Вмешательство Льва Николаевича в эту историю привело к двум последствиям. Во-первых, имя рядового было сохранено от забвения: в полном собрании сочинений классика оно упоминается 22 раза. Во-вторых, мы стали смотреть на дело рядового Шабунина глазами Толстого, и фильм Авдотьи Смирновой "История одного назначения" (2018) стал наглядной иллюстрацией этого взгляда на историю.
Авторитет Толстого подавил возможность взглянуть на ситуацию иначе.
Неопубликованные архивные документы, которые я обнаружил в Российском государственном военно-историческом архиве с помощью начальника отдела информационного обеспечения Татьяны Юрьевны Бурмистровой, позволяют восстановить действительные обстоятельства драмы.
Кровь ротного командира
Это случилось летом 1866 года, когда на всероссийском престоле двенадцатый год восседал Александр II, недавно, 4 апреля, переживший первое покушение на свою жизнь, а 50-летний генерал-адъютант Милютин был молодым военным министром; когда в Петербурге сплотилась и активизировалась "аристократическая" оппозиция Великим реформам, жаждущая добиться отставки "красного" министра, а люди благомыслящие, потеряв надежду на возможность бесконфликтного движения империи по пути прогресса, задумались над проклятым вопросом: "Возможно ли управлять русским крестьянином и русским солдатом без палки?"
6 июня 1866 г. рядовой 2-й роты 1-го батальона 65-го пехотного Московского полка Василий Шабунин нанес удар в лицо своему ротному командиру, говоря при этом: "Я тебе дам"1.
Это было чрезвычайное происшествие! На Георгиевское знамя полка с надписью "За Севастополь в 1854 и 1855 гг." легло пятно позора. Скандал невозможно было замять, ибо капитан получил зуботычину, от которой у него пошла кровь, при четырёх свидетелях: фельдфебеле Бобылеве, рядовом Степане Мясине и двух хозяйках дома, где помещалась ротная канцелярия, Палагее и Анне Шептатовых2. И командир полка незамедлительно донес об этом командующему войсками Московского военного округа генерал-адъютанту А.И. Гильденштуббе, а тот в свою очередь 15 июня отправил рапорт военному министру.
Но пока рапорт N 5935 совершает свой путь из окружного штаба в Петербург, у нас есть возможность разобраться в обстоятельствах времени и места.
"Высочайше повелено судить..."
17 апреля 1863 г. военный министр Дмитрий Милютин, преодолевая ожесточенное сопротивление армейских ретроградов, провел важнейшую реформу и отменил телесные наказания для нижних чинов 1-го разряда (не штрафованных*). Навсегда ушли в прошлое палки и шпицрутены, а розги сохранились лишь для наказания штрафованных. Это была настоящая революция. Сегодня мы вряд ли сможем представить потрясение, пережитое военачальниками, генералами и офицерами.
Впрочем, подобная гуманность была хороша для мирного времени и проступков банальных: пьянство, нарушение формы одежды, опоздание при построении; кража, утрата казенного имущества; пререкание с начальством. То, что угораздило сотворить Шабунину, в рамки военной гуманности не укладывалось. Тем более, это не было прецедентом. Совсем недавно, в мае 1866 г. рядовые Иванов и Голомзин подняли руку на офицеров, причем один из них толкнул в грудь полкового командира перед фронтом полка. Аудиторский департамент Военного министерства потребовал для подобных преступлений "более строгого и немедленного наказания"3.
И оно было определено: даже в мирное время судить "по полевым военным законам, с назначением положенных для военного времени наказаний". А это значит - смертная казнь, отменить которую мог только император.
22 июня 1866 г. Аудиторский департамент подготовил министру для доклада Александру II документ N 3589 "О важном нарушении воинской дисциплины рядовым Шабуниным"4. На следующий день на первом листе казенной бумаги появилась собственноручная резолюция министра: "Высочайше повелено судить по полевым военным законам. Генерал-адъютант Милютин. 23 июня 1866"5.
Участь Василия Шабунина была решена. Заседание военного суда назначили на 16 июля.
