Икона стиля ХХ века

"Чуждая" чернобурка

Майя Михайловна любила меха. И умела их носить. Ей безумно шли аккуратные каракульчовые шубки в стиле "мини" с шалевым воротником. Она превосходно смотрелась в длинных манто из лисицы, куницы, песца. В них она выглядела, по словам Ричарда Аведона, "настоящей русской цариной".

Этот известнейший фотограф разглядел в Плисецкой талант позировать в мехах. В 1959 году он сделал для журнала Harper's Bazaar серию фотографий, на которых прима предстала в драгоценных шубах от известного дома Emeric Partos. В таких балерина могла лишь позировать для рекламы - ее советского гонорара едва хватало на скромные костюмы.

В 1950-е - начале 1960-х годов в гардеробе балерины было много "шитых-перешитых" вещей, которым регулярно продлевали жизнь. К примеру, Майя Михайловна не раз вспоминала о "старом облезлом каракулевом манто". Его она носила целых семь лет и периодически отдавала на починку знакомому театральному скорняку Миркину. И каждый раз их диалог напоминал лучшие строки из гоголевской "Шинели". Плисецкая показывала прорехи, жаловалась, что опять протерся мех и что "надо бы того...поправить". Миркин вздыхал, качал головой, ворчал и говорил, что "никак это невозможно". И, закусив губу, терпеливо перебирал истлевший мех и вшивал клинья... Майя Михайловна не только продлевала жизнь вещам. Иногда ее истертые советские шубы помогали выжить близким друзьям.

Эту историю я знаю от моей бабушки Ольги Николаевны Пуниной, которая была знакома с Василием Васильевичем Катаняном, известным советским режиссером-документалистом. Он близко знал Майю Плисецкую и однажды поведал историю о том, как она спасала его и маму, Галину Дмитриевну, от голода.

Это было в начале пятидесятых годов. Тогда балерина носила элегантную шубу из чернобурки, за которую несколько раз получала мягкий выговор от руководства Большого театра за "некомсомольский" вид. Когда Катанян обратился к ней со стеснительной просьбой одолжить немного денег, Плисецкая тут же вытащила из шкафа свою чернобурку: "Вот, можете с мамой заложить ее". Василий сделал, как велели - отнес вещь в ломбард, получил необходимую сумму. Через месяц у Катанянов появились деньги, они выкупили шубу и вернули ее владелице. Вскоре семейство снова столкнулось с финансовыми трудностями, и Плисецкая опять вытащила шубу, и ее опять отнесли в ломбард. Эта операция повторялась, по словам Катаняна, несколько лет кряду.

А когда чернобурка совсем истлела, Майя Михайловна отдала ее своей маме, и та сшила себе из нее воротник на пальто.

Сарафан от Коко Шанель

Осенью 1961 года Майя Михайловна впервые приехала в Париж и остановилась у Эльзы Триоле, знаменитой писательницы, по ее личной просьбе. Тогда она жила вместе со своим супругом Луи Арагоном в апартаментах на улице Варенн, дом N 56. Эльза Триоле опекала балерину, надарила ей красивых вещиц и выдавала "напрокат" кое-какие ценные наряды, в том числе белую меховую накидку, весьма царственную. Через Триоле Майя Плисецкая познакомилась со многими представителями русской эмиграции, в том числе с Сержем Лифарем. А тот, в свою очередь, свел ее с Коко Шанель.

Подхватив Плисецкую на выходе из "Гранд-Опера", Лифарь повез ее на свидание с Коко Шанель на улицу Камбон, 31, где по сей день находится ее дом моды. Мадемуазель встретила приму-балерину сдержанно - она вообще не любила сантименты и отличалась крутым характером. Познакомились, поговорили. Потом был импровизированный показ осенне-зимней коллекции - под бойкие словечки Шанель манекенщицы послушно семенили в строгих геометрических костюмах, которые дом Chanel начал создавать еще в 1954 году. "Тысяча чертей! Эти девочки не могут носить мои вещи!" - очень театрально возмутилась Коко. Встала, надела костюм и продефилировала в нем перед Плисецкой. Затем скомандовала балерине выбрать комплект для себя - Майе Михайловне приглянулся белый шелковый мундирчик с сарафаном. В нем она прошлась перед строгой мадемуазель, повторяя движения манекенщиц. Суровая Коко держалась до последнего, но в конце концов не выдержала - заулыбалась, осыпала балерину комплиментами и даже позволила себе приобнять русскую приму во время фотосессии...

