А избы горят и горят...

Именно этот проект он назвал "Родина".

Журнал "Родина" часто публикует репортажи из российской глубинки. Один из них, из деревни Лямцы, - в этом номере. А в январском мы рассказали про село Крохино на Белом озере, от которого осталась только церковь - все остальное затоплено в 1960-е годы при строительстве водохранилища. Храм бы тоже давно превратился в кирпичную крошку, если бы не волонтеры.

- Хотим сохранить стены, которые еще живы, приезжаем сюда несколько раз в году и проводим консервацию, - объясняла "Родине" Анор Тукаева, создавшая благотворительный фонд "Крохино". Она мечтает поставить здесь "Маяк памяти" - чтобы до потомков дошел свет сотен затопленных деревень, сел, монастырей.

А Сергей Шихуцкий из заонежской деревни Кондобережской создал в соцсетях календарь с видами своей деревни, жителей которой можно пересчитать по пальцам. Сергей часто навещает заброшенные дома нежилых окрестных деревень, часовни. Чтобы проверить, целы ли, поправить покосившуюся дверь. Многие из заброшенных домов - уникальной архитектуры. Так Шихуцкий хочет привлечь людей в Заонежье: "Пусть приезжают сюда хотя бы в отпуск".

Лауреат международного фотоконкурса Данила Ткаченко эти дома эффектно сжигает. Незатейливо объясняя, что это "по-русски", что это "нелогично и неправильно", но что на какую-то правильность он и не претендует.

В северных селах Большая и Малая Нисогора на реке Мезени, где в 2017-м строили поморский карбас по старинной традиции, жизнь оживает летом. Правда, половина изб, бревна которых на северном солнце светятся нереальной серебряной сединой, все равно забыты. Но не прокляты. Еще висят занавески за окнами, еще бурьян не добрался до высоких окон, еще прямят шею деревянные кони на крышах... Вот запылают-то, если подпалить!

К счастью, современный герострат Данила Ткаченко сюда пока не добрался. А местные жители восстановили деревянную церковь с удивительными окнами и видом на реку. И в одной из оставленных изб устроили музей.

- Собрали по всей деревне старую утварь, принадлежности всякие, мебель, - объяснял нам Федор Шарухин, один из тех, кто приезжает в родную деревню летом.

Фотограф Ткаченко откровенничает в интервью: вся эта "трухляшечка" - письма, фотографии, старые газеты и журналы, оставшиеся в покинутых избах, - его тоже поначалу захватывает. Но он расстается с ними "радикальным образом" - огнем. У него есть и другие фото. Например, серия с заброшенными объектами. Фотографии нестандартные и захватывающие. Но неужели деревенскими пожарами нужно привлекать внимание к своему "творчетву". Ощущать крылья за спиной оттого, что никто не остановит? Что горящие избы, как древние старухи, доживающие век в одиночестве, даже "Вечную память" себе не прошамкают?

"В горящую избу войдет" - раньше в них входили спасать. Сейчас - раздувать пламя. Что с нами происходит?

Из русских деревень, которые доживают, достаивают, догнивают, вытягивали жилы коллективизацией. Их ликвидировали как "неперспективные населенные пункты". Их затапливали, прежде сжигая подчистую. И у меня нет иллюзий: деревня - особенно та, что вдали от дорог, - уходит. Проваливаются крыши, гниют бревна, стены врастают в землю. Еще немного - и только по одичавшим садам с корявыми яблонями угадаешь когда-то цветущие Новиковку, Пшеничниково и Завалы...

Пусть так. Только наша деревня не заслужила, чтобы кто-то над ней надругался перед тем, как оплачут.