Историкам хорошо знакома книжная серия "Бумаги Дома Романовых". Эти внушительные книги готовят профессионалы и предназначают их для использования профессионалами. Мне уже доводилось писать, что именно так и только так следует публиковать архивные документы1.

Нарядная суперобложка, прочный переплёт, хорошая бумага, обилие редких и тщательно подобранных иллюстраций, широкие поля полосы набора, достаточно большой, но не избыточный формат, удачный макет книги - всё это может служить образцом для изданий подобного рода. Прекрасная подготовка текста, обстоятельные комментарии, подробные указатели напоминают книжные шедевры, которые в 1920-1930-х годах издавала легендарная "Academia". Словом, и составителям книги, и издателям есть чем гордиться. Вот почему, став обладателем солидного 900-страничного тома "Записные книжки великого князя Николая Павловича. 1822-1825", я заранее предвкушал удовольствие от погружения в материал2. Предчувствие меня не обмануло.
В ГАРФ хранятся четыре записные книжки великого князя Николая Павловича - будущего императора Николая I. В наши дни их назвали бы карманными ежедневниками. Судя по всему, великий князь не без удовольствия брал в руки эти, как бы мы сейчас сказали, деловые аксессуары премиум-класса. Они представляют собой изданные типографским способом изящные памятные книжки форматом 10 х15 сантиметров. Три книжки сохранили кожаные переплёты (у двух сафьян зелёного, а у одной коричневого цвета) с золотым тиснением по периметру верхних крышек. Бумага двух книжек имеет золотой обрез. На титульном листе записной книжки за 1822 год помещена велеречивая типографская надпись "Памятная книжка для записывания нужных дел или достопамятностей", на титульных листах остальных книжек - более лаконичная надпись: "Памятная книжка" на такой-то год. Хотя в ту далёкую от нас эпоху торговцы канцелярскими товарами ещё не знали таких мудрёных слов, как "маркетинг", "логистика", "эргономика" или "дизайн", они, вне всякого сомнения, думали об удобстве потребителя и тщательно продумывали всякую мелочь. Каждая страница книжки содержит обозначение двух дней месяца с указанием церковных праздников, святых и царских дней.

В конце каждой книжки помещены "Показания чинов" Главного штаба, Свиты Его Императорского Величества, министерств, дипломатического корпуса, расписание времени почтовых доставок в Санкт-Петербург. Словом, сам факт наличия у Николая Павловича подобных деловых аксессуаров способен многое объяснить в его характере; это тот самый ключик, с помощью которого можно открыть дверь в его внутренний мир и понять логику его поступков.
Марина Викторовна Сидорова (ГАРФ) и Маргарита Николаевна Силаева (ГИМ), подготовившие к печати записные книжки великого князя, высказывают исключительно убедительную и продуктивную гипотезу, что записи за прошедший день Николай Павлович делал утром следующего дня. "Манера подачи текста "телеграфная": грамматически неполные фразы, представляющие собой краткий перечень лиц и действий… Ясно, что записи велись исключительно для себя и с целью придать какую-то логику и последовательность в пёстром калейдоскопе придворных событий (курсив мой. - С. Э.). Он ничего не исправляет, не зачёркивает, точно помнит всё происходящее, ещё и ещё раз подтверждая высказывания современников о феноменальной памяти Николая I. На страницах дневника память подвела его всего один раз - 27 ноября 1825 года, в день, когда было получено известие о смерти Александра I. Описывая на следующее утро события этого страшного дня, Николай отмечает панику, сумятицу, царившие во дворце, свою растерянность, страх, хаос своих мыслей и чувств - "Я не могу вспомнить всего"3.
Чтение записных книжек убеждает, что и в молодые годы их владелец, трактовавший праздность как мать всех пороков, никогда не был праздным. Невзирая на великокняжеский титул, постоянно и неустанно трудился. Трудился сам и заставлял трудиться своих подчинённых. Далеко не всем это нравилось, и в этом причины возникновения некоторых связанных с Николаем "историй", прежде всего "Виленской, или Норовской, истории"4, сильно вредивших репутации великого князя в гвардии.
