Какой увидел Русско-японскую войну военный врач Вересаев

Там, среди лампасов

С первых же дней Русско-японской войны отмечался подъем патриотизма в газетах. На площадях собирались митинги, тогда их называли манифестациями. Вересаев отмечает, что наполовину эти толпы состояли из уличных мальчишек, а в руководителях узнавали переодетых околоточных.

Митингующие требовали от прохожих выражения верноподданнических чувств. Тех, кто не соглашался почтительно снять шапку, избивали. Кончилось тем, что на Страстной площади Москвы раздухарившихся манифестантов разгоняли конным городовым с нагайками.

Параллельно доходили вести об одном поражении за другим и казенные рассказы о подвигах отдельных хорунжих. На каждую неудачу было объяснение. Бьют нас на море: так японцы - природные моряки. Вот на сушу кампания перейдет, тогда... На земле лучше не стало. Но всезнающие газеты разъясняли, что азиаты выросли среди гор, а вот на равнине мы им покажем... Не показали. Но ничего, это лето и осень, а вот как придет зимушка-зима...

Уже на этапе мобилизации была видна работа бездушного аппарата. Вересаева призвали как врача запаса. Понятно, что была потребность в медиках. Но брали всех подряд: психиатров, педиатров, жизненно необходимых на фронте акушеров.

Был мобилизован один человек, который восемь лет как окончил университет, но ни дня не работал по специальности, уйдя, как сегодня бы сказали, в бизнес.

У другого призванного рабочего была жена с пороком сердца и пятеро детей. Когда пришла повестка, супруга умерла от потрясения. Поняв, что ему не на кого оставить ребят, мужик наложил на себя руки.

Еще более страшный случай приключился с вдовцом, который просто зарубил троих детей топором.

***

Доктора обновляли знания и заодно учились приглядываться к красным подкладкам шинелей и лампасам, чтобы распознавать старшие чины. "Я узнал, что в присутствии генерала я не имею права курить, без его разрешения не имею права сесть. Я узнал, что мой главный врач имеет право посадить меня на неделю под арест", - делится с читателем Вересаев.

Ординатор Селюков, увидев "какого-то ферта" с красными лампасами, хотел было подбежать к нему с рапортом, а тот сам вытянулся и честь отдал - просто казак оказался.

На некоторых неожиданная власть действовала как дурман. Так, старший ординатор Васильев отправил под двухдневный арест смотрителя, не вставшего при его появлении. Опытный начальник дивизии, видя такое упоение полномочиями, отметил: "Я служу уж почти сорок лет, поседел на службе, - и до сих пор ни разу еще не посадил офицера под арест".

Пусть наместник немного поспит

Настроение у людей было далеким от боевого. Раз уж все равно помирать едут, то все позволено. Солдаты в эшелоне пили, не просыхая. На станциях грабили продовольственные магазины. Вересаев также сообщает о групповом изнасиловании 50 работниц кирпичного завода. Вот такие "герои" ехали на восток сражаться за Россию.

По дороге Викентий Викентьевич спросил у офицера из встречного санитарного поезда, верно ли, что японцы добивают наших раненых. Тот удивился вопросу:

- А наши не добивают? Сколько угодно! Особенно казаки.

За станцией Карымской в Читинской области произошло три камнепада. Транссиб представлял тогда собой жалкое зрелище. "Смотрел я на этот наскоро, кое-как пробитый в горах путь, сравнивал его с железными дорогами в Швейцарии, Тироле, Италии и становилось понятным, что будет и десять, и двадцать обвалов. И вспоминались колоссальные цифры стоимости этой первобытно-убогой, как будто дикарями проложенной дороги", - с горечью пишет Вересаев.

Ехали очень долго, постоянно останавливались. Подполковник пограничной стражи разъяснял, что под Харбином и в нем самом скопилось 37 эшелонов. Дальше не могут проехать, так как два пути заняты поездами царского наместника на Дальнем Востоке Евгения Алексеева. На третьем стоял состав генерал-квартирмейстера Василия Флуга. Маневрирование было невозможно. А наместнику свистки и грохот паровозов мешали спать, поэтому было не велено их пропускать.

