, несвобода. Уезжая, Кюстин писал о том, что французы привыкли ругать свою родину, и посоветовал им послать своих детей в Россию: пусть они увидят - так жить нельзя. Вернувшись, маркиз поспособствовал формированию общественного мнения, его книга "Россия в 1839 году" расходилась в Европе невероятными, многотысячными тиражами, что наносило имиджу России огромный ущерб.

Кюстин немало поспособствовал тому, что в Европе сложилось устойчивое восприятие николаевской России с двумя ключевыми словами, известными со времён Ивана Грозного, - дикость и варварство. Но когда в той же Европе в 1840-е появляется отставной прапорщик николаевской армии Михаил Бакунин и наводит на неё ужас, заставляя европейцев задуматься: а что же там за люди, если отставной прапорщик такое творит?..

- Безусловно, реальный император Николай был величествен, галантен, театрален, наконец, он действительно был строг и справедлив. Известен рассказ, который может быть неправдой, но высвечивает действительно яркие черты характера царя. На параде Николай вызывает штабс-капитана Львова, незадолго до того арестованного и посидевшего на гауптвахте. Император разобрался в его деле и перед строем громко воскликнул: "Львов! Прости меня!" Было - не было, но какова история! Другой известный рассказ о том, как мужик напился и плюнул в портрет государя императора. Николаю доложили об этом, а он попросил передать "обидчику", что он тоже на него плевал…

В национальном вопросе Николай был очень осторожным человеком. Вот вам наглядный пример. Когда он умер, Александр II поручил Модесту Андреевичу Корфу, соученику Пушкина по лицею, известному государственному деятелю, директору Императорской публичной библиотеки, собрать материалы для жизнеописания отца. Эти переплетённые тома сейчас хранятся у нас в ГАРФе. В одном из них собраны резолюции Николая Павловича по важнейшим государственным делам. Одно из них касалось употребления евреями в ритуальных целях христианской крови. Николай написал удивительную резолюцию: в принципе он не исключал такого факта (ссылаясь на то, что ведь и русские староверы сжигали сами себя), но в интересах единства империи повелел дело прекратить, производство свернуть, чтобы не вносить раздора в межнациональные отношения внутри своей империи.

То есть он не был примитивным человеком - это был государственный деятель достаточно большого масштаба. Тридцать лет он управлял огромной империей. Было сделано очень много хорошего - и в образовании (например, реальные училища), и в железнодорожном строительстве. Но власть развращает, а абсолютная власть развращает ещё больше. И с течением времени попытки реформ сменялись равнодушием и привычкой.

Тут вот ещё какое противоречие. До тех пор, пока в наших школах более-менее адекватно изучали русскую литературу (до эпохи ЕГЭ) и русская литература в итоге доходила до каждого гражданина, в головах благополучно и отдельно существовали николаевская эпоха и эпоха пушкинская, в которой действуют также Лермонтов, Гоголь, Белинский и далее по списку. Получается, что весь цвет русской культуры и искусства ХIХ века действительно мирового уровня - это люди, так или иначе заставшие николаевскую эпоху, включая не только Достоевского и Льва Толстого, но и Мусоргского с Чайковским. Как же в таком случае быть с николаевской эпохой?

- На мой взгляд, политические и культурные явления - это процессы, не строго связанные между собой. Если в политической области наступает реакция, совершенно не обязательно, чтобы она тут же всех передушила и отправила на Колыму, как во времена Иосифа Виссарионовича. Да, давление было, но тот заряд, который получила русская культура в конце XVIII - начале XIX века, оказался удивительно устойчив и жизнеспособен. Именно тогда появился Карамзин, который реформировал русский язык и стал одним из основоположников современной русской литературы. Важнейшую роль сыграл и необыкновенный, поистине общенациональный подъём в обществе, который наступил в результате победы в Отечественной войне 1812 года. Вот корни величия русской литературы и вообще культуры. В политике подморозить и повернуть назад было гораздо легче. Литература была более свободна и развивалась поступательно ещё долго.

Но в то же время и в николаевскую эпоху литература и культура - сферы всё ещё элитарные. Вспомним, что к концу жизни популярность Пушкина среди читающей публики - которая сама тогда была не слишком велика - уменьшилась трагически. Умами читателей завладел романтический поэт Владимир Григорьевич Бенедиктов. Как-то я испытал эмоциональное потрясение, когда в новой экспозиции музея-квартиры Пушкина на Мойке обнаружил в конце коридора целые полки, плотно набитые не разошедшимися экземплярами "Современника"…

И сегодня при абсолютной, ничем не нарушаемой свободе творчества - где наша современная великая литература?

В Николае мы видим крупного государственного деятеля: он крупнее, чем та мрачная эпоха, в которую его так долго пытались загнать. А как на фоне этого государя выглядят его соратники, их ведь тоже изображали так, что хороших людей в николаевском окружении не было и быть не могло - сплошные сатрапы и душители свободы во главе с графом Бенкендорфом. Теперь мы и на Александра Христофоровича смотрим по-иному: о нём пишут книги, издают его мемуары. Остаются ещё Алексей Фёдорович Орлов, Александр Иванович Чернышёв, "отец-командир" Иван Фёдорович Паскевич. Как по-вашему, эти люди соответствовали духу эпохи или, как часто у нас бывает, при сильном государе были способны только "колебаться вместе с генеральной линией партии"?

- Сюда можно добавить и Кочубея, и Сперанского, и Иллариона Васильевича Васильчикова, и Карла Васильевича Нессельроде, и Егора Францевича Канкрина.

Из всех людей, которые были призваны Николаем во власть, я бы выделил генерала Павла Дмитриевича Киселёва, который действительно был реформатором. Более того, и его знаменитые племянники Милютины пошли той же дорогой: при Александре II Дмитрий Алексеевич стал отцом военной реформы, Николай Алексеевич - реформы крестьянской.

В 1835 году создавалось IV Отделение собственной его императорского величества канцелярии, которое должно было готовить реформу государственной деревни и из которого потом выросло Министерство государственных имуществ. Николай призвал для этой цели генерала Павла Киселёва, который ещё в декабристские времена размышлял о будущем России, о её преобразовании. Стоит, кстати, упомянуть замечательную книгу известного читателям "Родины" Михаила Абрамовича Давыдова "Оппозиция его Величества" (2005). Киселёв и близкие ему по духу генералы эпохи 1812 года - это оппозиция, но оппозиция на стороне власти, которая хочет изменений в стране, находясь внутри власти, в отличие от декабристов, которые были твёрдыми противниками существующих порядков. Призвав Киселёва, Николай объявил ему, что он будет отныне "его начальник штаба по крестьянской части". Император мыслил исключительно военными образами.

Но среди окружения Николая Павел Дмитриевич всё-таки был белой вороной. Большинство соратников, как и сам император, в какой-то момент перестали думать о каких-то коренных изменениях в стране. И это в то время, когда страна нуждалась не в подправлении отдельных недостатков, а в реформах. С течением времени вокруг Николая остались люди по преимуществу консервативно мыслящие и консервативно действующие.

Но при этом соратники оставались людьми, вполне соответствующими занимаемой должности. Они были эффективны, что мы видим и на примере III Отделения с его скромным штатом, и на примере политики Паскевича в Царстве Польском. Не так давно польский исследователь Марек Рутковский из Белостока издал объёмную монографию в двух томах под характерным названием "Структурные изменения в Царстве Польском в раннюю эпоху Паскевича. Исследование административной, социальной и экономической эффективности подневольного государства" (2007). Выяснилось, что политика Паскевича в "подневольном государстве" была в общих чертах достаточно эффективна…

- Но это не отменяет того факта, что политика эта была последовательно консервативна. Большинство соратников Николая могли эффективно действовать в рамках сложившейся системы, которую они зачастую сами и создавали. И крах Николая был в значительной мере делом рук этих крупных, без сомнения, государственных деятелей, но неспособных, как принято сейчас говорить, соответствовать вызовам времени. Чернышёв, замечательный боевой генерал, создатель русской военной разведки, 26 лет, вплоть до 1852 года, занимал пост военного министра и немало поспособствовал в итоге поражению России в Крымской войне. Несменяемость власти, стремление законсервировать существующие порядки в наших условиях никогда ни к чему хорошему не приводят. Дополненные николаевской тягой к невероятной централизации всего и вся, эти качества в итоге и привели Россию к катастрофе в середине 1850-х годов. И соратники императора вкладывали свой талант, свои способности, свою волю в то, чтобы привести страну к краху. Такой вот парадокс с людьми, "соответствующими занимаемой должности"…

Но в то же время либеральная бюрократия, подготовившая и осуществившая реформы Александра II, сформировалась именно в николаевское время, она не выскочила как чёрт из табакерки. И это ещё один парадокс эпохи.

Кстати, Сталин - это как раз тот человек, который, как полагают, с методами управления Николая Павловича пытался играть всерьёз и пришёл в конце жизни примерно к похожим результатам, свалившись со своей тахты на Ближней даче в Кунцево в 1953 году… У нас и сейчас продолжают столь запальчиво говорить о необходимости десталинизации, что может возникнуть вопрос: а закончилась ли уже, собственно, Николаевская эпоха?

- Николай Павлович - не Иосиф Виссарионович и не Пётр Алексеевич. Это своеобразная личность на троне со всеми своими плюсами и минусами.

В своё время историк Владимир Невежин опубликовал застольные речи Сталина, и в одной из них вождь назвал своих соратников маленькими цыплятами: мол, вот Ленин был орёл, а вы кто? Что же вы без меня будете делать? Такой вот отец-благодетель… Николай Павлович ничего подобного даже в самом узком кругу не говорил и до такой откровенности и пошлости не опускался. У императора было абсолютно другое мышление…

Вообще на исторические процессы нужно смотреть достаточно широко. Слава Богу, мы отошли от идеи о том, что Октябрьская революция открыла новую эру в истории человечества, и мы понимаем теперь, что 1917 год не был таким Рубиконом между той Россией, которую мы потеряли, и той Россией, которую мы тоже потеряли, но позже. И до, и после 1917-го просматривается традиция сильной, единодержавной власти. И в этом плане Николай Павлович в чём-то наш современник. Эти традиции, безусловно, нельзя игнорировать, их прежде всего нужно понимать. А задача историков - терпеливо подбирать ключи к этому пониманию.

Беседовал Юрий Борисёнок