Известно, что граф Лев Николаевич Толстой очень не любил Николая Павловича. "Что велико перед людьми, то мерзость перед Богом. И едва ли была в то время какая-либо более отвратительная мерзость перед Богом, нежели Николай I, столь превозносимый людьми своего времени. Вся жизнь Николая была сплошная ложь и преступление"5. Нелицеприятное и вдумчивое чтение записных книжек великого князя заставляет усомниться в справедливости этой характеристики.
Поскольку записи велись Николаем Павловичем только лишь для себя и не предназначались для печати, иному нетерпеливому читателю, жаждущему исторических сенсаций, вожделеющему пикантных подробностей и соблазнительных откровений, их содержание покажется однообразным и монотонным. Но это поверхностное впечатление ошибочно. Перед нами первоклассный исторический источник, требующий вдумчивого и скрупулёзного изучения с карандашом в руках (благо широкие поля книги позволяют делать маргиналии). (Замечу в скобках. Каждого, кто возьмёт на себя труд неспешно погрузиться в этот огромный том, ожидают незабываемые и неожиданные открытия. Сошлюсь на собственный опыт. На третьей странице цветной вкладки мы видим датированный 1816 годом карандашный рисунок Николая Павловича, который публикаторы назвали "Портрет молодого адъютанта"6. На рисунке запечатлён молодой гвардейский обер-офицер с адъютантским аксельбантом. На воротнике его мундира хорошо различимо гвардейское шитьё в виде прямых петлиц. Адъютанта можно идентифицировать: перед нами Василий Алексеевич Перовский, с мая 1816 года адъютант генерала П. В. Голенищева-Кутузова и поручик лейб-гвардии Егерского полка7. Впоследствии Перовский станет адъютантом великого князя Николая Павловича, флигель-адъютантом и генерал-адъютантом императора Николая I, командиром Отдельного Оренбургского корпуса и оренбургским и самарским генерал-губернатором, а незадолго до смерти получит титул графа8. Имя Перовского многократно встречается на страницах памятных книжек великого князя. Предложенная идентификация подтверждается не только формулярным списком Перовского, но и его иконографией. Рисунок Николая Павловича имеет несомненное портретное сходство с другими хорошо известными изображениями Перовского, например, картиной кисти Ореста Кипренского "Портрет В. А. Перовского в маскарадном костюме XVII века" (1809), акварелью Владимира Гау (1841), карандашным рисунком Владимира Чернышёва (1847-1851) и, самое главное, рядом блистательных парадных портретов кисти Карла Брюллова. Не исключаю, что скептики и знатоки русского военного костюма зададут резонный вопрос: "Почему портретируемый адъютант носит усы, ношение которые в ту эпоху было разрешено лишь офицерам лёгкой кавалерии - казакам, конным егерям, гусарам и уланам?" На это я могу ответить, во-первых, что гвардейские адъютанты, числившиеся в списках лейб-гвардии Егерского полка, были склонны нарушать это запрещение. Примером тому служат портреты двух братьев, адъютантов Алексея Павловича Ланского и Михаила Павловича Ланского, нарисованные Орестом Кипренским (1813)9. Во-вторых, ни на одном портрете Перовского мы не видим его без усов, которые этот побочный сын графа Разумовского, судя по портрету 1809 года в маскарадном костюме, отпустил ещё в юности, до поступления на военную службу, и с тех пор уже не сбривал. Современники справедливо считали его человеком "сильных страстей и великодушных побуждений". Неужели человек "сильных страстей" стал бы считаться с запрещением носить усы, если эти усы ему так шли?!)
Возвращаюсь к прерванной нити своих рассуждений. "Несмотря на обозначение события одной фразой или одним словом, записи памятных книжек великого князя Николая Павловича дают предельно полное воспроизведение всех событий дня, их точную последовательность, место проведения того или иного действия и всех присутствующих при этом лиц (курсив мой. - С. Э.). При всей лаконичности формулировок Николай Павлович успевает отметить и, казалось бы, совершенно мелкие детали, как то: появление нового лакея или новой девушки в гардеробной своей жены, нестандартную погоду, хорошеньких женщин на балу, партнёрш по танцам и даже светские новости"10. В пятницу 6/18 июня 1824 года на страницах книжки появляется новое имя - "хорошенькая маленькая Нелидова"11. Это дочь сенатора Варвара Аркадьевна Нелидова, будущая фрейлина и камер-фрейлина императрицы Александры Фёдоровны и многолетняя фаворитка Николая I. Другая фрейлина и возлюбленная великого князя Михаила Павловича, Прасковья Александровна Хилкова, для краткости именуемая великим князем просто Пашей, постоянно упоминается на страницах записных книжек. Николай Павлович был исключительно внимательным человеком. От его цепкого взгляда не ускользнула та разительная перемена, которая произошла с хорошо умевшим владеть собой Александром I (в записных книжках он всякий раз именуется Ангелом), когда тот узнал о смертельной болезни своей побочной дочери Софьи Нарышкиной. Запись от 17/29 июня 1824 года: Ангел "очень грустен, Софья очень плоха, решительно чахотка"12. Девушка умирает на следующий день. Печальная весть приходит к царю в тот момент, когда он руководит манёврами. "Ангел, очень подавленный, общее линейное учение, идёт хорошо, во время учения узнал от Дибича, что Софья Нарышкина умерла утром в 3 часа, Ангел это знает и всё же нашёл силы выйти, поддержи его Бог, всё идёт хорошо, он весьма доволен, уходит, и велит всех благодарить…"13 И Александр I, и Николай I умели "властвовать собой". Ограниченные размеры журнальной рецензии не позволяют мне привести другие выразительные примеры. Однако я не могу удержаться от одного принципиального замечания.

По сложившейся традиции имя Николая Павловича неразрывно связано с именами декабристов, которых сам император иронически называл своими "друзьями по четырнадцатому". Изучив этот большой том, я совершенно неожиданно для самого себя пришёл к парадоксальному выводу. К роковому для себя и всей России дню 14 декабря 1825 года Николай Павлович пришёл вполне сформировавшимся человеком, умевшим не только владеть своими чувствами, но и адекватно действовать в экзистенциальной жизненной ситуации. Ни у полковника князя Сергея Петровича Трубецкого, ни у отставного подпоручика Кондратия Фёдоровича Рылеева, ни у их юных и неопытных подельников в обер-офицерских чинах, страстно алкавших вольности, не было шансов переиграть Николая в этот день…
- - Ещё волнуются живые голоса
- О сладкой вольности гражданства!
- Но жертвы не хотят слепые небеса:
- Вернее труд и постоянство14.
Примечания
- 1. Экштут С. Ориентир в меняющемся мире//Родина. 2008. № 9. С. 58–60.
- 2. В специальном выпуске журнала «Николаевская эпоха» нашим читателям было заблаговременно сообщено о предстоящем выходе в свет этого капитального издания. См.: Сидорова М. «Я пишу не для света…» Записные книжки и воспоминания Николая I// Родина. 2013. № 3. С. 20.
- 3. Сидорова М. В., Силаева М. Н. Предисловие//Записные книжки великого князя Николая Павловича. 1822–1825. М. 2013. С. 12. См.: Там же. С. 674.
- 4. Там же. С. 34–37, 39–41, 43, 283, 692, 719.
- 5. Толстой Л. Н. «Хаджи Мурат». Неизданные тексты. Кн. I. Литературное наследство. Т. 35/36. М. 1939. С. 527.
- 6. Рисунок из Библиотеки Зимнего дворца впервые опубликован М. В. Сидоровой в её капитальном издании «Рисунки членов российской императорской фамилии» под № 292. См.: Рисунки членов российской императорской фамилии. Каталог собрания. Т. I . СПб. 2012. С. 142–143.
- 7. Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801–1906. Биобиблиографический справочник. СПб. 2006. С. 619.
- 8. Экштут С. Обжалованию подлежит// Родина. 1996. № 5. С. 52–54.
- 9. Зименко В. М. Орест Адамович Кипренский. 1782–1836. М. 1988. С. 144–145.
- 10. Записные книжки великого князя Николая Павловича. 1822–1825. С. 13–14.
- 11. Там же. С. 419.
- 12. Там же. С. 425.
- 13. Там же. С. 426.
- 14. Мандельштам О. Э. Декабрист// Мандельштам О. Э. Полн. собр. стихотворений. СПб. 1995. С. 138.
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем
