"Иду по нашему редакционному этажу. Навстречу Бочаров. Подходит, спрашивает: "Ну, ты как пережила ночь?" "Ты о чем, Гек? - спрашиваю я в ответ. "Как ты пережила землетрясение?" Господи, думаю я, о каком землетрясении он говорит? Очень скоро выяснилось, что Москву вчера немножко тряхнуло. Помню, я лежала на диване, и мне показалось, что картина на стене немного покосилась. Говорю мужу, который работал за письменным столом: Ким, кажется, картина качнулась. Ким, не отрываясь от работы, заметил: пить надо меньше, Инна. Вот и все что было. Но Гек рассказал мне, как при первом же толчке он выскочил из квартиры, сбежал вместе с жильцами дома по лестнице подъезда, выскочил во двор, где уже стояли соседи, встревоженные стихийным бедствием. Он подробно описал мне, как происходили толчки, что говорили люди, что он делал, как пытался избежать самого худшего..."
- Потрясающий человек! - отреагировал я на рассказ Руденко. - Какая фантазия!
- Да, - ответила она, - потрясающий человек. Как точно он все видит!
Мне потребовалось всего какое-то десятилетие внимательного чтения текстов Бочарова, чтобы понять: Инна Руденко была абсолютно права. Взгляд этого удивительного журналиста предельно точен. Он, как настоящий большой поэт, ничего не придумывает, он просто очень хорошо видит. У нас почему-то и по сию пору поэтическая метафора числится вольным отступлением от жизни за окном, а основным признаком поэзии считается рифма. Меж тем, взгляд Пушкина, Бунина, Тютчева или Тарковского очень внимателен, скрупулезен и неотступен от реальности, а великие Оден и Фрост уже не считали признаком поэзии только рифму. Может быть, потому, что этот взгляд предполагает и еще кое-что.
Например, умение или дар видеть не только твоего героя, но одновременно и облака на небе, и пейзаж на земле, и свет в ночном окне, и язычок горящей свечи...
А еще и слышать: шепот человека и его крик, скрип двери, отчаянный голос чайки, треск поленьев в костре, далекий раскат грома...
А еще различать: запах багульника, свежего мха, запекшейся крови, духов "Шалимар", первых капель дождя, женских волос...
А еще и ощущать: сухое рукопожатие, шелк кожи, рельеф древесной коры, исцеляющую прохладу ручья...
Взгляд Геннадия Бочарова свеж, точен и цепок, как взгляд подлинного поэта. Слепы бездари. Но его репортерский взгляд ясен и чист. Оттого он знает и говорит о реальной жизни куда лучше, проще и точнее, чем косноязычные и усталые от однообразного бытия "типичные" люди.
Я заметил, что все легендарные герои Бочарова до встречи с ним не считали себя ни героями, ни выдающимися персонами, а свою жизнь полагали ничем не примечательной. Так было с летчиком Юрием Козловским, так было с пловцом Шаваршем Карапетяном, так было и с героем сегодняшней публикации Николаем Жужомой. Наверное, так было бы и с Надеждой Курченко, трагически погибшей стюардессой. Каждый из них полагал, что живет обычной, заурядной, ничем не выдающейся жизнью. Потребовался талантливый и поэтически точный взгляд Бочарова, чтобы объяснить и Козловскому, и Карапетяну, и Жужоме, и многим другим персонажам его публикаций, многочисленным читателям, что это настоящие герои нашего времени, что жизнь их - выдающийся пример стойкости, мужества и осмысленной работы души. Представим себе на секунду, что Михаил Илларионович Кутузов, которого многие современники считали заурядным придворным полководцем, прочитал о себе в "Войне и мире" Льва Толстого.
Справедливо, что и герои Бочарова оставались пожизненно благодарными его таланту, поскольку он сумел увидеть сам и показать им их реальное бытие и их реальный человеческий масштаб.
Не знаю, понимает ли он в полной мере, что его собственная профессиональная миссия и по сей день сводится к тому, чтобы жизнь избранных им героев обретала смысл благодаря его точному взгляду. Качество этого взгляда сформировало качество его удивительной памяти, сохранившей мельчайшие детали его богатейшей профессиональной биографии. Именно поэтому Геннадий Бочаров живет долго, ибо, как сказал другой настоящий поэт, "Время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии".