"У нас-де ныне баба царствует..."

Императрица Екатерина I. Фото: из архива журнала "Родина"

Эти обвинения несправедливы, во-первых, потому, что я не страдаю мужским шовинизмом, во-вторых, убеждён, что несостоятельность названных государынь была обусловлена не их принадлежностью к женской половине человечества, а личной, персональной неспособностью быть государственными деятелями, что сплошь и рядом можно сказать и о мужчинах. В-третьих, дав такое название главке о Екатерине I, я неприкрыто апеллировал к знаменитому высказыванию Ленина, подчёркивая тем самым, что кухарка, каким бы замечательным человеком она ни была, по своему уровню подготовки управлять государством не может. То же можно было бы сказать и о поваре - мужчине или женщине. При этом я ни в коем случае не утверждал, что управлять государством дама не может.

Между тем проблема женщин у власти действительно серьёзна и, как мы знаем, неразрешима и до сих пор: не каждый из нас сможет пересчитать на пальцах хотя бы одной руки известных женщин современной российской политики. В XVIII же веке мы сталкиваемся с поразительным парадоксом: в стране повсеместно господствуют нормы "Домостроя" XVI века, русское общество однозначно трактует женщину как существо второго сорта, а у верховной власти в могущественнейшей империи на протяжении почти 75 лет почти непрерывно находятся женщины, причём из самой низшей, наиболее бесправной "касты": вдовицы (Екатерина I, Анна Иоанновна, Екатерина II) и девица (Елизавета Петровна). Как мы знаем, в древности эта "каста" считалась как бы переходной: им надлежало либо выходить замуж, либо идти в монастырь. Редким особам, имевшим этот статус, удавалось удерживать своё достаточно высокое общественное и придворное положение: боярыня Морозова, царевны Софья Алексеевна и другая сестра Петра - Наталья Алексеевна.

Несомненно, представление о женщине как существе неполноценном перешло в XVIII век из допетровской эпохи, несмотря на те разительные перемены, которые произошли с русским обществом и русской женщиной в результате петровских реформ. Общим местом для того времени было утверждение о неспособности женщины заниматься делами, требующими умственных и волевых усилий, особенно в управлении государством. Сразу же после избрания на престол курляндской герцогини Анны Иоанновны, в феврале 1730 года, Василий Никитич Татищев подал проект, который обсуждался дворянским сообществом. В нём сказано: "О государыне императрице, хотя мы ея мудростию, благонравием и порядочным правительством довольно уверены, однако ж как есть персона женская, таким многим трудам неудобна; паче ж законов недостаёт. Для того на время, доколе нам всевышний мужескую персону на престол дарует, потребно нечто для помощи Ея величеству учредить"³. Этим "нечто" стал созданный в 1731 году Кабинет министров.

Татищев и его коллеги шли по проторённому пути. Ещё в 1726-м при Екатерине I был создан подобный же орган - Верховный тайный совет. В проекте о его учреждении - "Мнении не в указ о новом учреждённом Тайном совете", написанном зятем Екатерины, герцогом Голштинским Карлом Фридрихом, сказано, что совет учреждается с одной целью: "Ко облегчению в тяжком ея правительстве бремени служит(ь)". Ещё яснее сказано в указе самой Екатерины I от 1 января 1727 года: "Мы сей Совет учинили верховным и при боку нашем не для чего, инако только, дабы оный в сём тяжком бремени правительства во всех государственных делах верными своими советами и беспристрастными объявлениями мнений своих Нам вспоможение и облегчение учинил"⁴. Смысл всех этих пассажей очевиден: по своей природе, изначальному предназначению женщина неполноценна, она не в состоянии нести бремя власти и ей нужна помощь мужчин, советников мужского пола.

Императрица Анна Иоанновна. Фото: из архива журнала "Родина"

История с Екатериной I особо примечательна, ибо на ней отрабатывалась своеобразная концепция "перенесения" на супругу Петра сугубо мужских достоинств её великого мужа. Это должно было поднять её статус в глазах общества и сделать полноценной наследницей престола. Как известно, в 1714-м Пётр учредил высший женский орден Святой великомученицы Екатерины. Первым кавалером этого ордена, имевшего девиз "Трудами сравнивается с супругом", стала царица Екатерина, проявившая мужество во время Прутского похода 1711 года, когда русские войска вместе с царём и его женой оказались в окружении и после провала переговоров многим казалось, что армия погибнет. Екатерина настояла на продолжении переговоров и, согласно легенде, передала для подкупа турецкого военачальника все свои бриллианты, подаренные ей монархом за годы совместной жизни. 24 ноября 1714 года, награждая жену этим орденом, Пётр сказал, что орден "учреждён в память пребывания Ея величества в баталии с турками у Прута, где в такое опасное время не как жена (т. е. женщина. - Е. А.), но как мужская персона видима всем была"⁵. Позже, в указе 1723 года о коронации Екатерины, он вновь вспомнил злосчастный Прут и мужество своей боевой подруги, которая вела себя не как слабая, трусливая женщина, а как мужчина, что заранее предполагает мужество, самообладание, смелость и ум.