Рядовому предстояли формальное судебное разбирательство, скорый суд и неотвратимая казнь. Но в дело вмешался Лев Толстой, которого дело Шабунина застало в разгар работы над главной книгой его жизни - "Войной и миром". Писатель прервал работу и согласился выступить в суде в качестве защитника.
Лев Николаевич по своему стихийному правосознанию напоминал тех героев драмы Островского "Горячее сердце", которые предпочли, чтобы их судили не по законам, а "по душе, как ... бог на сердце положит". Отставной поручик артиллерии прекрасно осознавал тяжесть содеянного, но надеялся, что его яркая, взывающая к гуманизму речь смягчит сердца судей. В заключительных словах Толстой восклицал: "...Суд должен оказывать себя более милосердным, нежели жестоким, памятуя, что и судьи - человеки"6.
Но суд двумя голосами против одного проголосовал за смертную казнь.
Карьера капитана Ясевича
Настало время рассказать о пострадавшем ротном командире. До сей поры его жизнь и судьба никого не интересовали. Даже полное имя не было известно исследователям, а фамилия постоянно искажалась.
Капитан Болеслав Виктор Устинович Ясевич родился 18 декабря 1837 г.7 Он происходил из дворян Виленской губернии. Ни он сам, ни его родители не имели никакого недвижимого имущества, родового или благоприобретенного8. Бедному безземельному шляхтичу Ясевичу, лютеранину по вероисповеданию, оставалось уповать только на себя. Лишь успешная служебная карьера могла вывести его в люди. 13 июня 1859 г. он поступил юнкером во 2-е Константиновское военное училище, успешно его закончил и 16 июня 1860 г. был пожалован прапорщиком лейб-гвардии Гатчинского полка. (Так с 1856-го по лето 1871-го назывался лейб-гвардии Егерский полк.)
В гвардию направляли служить лишь лучших воспитанников училища, и Ясевич был одним из немногих счастливцев. Офицеры гвардии имели старшинство в два чина: по Табели о рангах прапорщик лейб-гвардии был равен армейскому поручику. Блестящее начало службы!
В том же июне 1860 г. Болеслав Виктор поступает в Михайловскую артиллерийскую академию. Спустя год его производят в подпоручики, а 30 августа 1862 г. Ясевич заканчивает академию и получает право на ношение аксельбанта9. Это важное служебное отличие резко выделяет его среди других офицеров. Сослуживцы понимают: перед ними "академик" (так в то время называли всех выпускников военных академий). Ясевич имеет право вернуться в свой гвардейский полк, но служба в гвардии крайне затратна: чтобы достойно себя содержать, необходимо, помимо жалованья, регулярно получать деньги из дому. У бедного шляхтича нет такой возможности, и он вынужден расстаться с гвардией.
14 августа 1862 г. его производят в армейские штабс-капитаны и направляют в 3-й резервный стрелковый батальон. А через пять месяцев года начинается Польское восстание. Ряд офицеров-поляков, среди них и выпускники Академии Генерального штаба, изменяют присяге и переходят на сторону восставших. В этой непростой ситуации начальство с недоверием смотрит на Ясевича и не торопится дать ему роту. Болеслава Виктора используют для обучения рекрутов и маршевых пополнений. Штабс-капитан справляется, получает в награду 130 руб. серебром, 5 октября 1864 г. назначается командующим ротой, то есть временно принимает ее под свое начало, но еще не утверждается ротным командиром10. 25 декабря штабс-капитан получает настоящий рождественский подарок: его переводят в 65-й пехотный Московский полк. Карьера налаживается.
4 марта 1865 г. Ясевич прибывает к новому месту службы, а 10 июня получает чин капитана11.
Жизнь по уставу
Это были не лучшие времена в полковой истории: Московский полк покинул благоустроенные Хамовнические казармы в Первопрестольной и передислоцировался в уездный Венёв Тульской губернии. Роты полка были рассредоточены по деревням трех уездов - Венёвского, Епифановского, Каширского и на станции Ясенки Крапивенского уезда. В итоге ни командир полка, ни командиры батальонов не могли ежедневно контролировать ситуацию в ротах, а ротные командиры не имели возможности собрать людей для личного обучения более одного раза в неделю. Дисциплина была не на высоте: "число штрафованных нижних чинов к 1-му января 1866-го года составляло 11 часть всего полка".