Судя по речам все того же подполковника, цели России в этой войне не были понятны даже офицерству. Вот как его слова передает автор:

- Полная душевная вялость, целые полки бегут... А мы - мы заранее торжественно объявили, что Маньчжурии мы не домогаемся, что делать нам в ней нечего!.. Влезли в чужую страну, неизвестно для чего, да еще миндальничаем. Раз уж начали подлость, то нужно делать ее вовсю, тогда в подлости будет хоть поэзия. Вот, как англичане: возьмутся за что, - все под ними запищит.

Но на самом деле наши вовсе не "миндальничали". Войска располагались на китайских землях. Власть исправно выделяла казенные деньги на содержание армии. Но начальники либо закрывали глаза на разграбление солдатами местного населения, либо даже прямо отдавали соответствующие приказы, иногда обрекая на голодную смерть крестьян, у которых отнимали последнее. А сэкономленные деньги отправляли себе в карман.

Относительно невинно выглядит махинация главного врача с овсом: еще в Сибири он купил зерно по 45 копеек за пуд, привез его в Мукден и написал в документах, что фураж закуплен на месте по цене 1,85 рубля за пуд. Больше тысячи рублей составил его "навар".

Вересаев упоминает все же один дивизионный лазарет, чьи начальник и смотритель были честными людьми. И местное население очень уважительно относилось к русским. Здесь никто не боялся бандитов.

"О, эти хунхузы, шпионы, сигнальщики! Как бы их было ничтожно мало, как бы легко было с ними справляться, если бы русская армия хоть в отдаленной мере была тою внешне и морально дисциплинированной армией, какою ее изображали в газетах лживые корреспонденты-патриоты", - заключает мемуарист.

Шашки и шапки

Работать мешал армейский формализм. То врачам предписывали быть при шашке, то инспектировавший полевой госпиталь генерал делал замечания насчет головных уборов.

"Что у вас тут за безобразие! Больные лежат в шапках, сами врачи в шапках разгуливают... Не видите, что тут иконы?

Гречихин огляделся и кротко возразил:

- Икон нет.

- Как нет? - возмутился генерал. - Почему нет? Что это за беспорядок!.."

Помощь раненым была организована крайне бестолково. Их постоянно вывозили подальше от позиций, хотя им нужен был прежде всего покой. Не так страшны были японские пули, как перевозка в двуколках и теплушках. Пациенты с полостными ранами не выживали после транспортировки.

"Счастлив был тот раненный в живот, который дня три-четыре провалялся на поле сражения неподобранным: он лежал там беспомощный и одинокий, жаждал и мерзнул, его каждую минуту могли загрызть стаи голодных собак, - но у него был столь нужный для него покой; когда его подобрали, брюшные раны до известной степени уже склеились, и он был вне опасности", - подытоживает автор. Врачи иногда нарушали приказ и не отправляли тяжелых больных. И это спасало жизни солдат.

Вот что пишет коллега Вересаева доктор Б. Козловский в пятом выпуске газеты "Русский врач" за 1905 год: "Эвакуируемые жестоко страдали от холода, тем более, что они также не были еще снабжены никакой теплой одеждой, и только некоторые из них могли получить в Мукдене теплые китайские одеяла и халаты, далеко, впрочем, недостаточные".

Главнокомандующий приказал, чтобы к 1 октября 1904 года бойцов обеспечили полушубками. Интенданты гордились, что опоздали с доставкой зимнего обмундирования лишь на месяц, так как в предыдущую русско-турецкую войну с этой задачей справились только к маю.

Впрочем, со ссылкой на газету "Новое время" Вересаев уточняет, что теплая одежда продолжала прибывать в Харбин... спустя год после подписания мирного договора. Кроме того, он сам фиксирует случаи заражения через эти самые полушубки сибирской язвой.