Записной придворный льстец архиепископ Феофан Прокопович в восхвалении качеств Екатерины смело пошёл дальше. В торжественной речи на коронации Екатерины императорской короной 7 мая 1724 года он не только обыграл наверняка навязший у всех в зубах прутский казус, но, сравнивая Екатерину со знаменитыми (благочестивыми и святыми) женщинами древности - Еленой, Пульхерией, Евдокией, не побоялся гнева Господня и предпочёл этим святым женщинами и девам свою императрицу, которая, оказывается, сочетает невозможные для одной женщины качества: боголюбие, любовь к мужу, семье, Отечеству, призрение и милосердие. Это сочетание кажется ему необычайным. В конкретном случае с Екатериной, по мнению Феофана, "женская плоть не умаляет великодушия". Словом, наибольшее, на что может рассчитывать даже самая великая женщина, - это уподобиться мужчине.

Через несколько месяцев после коронации Екатерины, 10 марта 1725 года, Феофан в своей знаменитой речи у гроба Петра Великого сказал, обращаясь к вдове: "Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому". В контексте речи это означало, что произошла своеобразная реинкарнация: к супруге Петра перешла его корона, душевные достоинства, ум и энергия великого преобразователя. Призывая всех ещё теснее сплотиться у трона и утешить "государыню и матерь вашу, утешайте и себя несумненным познанием, Петрова духа в Монархине вашей видяще, яко не весь Пётр отшёл от нас"⁶.

Но, как мы видим из истории с образованием Верховного тайного совета, "реинкарнация" не удалась и "при боку" новой государыни пришлось создавать вспомогательный мужской орган власти. Но вот факт прихода женщины к власти состоялся, она самодержица, правит как может. Что происходит в обществе, в массовом сознании? Несомненно, часть людей примиряется с этим фактом, как они примирились бы с любым другим правителем, но другая часть общества факт присутствия на троне женщины постоянно держала в поле своего внимания и почти непрерывно комментировала. За это многие комментаторы попадали в Тайную канцелярию и подвергались пыткам и казням. Материалы сыскных ведомств позволяют сделать вывод, что женщина на троне рассматривалась в обществе как нонсенс. Он ярче всего выражен в признанным преступном, оскорбительным для чести государыни, но в довольно частом застольном тосте: "Здравствуй (т. е. "Да здравствует". - Е. А.) всемилостивейшая государыня императрица, хотя она и баба!"

Петровские преобразования образа жизни кардинально не изменили традиционного подхода общества (и в мужской, и в женской его части) к женщине как к существу неполноценному, недееспособному и нечестивому. Во-первых, петровские реформы не коснулись широких слоёв народа, в толще которых формировались взгляды на женщину. Женщина заведомо признавалась слабой как душой, телом, так и умом. Одно из частых высказываний применительно к императрицам, за которые люди попадали в застенок, была распространённая и доныне русская пословица: "У бабы волос долог, а ум короток". Естественно, тогда, как и ныне, эту пословицу произносили нередко мужчины, в умственных способностях которых можно было сильно сомневаться. В XVIII веке преступным аналогом этой пословицы служила другая: "Горе тому дому, которым владеет жена"⁷. За такую фразу можно было угодить в Сибирь. Назвать мужчину "жёнкой" (так называли женщину, чаще замужнюю) - значило оскорбить его, подчеркнуть его ничтожество и никчёмность.

Встречавшееся часто в сыскных делах выражение "бабье дело" как некое определение функции женщины в обществе заведомо предполагало несерьёзность, ограниченность, невежество, слабость и глупость женщины. Крестьянин Тимофей Корнеев в 1731-м по поводу вступления на престол Анны Иоанновны высказался наиболее полно в этом смысле: "Какая-де это радость! Хорошо бы-де у нас быть какому-нибудь царишку; где ей, императрице, знать, как мужской пол [знает]; её - бабье дело, она-де будет такая ж ябедница, как наша прикащица, всё-де будет воровать боярам, а сама-де что знает?"