Все чины полка несли очень тяжелую службу: либо ходили в караул, либо конвоировали нижних чинов арестантских рот, занятых строительством железной дороги между Орлом и Курском. Среди арестантов имелось много участников Польского восстания. В этой непростой жизненной коллизии капитан Ясевич избирает единственно возможную линию поведения. Он сам живет строго по уставу и требует того же от своих подчиненных. Это нравится далеко не всем. Подчиненные капитана ропщут на каждодневную изнурительную муштру.
Юнкер, а затем прапорщик 65-го полка Николай Петрович Овсянников вспоминал: "Капитан как-то сразу отделился от всех своих товарищей и стал в стороне. Он был безукоризненно вежлив со всеми, но строго ограничивал все свои сношения с начальством и товарищами одними служебными сухими отношениями.
Среднего роста, сухощавый блондин, скорее даже рыжеватый, с тонкими, правильными, но такими сухими чертами лица и холодным, стальным взглядом серовато-карих глаз, Яцевич (так в тексте - Авт.) производил какое-то неприятное впечатление. В его присутствии всё как будто леденело и свёртывалось. Всякий чувствовал себя как-то не по себе. ...На него косились - он старался этого не замечать"12.
Среди 63 офицеров полка он был единственным выпускником академии. Даже питомцев кадетских корпусов в полку было очень мало - всего-навсего 17 человек, а семь офицеров вообще не имели никакого образования13. Вдумаемся, в каком положении оказался капитан Ясевич. Он - шляхтич из-под Вильно, русские офицеры относятся к нему с настороженностью. Рота, которой он командует, конвоирует на работы пленных польских мятежников. Для империи и внутри себя он не поляк, а лютеранин, для окружающих, включая Толстого - поляк. Оттого и душевное расстройство.
Как он должен был держаться? В чем находить опору? Только в безукоризненном исполнении служебных обязанностей.
"...Субалтерн-офицеры 2-й роты чуть не со слезами на глазах просили полковника о переводе их в другие роты; говорили, что Яцевич буквально истязает солдат, мучая их и, конечно, мучаясь сам целыми днями на учении, стрельбе и проч. ... Но ведь, если это и так, разве можно винить такого ретивого офицера за его ревностное отношение к обязанностям службы и исполнение долга присяги? Его нужно поощрять и награждать за это, но капитана не поощряли и пока ещё не награждали... его просто забыли... Солдаты же втихомолку глубоко его ненавидели, ибо Яцевич за малейшие проступки очень жестоко их наказывал, хотя никогда, ни во фронте, ни вне его, не только не ругался [...], но никогда не позволял себе возвысить голоса... Всё делалось спокойно, без суеты и холодно-рассудительно"14.
Запои писаря Шабунина
Конфликт Ясевича с Шабуниным был неизбежен. Рядовому Василию Шабунину исполнилось 38 лет15. Он был на десять лет старше ротного и отнюдь не был тем неопытным юношей, каковым его изобразили в фильме "История одного назначения". Шел уже 12-й год службы Шабунина в армии. Он происходил из московских мещан, поступил на службу по рекрутскому набору в феврале 1855 г., а уже в сентябре 1856 г. стал дезертиром:
"Состоя на службе в лейб-гренадерском Екатеринославском Его Величества полку, сделал побег, из которого через две недели явился добровольно и был предан суду, но какому подвергнут наказанию по делу, не видно"16.
Наказание пошло на пользу: семь лет Шабунин служил в канцелярии, держал себя в руках и в августе 1863 г. был произведен в унтер-офицеры. Перед хорошо знавшим грамоту унтер-офицером открылась перспектива выслужить офицерский чин. Сам Василий мечтал об офицерских эполетах, но уже со второго года службы пристрастился к выпивке, причем пил всегда в одиночку и переходил все разумные пределы. Физически крепкий коренастый мужчина за день он выпивал два штофа водки, то есть 20 чарок или 2,45 литра17.
Наконец, терпение начальства иссякло. За пьянство унтер-офицера Шабунина разжаловали в рядовые. Но в марте 1866 г. он совершил новый проступок: "подвергся суду за продажу мундира, принадлежавшего рядовому Федорову, и тесака рядового Андреева с употреблением вырученных денег на пьянство и уклонение от исполнения служебных обязанностей"18.
6 апреля штрафованный рядовой Шабунин был зачислен ротным писарем во 2-ю линейную роту 1-го батальона. Но и на новом месте службы Василий не бросил пить, за что спустя месяц, в начале мая, по распоряжению ротного командира поплатился одиночным заключением в карцере на одни сутки. Как видим, капитан Ясевич проявил снисходительность, хотя мог приказать высечь писаря розгами...
Беда капитана состояла в том, что он стал командовать ротой, не имея достаточного опыта службы в линейных частях. Он плохо знал ротное хозяйство и, подобно Пушкину, был "чужд ходу деловых бумаг". Поинтересоваться же у штрафованного писаря, как надлежит оформлять служебные бумаги, академик Ясевич считал ниже своего достоинства. Он каждый раз придирчиво рассматривал подготовленные писарем документы, постоянно заставляя их переписывать. При этом ротный не освобождал Шабунина от строевых занятий, хотя по сложившейся традиции писари от муштры избавлялись.
Капитан жил строго по уставу. Тиранить писаря не входило в его намерения. "Коли не успеваешь, так возьми еще одного, двух писарей"19. Почему Шабунин отказался от предложения Ясевича, мы не знаем. Склонность рядового к пьянству лишь усугубляла ситуацию. Шабунин считал, что капитан к нему придирается.
И озлобился.
Что же произошло в трагический день 6 июня 1866 г.? Военно-судное дело Василия Шабунина позволяет восстановить хронологию событий.
Преступление и наказание
Ранним утром в роте проходили строевые занятия, которые закончились в 10 часов. Шабунин "отправился в соседнюю деревню и, выпив там в кабаке косушку водки, взял с собою еще полуштоф с косушкою, которые выпивал понемногу, и к 5 часам пополудни был уже пьян довольно порядочно"20. И немудрено! В течение дня рядовой так и не удосужился пообедать. Он до пяти раз прикладывался к бутылке, "выпивая шкалик или косушку"21, в общей сложности хлебнув в кабаке и в канцелярии 1,2 литра водки. (Косушка = 1/4 штофа = 0,307475 литра. Шкалик = 1/2 чарки = 61,5 миллилитра.)
Лето стояло жаркое. Температура достигала 30 градусов. Писаря развезло.
Что произошло дальше, сам Шабунин почти не помнил. Вот как выглядела картина происшествия по показаниям свидетелей.
"...Во время расположения роты на станции Ясенки, Крапивенского уезда, ротный командир капитан Ясевич, придя, после обеда, в канцелярию вместе с фельдфебелем Бобылевым, чтобы приказать подсудимому Шабунину приготовить к батальонному ученью подробный расход людям, снова нашел его в нетрезвом виде; почему приказал фельдфебелю посадить его в отдельное помещение и приготовить розог, имея намерение после учения наказать его; когда же капитан Ясевич вышел в сени, то подсудимый Шабунин, отправившись за ним, произнес: "за что же меня в карцер, поляцкая морда, вот я тебе дам" и при этом ударил его рукою по лицу от чего у Ясевича потекла из носу кровь, после чего фельдфебель и находившийся при канцелярии рядовой Степан Мясин схватили Шабунина и, по приказанию ротного командира, посадили под арест"22.
16 июля 1866 г. состоялось заседание военного суда. Председателем суда был полковой командир полковник Петр Алексеевич Юноша. Членами - юный подпоручик Григорий Аполлонович Колокольцев и уже немолодой прапорщик Александр Матвеевич Стасюлевич. Все трое были знакомы с Львом Толстым, причем разжалованный в те поры в рядовые Стасюлевич встречался с ним еще в 1852 г. на Кавказе, а Колокольцев учился вместе с братом Софьи Андреевны. Все трое навещали Толстых в Ясной Поляне. Нет ничего удивительного, что Толстой одним из первых узнал о происшествии в полку, хотя спустя годы не мог точно вспомнить, кто именно сказал ему о суде - Стасюлевич или Колокольцев.
И тот и другой были в ужасе и от предстоящего суда, и от неотвратимого приговора.
Граф согласился выступить в роли защитника.
Полковник Юноша и подпоручик Колокольцев проголосуют за смертную казнь, прапорщик Стасюлевич - против.
Ошибка адвоката Толстого
Толстой решил спасти рядового Шабунина, прибегнув к средству, которое было у немногих. Граф написал тетушке графине Толстой, фрейлине императрицы. Та была коротко знакома с военным министром. Милютин просьбе внял и приказал незамедлительно представить ему военно-судное дело.
В РГВИА сохранился его автограф (публикуется впервые):
"Нужное
Прошу доставить мне справку по делу об одном рядовом Московского или Бутырского пех. полков (не помню наверное которого), ударившего по лицу своего ротного командира. Рядовой этот, в июне сего года, был предан суду по полевым законам. Приговор был представлен на конфирмацию Ген. Ад. Гильденштуббе.
В чем состоит конфирмация его?
Д. Милютин.
25 июля"23.
Конфирмация (утверждение приговора)командующего войсками Московского военного округа генерал-адъютанта Гильденштуббе: приговор суда утвердить.
В фильме "История одного назначения" педалируется мысль, что отсутствие названия полка в письме Толстого с просьбой о помиловании послужила формальным основанием для отказа. Дескать, вот она - бездушная российская бюрократия. На киноэкране воплощена версия, которую незадолго до смерти высказал сам граф.
"9 июня 1905 года. Я спросил Л. Н., он ли в 1866 г. защищал солдата в Озерках?
- Да, - сказал Л. Н. - Судьями были знакомые. Один был за освобождение, два - за расстреляние. Речь, которую <я> произнес, была чисто юридическая, так я и старался, чтобы была такая. Хорошо было то, что я, произнеся ее, расплакался. Прошение о помиловании - я забыл написать в нем, где полк стоит, - по этой причине и еще по той, что в то же самое время был другой подобный случай (оскорбление офицера солдатом), не было представлено государю. Разумеется, Милютин мог узнать, где полк стоит (Милютин был военным министром). Солдата расстреляли и закопали"24.
Автограф Милютина полностью опровергает эту версию.
Более того, военный министр внимательно изучил дело, сделав карандашные подчеркивания в документах. Мы также доподлинно знаем, что государю было доложено о деле рядового Шабунина и о конфирмации приговора командующим войсками округа.
Александр II не счел возможным проявить милосердие. Приговор был приведен в исполнение 9 августа 1866 г. в деревне Новая Колпна. На полях заключительного документа дела сохранилась помета военного министра: "Доложено Его Величеству 11 августа"25.
После суда
Судьба участников этой истории сложилась драматически. Спустя неделю после казни капитан Ясевич был утвержден командиром роты и командовал ею долгих восемь лет. Никто не изгонял его из полка. Но надежды офицера на карьеру не сбылись. Зуботычина, полученная им от Шабунина, стала непреодолимым препятствием для служебного роста. Начальство посчитало офицера обесчещенным и перестало продвигать его по службе. Некогда блестящий академик превратился в "вечного капитана", которому не суждено стать майором на действительной службе.
Конец Ясевича был жалок и страшен. Он год провел в военном госпитале, страдая от душевной болезни. "При поступлении в госпиталь 3 ноября 1876 года у него замечались следующие явления: взгляд был блуждающий, на вопросы отвечал сбивчиво, причем замечено было ослабление памяти; движения были вялы и медленны, ко всему относился апатично. ...Все вышеозначенные явления указывают на существование у г. Ясевича душевной болезни, в форме слабоумия. Болезнь продолжается около двух лет, причина ее сифилис и хронический катар кишок. По своему состоянию и характеру болезнь неизлечима"26.
В марте 1878 г. его уволили от службы с производством в чин майора и назначили пенсион в размере 210 рублей в год27. Получалось менее 58 копеек в день. Это была не бедность. Это была нищета. Детей у отставного майора не было, жена, дочь отставного штабс-ротмистра, как и сам Ясевич, не имела никакого имущества. Свои дни они закончили в Рязанской губернии. Дата их смерти и место погребения неизвестны.
Полковник Юноша с успехом командовал Московским полком до 1873 г. Сохранился в полковой истории как один из лучших командиров: "все в нем, как говорится, души не чаяли"28. Получил чин генерала.
Прапорщик Стасюлевич, однокашник Юноши по кадетскому корпусу, был произведен в подпоручики и в 1867 г. покончил жизнь самоубийством.
Подпоручик Колокольцев, сын отставного подполковника, никакой роты (как в снятом через полтора столетия фильме) не получил и вскоре перевелся в кавалерию. Стал сумским гусаром. Карьеры не сделал. Выше чина штабс-ротмистра не поднялся, в отставку вышел ротмистром.
17 сентября 1866 г., на сороковой день после казни Шабунина, в Ясной Поляне отмечали именины Софьи Андреевны Толстой. По этому случаю в имение по просьбе графа прибыл полковой оркестр Московского полка. "Танцевали все, начиная с полковника Юноши, Льва Николаевича и Дьякова. ... Стасюлевич по принуждению танцевал только кадриль".29
Совершенно ясно, что на всех участников этой истории она произвела ужасное впечатление: один человек ударил другого, и его за это расстреляли. Но! Это был не просто человек, а солдат, ударивший офицера. И это случилось через два месяца после покушения на царя и через несколько дней после начала австро-прусской войны.
Никто не мог поручиться, что Россия останется в стороне от войны в Европе, а сама война не продлится гораздо дольше отведенного ей историей 41 дня. Перевооружение армии не было завершено из-за нехватки средств в казне. Проявить в этой ситуации милосердие - значит ослабить дисциплину в армии. И поэтому ни Милютин, ни император, которые не были людоедами и варварами, не сочли возможным вмешаться в "дело Шабунина" и проявить гуманность. У них не было другого выбора.
Не было выбора и у русской интеллигенции, которая считала своим святым долгом всегда и во всем быть в оппозиции к власти...
1. РГВИА. Ф. 801. Главное военно-судное управление. Оп. 92/37. Д. 101. Св. 1549. 1866 г. 1 ст. Л. 5.
2. Там же. Л. 13.
3. Там же. Л. 7.
4. Там же. Л. 6-7 об.
5. Там же. Л. 6.
6. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 37. М., 1956. С. 477.
7. РГВИА. Ф. 400. Главный штаб. Оп. 12. Д. 5420. Л. 17.
8. Там же. Л. 20 об.
9. Там же. Л. 17 об.
10. Там же. Л. 17 об.
11. Там же. Л. 18 об.
12. Овсянников Н.П. Эпизод из жизни Л.Н. Толстого. М., 1912. С. 17-18.
13. Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества государя наследника цесаревича полка. 1642-1700-1890. Варшава, 1890. С. 480; Прил. 25. С. XXXII-XXXV.
14. Овсянников Н.П. Указ. соч. С. 18.
15. РГВИА. Ф. 801. Оп. 92/37. Д. 101. Св. 1549. 1866 г. 1 ст. Л. 12.
16. Там же.
17. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 474.
18. РГВИА. Ф. 801. Оп. 92/37. Д. 101. Св. 1549. 1866 г. 1 ст. Л. 12-12 об.
19. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 475.
20. РГВИА. Ф. 801. Оп. 92/37. Д. 101. Св. 1549. 1866 г. 1 ст. Л. 14.
21. Там же. Л. 13 об
22. Там же. Л. 12 об.-13.
23. Там же. Л. 9-9об.
24. Маковицкий Д.П. У Толстого, 1904-1910 // Литературное наследство. Т. 90. Кн. 1. М., 1979. С. 308.
25. РГВИА. Ф. 801. Оп. 92/37. Д. 101. Св. 1549. 1866 г. 1 ст. Л. 16.
26. РГВИА. Ф. 400. Оп. 12. Д. 5420. Л. 2 - Л. 2 об., Л. 3.
27. Там же. Л. 11.
28. Смирнов Я.С. Указ. соч. С. 485.
29. Кузминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Ч. III. Гл. XVIII. Тула. 1964. С. 412.
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем