Шли мы дни и ночи, трудно было очень, но баранку не бросал шофер...

Сейчас мы понимаем, какое это сокровище!

Он хорошо знал войну, начав ее в 1941 году на границе с Восточной Пруссией, в районе Шяуляя. Был рядовым шофером из 9го погранотряда Прибалтийского округа. Ездил по лесным дорогам, доставлял на заставы почту, продовольствие, боеприпасы.

- Командовал отрядом полковник Деревянко, - вспоминал Тимофей Андреевич, - опытный командир, прошедший и Халхин-Гол, и финскую. Он лично и возглавил пограничников, когда на них двинулись немцы. Нас особо не бомбили, самолеты пролетали дальше на восток. Не знаю почему, но немцы решили взять нас, что называется, голыми руками. Пошли в психическую атаку. Шли, как в кино, закатав рукава, и не стреляли. Полковник Деревянко тоже велел не стрелять. Подпустили шагов на тридцать, а потом ударили из всего, что у нас было. Ох, и накосили!... Вот тогда пошел бой не на жизнь, а на смерть. Меня старшина к счетверенной пулеметной установке поставил. "Стреляй!" - говорит, а я ее первый раз в жизни вижу, я же шофер, а не пулеметчик. Хорошо, тут боец подоспел...

А потом к нам танки подошли, тяжелые КВ, и поперли немцев на их территорию. Прошли километров десять, в самую эту Восточную Пруссию, да там и остались, горючее кончилось. Все ждали, вот-вот подвезут, да так и не дождались.

Потом был отход к Пскову, Ленинградский фронт под Старой Руссой, "дорога жизни" по льду Ладожского озера. В первую же поездку тяжело груженный артиллерийскими снарядами "ЗИС-5" ухнул в занесенную снегом пробоину.

- Шли ночью, и так ни черта не видно, так еще и метель. Чувствую вдруг, что машину назад какая-то сила потянула. Выскочил из кабины, а кузов уже в воду ушел, а через пару секунд и весь мой "ЗИС" подо льдом оказался. Думал, расстреляют прямо на месте! Однако не расстреляли. Вскочил на подножку другой машины, так до Питера и добрался. А там нас, таких же безлошадных бедолаг, отправили на завод имени Кирова, дали новые машины, и мы поехали на них на Большую землю, блокадников-доходяг повезли.

В 1944 году батальон перебросили в освобожденный Крым на разминирование берегов Азовского моря. Немцы устроили там мощные противодесантные минные заграждения. Саперов не хватало, призвали местных девчат, прошли они трехдневное обучение, и бросили их на минные поля. Да разве из девчонки за три дня сделаешь опытного сапера? Стали они подрываться на растяжках одна за другой. Вскоре пришел приказ - запретить разминирование местными силами. Но девчата в батальоне остались. Надо ли говорить, сколько девичьих слез было пролито, когда батальон получил приказ отправиться в Румынию?

- Помню прощальный вечер, - рассказывал Тимофей Андреевич. - Мы уже в теплушках, девчата на перроне. И тут мы песню запели: "Прощайте, милые подружки!" Так они криком кричали. Прибежал местный парторг стал упрашивать: "Ребята, смените песню, а то я не знаю, что будет!" Ну, мы "Катюшу" затянули. Так с "Катюшей" и укатили...

Румынский город Плоешти встретил их как освободителей - цветами. Точно так же встречали в Венгрии, Чехии. Но путь батальона не был усыпан розами. За кровопролитную переправу через Дунай сержант Мотин был награжден боевым орденом. И там же, в Венгрии, Мотин обзавелся фотоаппаратом. Снимал боевых товарищей в походе и на отдыхе, фотографировал гостеприимную венгерскую семью, в доме которой был на постое, и, конечно, улыбку своей невесты Маруси...

Победу гвардии сержант Мотин встретил в городе Ческе Будеевице. Том самом, откуда родом литературный герой Гашека бравый солдат Швейк. Так и породнились через Тимофея Мотина Ческе Будеевице и Валуйки, историческая родина другого литературного героя - бравого солдата Василия Теркина.

... После войны и до самой пенсии не изменял Мотин боевой профессии - шоферил на дорогах Белгородской области. Он из тех неунывающих фронтовых шоферов, о которых поется: "А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела..." Долго не собирался помирать военный шофер Мотин...

Недавно он ушел навсегда.

Маруся, Мария Павловна, подарила ему четырех дочерей и сына. Сын, подполковник милиции Владимир Мотин, когда-то и привел меня в гости к отцу-ветерану. Беседовали долго. Тимофею Андреевичу тогда было уже 88 лет, не все мог вспомнить. Но там, где подводила память, приходили на помощь фотографии. Глянул - вспомнил, и как друга зовут, и фронтовую судьбу его... Великая вещь - фотография!