Сходные высказывания встречаются и в других делах: "У нас-де ныне баба царствует... Владеет государством баба и ничего она не знает. У бабы волос долог, а ум короток; у государыни ума нет... Недостойно в нашем Великороссийском государстве женскому полу на царстве сидеть... У нас на царство посадили царицу, она-де баба, курва... Чорт велел бабе кланяться... Вот-де ныне зачалась война, бабье ль дело - такое великое государство и войну содержать и корону иметь... К присяге не пойду, как уж жонки царём (стали), так пущая и крест целуют жонки... За бабу, за свинью присягу держи! Ты присягал курве!.. Я бабья указа не слушаю... Целовал я крест не за Ея величества, за суку... Ево в солдаты не возьмут, ныне царя нет, нашто бабе солдаты? Где ей, беспортошной, нас жаловать... Назвал государыню бабой... Разве ты у суки служишь... На что бабе города (о взятии Очакова. - Е. А.)... Для чего бабу со звоном встречают..."⁸

Императрица Елизавета Петровна. Фото: из архива журнала "Родина"

Тот факт, что верховная власть принадлежала женщине, вдове, девице, способствовало разрушению в сознании народа сакральности самодержавия, стремительному снижению его ритуализированной святости. Сам по себе этот процесс происходил и раньше. Тут проявились и общие тенденции общественного развития, характерные для Нового времени, и печальная для самодержавия эпоха Смуты, когда священный трон Рюриковичей становился добычей проходимцев, и история воцарения Романовых - автохтонной династии, родоначальник которой Михаил был "одним из нас" (при другом раскладе царём мог стать князь Дмитрий Трубецкой). Михаил Романов был "накликан" в цари казаками и не мог ссылаться, как Рюриковичи, на бесконечный ряд стоящих за его спиной предков, в его жилах не текла кровь "кесаря" и византийских императоров. Святость самодержавия сильно подорвал и Пётр Великий, чьи реформы и вызывающее с точки зрения традиции поведение заставляли людей сомневаться в истинности царя, порождали мифы о "подменённости" государя, пробуждали ожидания прихода "истинного" царя. История появления Пугачёва наиболее примечательна: в сознании народа он явился в облике "истинного царя Петра III" , чудесным образом избежавшего смерти от рук жены - прелюбодейки и узурпаторши.

Но всё-таки эпоха "женского правления" XVIII века особенно способствовала разрушению мифа о святости верховной власти в России. Лелеемая и охраняемая в Средние века идея самодержца как наместника Бога на земле, как священной особы, как земного бога приходила в очевидное, разительное противоречие с реальностью. В 1739 году было начато дело нескольких подмосковных крестьян, которые, услышав залпы праздничного салюта в столице, завели об этом разговор. Крестьянин Кирилов сказал, что "палят знатно для какой-нибудь радости про здравие государыни нашей императрицы". Другой крестьянин, Карпов, спросил: "Какой-то радости быть?", на что Кирилов отвечал: "Как-та у нашей государыни без радости, она, государыня, земной Бог, и нам велено о ней, государыне, Бога молить". На что Карпов грубо, как тогда говорили, избранился: "Растакая она мать, какая она земной Бог - сука она, баба, такой же человек, что и мы: ест хлеб и испражняетца, и мочитца, годитца же и её делать". Разумеется, Карпов выражался грубо, но и высказывание Кирилова имело явно провокационный, издевательский характер, оттенявший непристойность его товарища.

Здесь мы касаемся важного аспекта в оценке женщины у власти. Речь идёт о восприятии обществом XVIII века половой жизни вне брака как неприличного, непристойного поступка, как "блуда", как наказуемого преступления. То, что русские императрицы этого столетия не состояли в браке, придавало этому восприятию и оценкам особую резкость и скабрёзность.

"Есть ли у неё муж? [а] если мужа нет, кто-де её гребёт (в другом, допустимом для печати варианте - попёхивает)". Это была одна из самых распространённых и широко обсуждаемых тогдашним обществом "проблем". Десятки следственных дел политического сыска посвящены разбору преступных высказываний людей самых разных общественных слоёв на четыре основные темы, жгуче волновавшие людей в самых разных концах страны: это предшествующая и нынешняя "блудная" история правящей монархини, персональный состав любовников, тайные беременности императриц и судьба их детей и, наконец, разнообразные альковные происшествия во дворце, приводимые с красочными подробностями.

В 1748 году началось следственное дело солдата Степанова, который стоял на часах перед опочивальней императрицы Елизаветы. Мимо него в спальню прошли императрица и её фаворит Алексей Разумовский. Вышедший на крыльцо лакей передал часовому указ императрицы сойти с крыльца. Степанов начал спускаться по лестнице, и тут он, как потом показал на следствии, "помыслил, что Всемилостивейшая государыня с Разумовским блуд творят, я-де слышал, как в той палате доски застучали и меня-де в то время взяла дрожь и хотел-де я, примкнувши штык, того Разумовского заколоть, а означенного лакея хотел же прикладом ударить, только-де я испужался". Позже он показал, что "незнаемо чего испужался и в то-де время вздумал он, Степанов, означенного Разумовского за то, что, думал он, оной Разумовский с Ея императорским величеством блуд творят".

И далее: "А заколовши оного Разумовского, хотел он, Степанов, Ея императорскому величеству донести, что он того Разумовского заколол за то, что он с Ея императорским величеством блуд творит и уповал он, Степанов, что Ея императорское величество за то ему, Степанову, ничего учинить не прикажет"⁹. Начавшийся развод и смена караула помешали Степанову осуществить своё безумное намерение.

Обер-офицер Преображенского и Семёновского гвардейских полков в 1720-1732 гг. Литография. Фото: из архива журнала "Родина"

В этой поразительной истории как в капле воды отразилась вся противоречивость восприятия простыми людьми "женского правления". Степанов испугался не "незнаемо чего", а вдруг возникшего перед ним странного выбора. С одной стороны, императрица для него являлась священной, сакральной, табуированной персоной, которую он обязан охранять согласно уставу и долгу подданного, даже ценою жизни. С другой стороны, он стал свидетелем несомненного полового акта императрицы-женщины и её фаворита. Этот акт воспринимается Степановым однозначно как преступление, как "блуд", даже как насилие, нападение со стороны Разумовского на священную особу государыни. А от подобного насилия, как и от всякого другого, ему и надлежало защищать государыню. Это противоречие не укладывалось в голове солдата и вызвало его замешательство.

Подобные случаи, слухи и сплетни (имевшие, кстати говоря, под собой часто вполне реальные основания в далеко не праведной жизни русских императриц) волнами расходились по стране, формируя в конечном счёте образ императриц как вакханок и коронованных шлюх и, разумеется, "неистинных", незаконных правительниц. Они начинают служить образцом негативного, зазорного поведения, осуждаемого общественной моралью, но широко распространённого в обществе.

Так, сохранилось дело о том, как пьяницы, сидя в кабаке, сравнивали профиль императрицы Анны Иоанновны на рублёвой монете с профилем сидящей с ними проститутки Аньки. В елизаветинское время cоликамская жёнка Матрёна Денисьева говорила своему любовнику: "Вот-де мы с тобою забавляемся, то есть чиним блудодеяние (уточнение следователей. - Е.А.), так-де и Всемилостивейшая государыня (думаю, что преступница титул государыни не называла. - Е.А.) с... Разумовским забавляются ж". Ещё резче высказалась жёнка Ульяна (фамилия неизвестна): "Мы, грешницы, блядуем, но и Всемилостивейшая государыня с... Разумовским живёт блудно". И, наконец, жёнка Елизавета Иванова была предельно лапидарна: "Я - блядь, но такая-де Всемилостивейшая государыня живёт с Разумовским блудно"¹⁰.

Если означенные жёнки лёгкого поведения были цинично откровенны, ставя себя на одну доску с императрицей, у которой был фаворит, то реакция женщин из благополучных семей на статус и поведение своих весёлых монархинь известна меньше. Некоторые эпизоды позволяют утверждать, что излишняя свобода женского поведения, в том числе полового, формально осуждалась дамами общества, но начавшаяся во второй половине XVIII века эпоха Просвещения, терпимости и гедонизма во многом ослабила путы ограничений этой свободе. Не иметь светской даме обожателя, любовника становилось немодно.

Менялась и концепция брака. Как восклицала одна из героинь пьесы Александра Сумарокова (1717-1777): "Я не какая-то посадская баба, чтобы мужа своего любить". Постепенно к многочисленным любовным историям Екатерины II, правившей в окружении фаворитов 34 года, общество стало относиться терпимей, чем ранее к более скромным любовным приключениям Анны Иоанновны или Елизаветы Петровны.

Но эта терпимость не повлияла на общую установку общественного мнения о том, что женщина у власти - явление нежелательное. Распространённое представление об органической неспособности дамы заниматься государственным управлением, вообще общественным делом, не изменил даже блестящий опыт царствования Екатерины Великой, способности которой к государственной деятельности никем не ставились под сомнение...

• _{1. Анисимов Е. В. Россия без Петра. СПб. 1994; Он же. Женщины на российском престоле. СПб. 2002; Он же. Елизавета Петровна. М. 2002.}
• _{2. Он же. Россия без Петра. С. 61.}
• _{3. Он же. Анна Иоанновна. М. 2002. С. 184.}
• _{4. Сб. Русского исторического общества. Т. 55. СПб. 1886. С. 93.}
• _{5. Анисимов Е. В. Женщины на российском престоле. С. 24.}
• _{6. Прокопович Ф. Слова и речи. Ч. 1. СПб. 1760. С. 107; Ч. 2. СПб. 1761. С. 132-133.}
• _{7. Анисимов Е. В. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII веке. М. 1999. С. 67.}
• _{8. Там же. С. 64-68.}
• _{9. Там же. С. 64-65.}
• _{10. Там же. С. 66.}