На кухнях не хватало котлов. Имевшиеся были заняты супом. Но пациенты просили пить. А воду было не в чем вскипятить. Сырую медики опасались использовать из-за свирепствовавшей дизентерии и брюшного тифа.

Вообще раненых было меньше, чем просто больных. Вересаев описывает непрерывный кашель, вившийся над шагавшим полком. По-хорошему, всех этих солдат нужно было госпитализировать.

Победа над свиньями

Накануне Рождества японцы перебросили в наши окопы записки с заверениями, что не станут атаковать в православный праздник. Противнику никто не поверил. Ночью ждали большого нападения. И верно, со стороны вражеских позиций послышался легкий топот во тьме. Русские открыли огонь, который поддержали соседние части. Командир батальона, первым заметивший атаку, якобы даже запросил подкрепление. Не осталась в стороне и батарея - и тут пламя взрывов осветило поле боя: никого!

Правда, в этот момент начали отвечать японцы из своих окопов. Они недоуменно шарили прожектором, выискивая причину бешеной стрельбы. Предположительно, всполошило всех стадо свиней, которое вырвалось из загона и протопало по нейтральной полосе.

Главнокомандующий Алексей Куропаткин отчитался императору об отражении нападения: с нашей стороны убито трое, ранено 18 человек. Правда, не уточнил, что потери вызваны русскими пулями. Это были дозорные, сидевшие впереди основных позиций в секретных окопах. И они получили этот шквал выстрелов. Впрочем, один офицер шутил, что японцам тоже был нанесен существенный урон: у них несколько человек лопнули от смеха.

Чем дольше длилась война, тем сильнее деградировала армия, падала дисциплина. Доходили сведения о начавшейся на родине революции. Вояки, никак не проявившие себя на фронте, самоуверенно изъявляли желание усмирить бунтующих студентов. Невежество нижних чинов приводило к постоянной порче коммуникаций. Сами то и дело случайно рвали телеграфные провода и намеренно разбирали шпалы железной дороги на дрова.

Для солдата война была разорением. Как пишет Вересаев, в месяц служивый получал 43,5 копейки. В переводе на наши деньги японскому солдату платили пять рублей. Правда, офицерство и генералитет в русской армии не бедствовали. Главнокомандующему в год - 144 тысячи рублей, каждый командующий армией - больше сотни тысяч.

"С изумлением читали мы в иностранных газетах, что у японцев маршалы и адмиралы получают в год всего по шесть тысяч рублей, что месячное жалованье японских офицеров - около тридцати рублей. Один русский корпусный командир получал больше, чем Того, Ноги, Куроки и Нодзу, взятые вместе", - пишет автор.

На той войне многие сделали себе состояние. Викентий Вересаев приводит байку о том, как неизвестный офицер в Харбине после получения новости о мире указал на ливень за окном:

- Нет, это не дождь идет, это льются слезы интендантов, генералов и штабных!

Самое нелепое, что в проигранной войне было огромное количество награжденных. Прошедшие русско-турецкую офицеры поражались, с какой легкостью тут раздавали ордена. Особенно щедро поощряли штабных. Уважение к наградам в армии резко упало, так как все понимали их реальную стоимость.

"В Мозысани у нас лежал один солдат, которому пришлось ампутировать руку: полк был на отдыхе далеко за позициями, залетел шальной 6-дюймовый снаряд и оторвал солдату кисть руки. Случайно его увидел у нас его корпусный командир и "из жалости" выхлопотал солдату георгиевский крест. За солдата было очень приятно, но какою же это являлось профанациею "боевой" награды!

Вместе с солдатом тем же снарядом было ранено несколько волов из порционного гурта. Ведь эти волы ничуть не в меньшей мере заслуживали георгиевского креста, чем солдат", - приводит вполне типичный пример Вересаев.

Справка

Викентий Викентьевич Смидович (1867-1945) литературную известность получил под псевдонимом Вересаев. Доктор, писатель и пушкинист. Был военврачом на Русско-японской и Первой мировой войнах. Полностью заметки "На японской войне", написанные в 1907 году, опубликовали только в 1928-м.