А та через несколько дней побывала в магазине "Тати" на бульваре Рошешуар. Его открыл в 1948 году предприниматель Жюль Уаки, чтобы насытить потребителей недорогой одеждой: в ней многие нуждались после войны. "Самые низкие цены" - лозунг "Тати". Здесь и покупала обновки будущая звезда - для себя, супруга и знакомых.

Туфли от "красной Нади"

Майя Михайловна часто получала подарки от парижских друзей. Помимо Эльзы Триоле баловала ее красивыми вещами Надя Леже, русская эмигрантка, супруга Фернана Леже, талантливого художника-коммуниста, за что и получила имя "rouge Nadija", "красная Надя". В 1966 году Леже подарила балерине черную каракулевую шубу, эффектную, длинную, с какими-то баснословными прошивками из кожи. Такие в Москве еще никто не носил, и Майя Михайловна говорила, что выглядела в ней "настоящим Христофором Колумбом". Именно она стала первооткрывателем стиля "макси", который лишь начинал зарождаться в Париже, но о котором еще не слышали в СССР.

Другим замечательным подарком от "красной" Нади стала пара чудных серебристых туфелек с перепонками в джазовом вкусе и аккуратными каблучками. Подобные носили Анна Павлова, Ольга Спесивцева, Грета Гарбо... Плисецкая берегла их и обувала лишь на вечера и важные выступления. А я недавно провела небольшое исследование: отправила в знаменитую английскую компанию Rayne запрос: почему среди знаменитых клиенток этой фирмы, в ччисле которых и Гертруда Лоуренс, и Марлен Дитрих, и Вивьен Ли, и Элизабет Тейлор (их имена изящно выписаны в глянцевых каталогах) нет Майи Плисецкой. В тот же день пришел ответ от сэра Николаса Рейна, главы компании, представителя славного семейства обувщиков. Забыв о британской чопорности, он выразил крайнюю степень своего восторга: оказалось, ни его дед, ни отец, ни он сам ничего не знали о божественной потребительнице их продукции... Именно "красная Надя" способствовала судьбоносному для мировой моды знакомству балерины с Пьером Карденом, случившемуся в 1971 году.

"Чайка" от Кардена

О сотрудничестве Плисецкой и Кардена написано немало. Хорошо известны и несколько раз выставлялись его костюмы к "Анне Карениной", "Чайке" и "Даме с собачкой". Майя Михайловна много говорила о том, как происходил процесс работы над ними, почему модельер делал выбор в пользу того или иного материала или цвета. Прекрасно известно, что прима любила Кардена и часто носила его вещи: платья, костюмы, пальто А меня в этом сотрудничестве всегда привлекал тот эзопов язык дизайна, который придумали модельер и балерина, чтобы информировать советское общество о тенденциях современной "буржуазной" моды.

Ведь что такое костюмы к "Анне Карениной", как не реклама ярких, смелых, живых карденовских цветов и главная тенденция моды первой половины 1970-х годов - "идеологически чуждая" психоделика? Нежные и одновременно строгие геометрические выходы для "Чайки", конечно же, сигнализируют об "опасном" неоклассицизме начала 1980-х и сродни лаконичным ансамблям Аззадина Алайи, Армани, модного дома Chanel. Буффонированные рукава и акцент на линию плеча в платье для "Дамы с собачкой" - легкая метафора так называемой "силовой одежды", тяжеловатого и агрессивного стиля, время которого в чопорной советской моде еще не пришло... Уже в 1995 году Майя Плисецкая вспомнила этот язык, когда вдохновенно танцевала с Патриком Дюпоном в постановке Бежара "Курозука". В этом своеобразном балете прима перевоплощалась из мужчины, одетого во фрачную тройку, в сказочное существо - не то женщину, не то паука. В моде как раз была была андрогинность, и лучшие западные кутюрье - Армани, Лагерфельд, Дольче и Габбана, Маккуин и Галльяно - создавали образы мальчиков-девушек. Особенно часто цитировался знаменитый костюм Марлен Дитрих из кинофильма "Марокко" 1930 года. Собственно, Бежар и хотел, чтобы Плисецкая была похожа на Дитрих. Помог ее сценическому перевоплощению известный художник по костюмам и хореограф Валид Ауни, создавший фрачную тройку, а также много дивных нарядов в китайском стиле для "Курозуки".

В творчестве Майи Плисецкой это был единственный травестийный опыт. В свои семьдесят она продолжала экспериментировать...