"Это движение умов… Не представляет большой опасности"

Общество было буквально потрясено этим чрезвычайным событием. Ничего подобного давно не было в богоспасаемой Российской империи - пожалуй, с декабря 1825 года. На протяжении восьми последующих месяцев, пока шло следствие, власти старались предельно ограничить информацию по этому таинственному делу, что порождало самые невероятные слухи. Кое-что прояснилось лишь к концу декабря 1849-го, когда Военный суд вынес приговор двадцати обвиняемым, чьи имена получили наконец огласку.

Как известно, 15 человек (и среди них 27-летний литератор Фёдор Михайлович Достоевский) были приговорены к смертной казни, а остальные - к различным срокам каторжных работ и иным наказаниям. Известно также, что император Николай I заменил расстрел каторгой, о чём подсудимые узнали лишь за минуту до приведения приговора в исполнение, когда с завязанными глазами они стояли у столбов в мучительном ожидании выстрелов.

Покров тайны сохранялся над этим делом вплоть до конца николаевского царствования и лишь с восшествием на престол Александра II начал постепенно сниматься. Однако потребовалось несколько десятилетий для того, чтобы дело Петрашевского предстало во всей своей исторической полноте. К настоящему времени оно уже досконально изучено историками¹, и вряд ли нас могут ожидать здесь большие открытия, ну, разве что какие-то новые, неизвестные ранее свидетельства современников. Одно из такого рода свидетельств, принадлежащих дипломатам из посольства Франции в Петербурге, служившим там в 1849-1850 годах, я обнаружил в Архиве МИД Франции в Париже. Но, прежде чем представить их, напомню суть так называемого дела Петрашевского.

В 1845 году выпускник Царскосельского лицея, а к тому времени уже титулярный советник, чиновник Министерства иностранных дел Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский, кстати, крестник самого Александра I, организовал в своём доме кружок единомышленников, почитателей европейской философии, преисполненных побуждениями о народном благе. Здесь регулярно, по пятницам, собирались действующие и отставные офицеры (среди последних - Достоевский, инженер-поручик, ставший литератором), сослуживцы и коллеги хозяина дома, министерские чиновники, студенты и кандидаты столичного университета, "неслужащие дворяне", писатели, в том числе Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, и прочие лица, живо интересующиеся социально-политическими вопросами.

На "пятницах" у Петрашевского обсуждались идеи французских социалистов-утопистов. Наибольшей популярностью пользовались произведения Шарля Фурье. В доме руководителя кружка была богатая библиотека запрещённой литературы, представленная сочинениями Фурье, Адама Смита, Людвига Фейербаха, Жана Сисмонди, Луи Блана, Пьера Жозефа Прудона, Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Постепенно интерес участников кружка и приглашаемых на "пятницы" гостей переместился с философско-умозрительных вопросов в область актуальной политики. Их собрания приобретали всё более революционную направленность. Всё чаще звучали призывы к ликвидации крепостного права и самодержавия, велись дискуссии о предпочтительности республики перед конституционной монархией. Наиболее радикально настроенные члены кружка, в частности 28-летний курский помещик Николай Спешнев, выступали даже за немедленную подготовку крестьянского восстания, однако они не были поддержаны большинством.

Участники "пятниц" не подозревали, что в их рядах оказался осведомитель III Отделения, студент Пётр Антонелли, который подробно информировал полицию о том, что происходило на квартире титулярного советника Петрашевского. Посчитав, что полученной от Антонелли информации более чем достаточно, шеф III Отделения граф Алексей Фёдорович Орлов, с ведома императора, распорядился произвести аресты всех выявленных членов кружка, что и было осуществлено в ночь на 23 апреля 1849 года. Можно напомнить, что на последнем собрании у Петрашевского 15 апреля Достоевский зачитывал известное письмо Белинского к Гоголю, что послужило одним из главных обвинений для начинающего писателя.

Как уже говорилось, дело Петрашевского с самого начала было окутано покровом тайны. Пока русское общество терялось в догадках о том, что же всё-таки произошло, иностранные дипломаты в Петербурге старательно собирали всю имеющуюся на этот счёт информацию. Посольство Франции не составляло здесь исключения. Его переписка с МИД в Париже по этому вопросу свидетельствует о том, что французским дипломатам удалось получить достаточно полную информацию о деле Петрашевского и дать его объективную оценку. Забегая вперёд, можно отметить, что в посольстве Франции не склонны были преувеличивать степень "преступления" Петрашевского и его товарищей, не представлявших, по мнению французских дипломатов, серьёзной угрозы для устоев Российской империи. В этом отношении приговор, вынесенный российской Фемидой обвиняемым, должен был скорее удивить французов своей суровостью и явной несоразмерностью совершённому "преступлению". Правда, давать какую-либо оценку самому приговору посольство Франции, по понятным причинам, воздержалось.

Петрашевцы, как уже говорилось, были арестованы в ночь на 23 апреля по старому стилю, или 5 мая по новому, а уже 12 мая секретарь посольства Франции в Петербурге месье де Феррье-ле-Вайе, замещавший отсутствующего посла, направил подробную депешу об этом деле министру иностранных дел Эдуару Друин де Люису.

"В Санкт-Петербурге, - сообщал дипломат, - только что учреждена Чрезвычайная комиссия для суда над [здешними] социалистами в следующем составе: председатель, генерал Набоков, комендант [Петропавловской] крепости; генерал-лейтенанты Липранди и Ростовцев; князь Павел Гагарин, член [Государственного] совета; князь Александр Голицын, статс-секретарь; князь Долгорукий, заместитель военного министра. Общее количество обвиняемых - тридцать восемь человек; все они содержатся в крепости. В подавляющем большинстве это молодые служащие различных министерств, в основном - из Министерства финансов, но есть и чиновники Министерства иностранных дел; двое - капитаны егерского полка гвардии.

Главный обвиняемый, Петрашевский, постарше остальных, ему около тридцати лет. Говорят, что у него беспокойный ум. На протяжении последних четырёх лет, при полном бездействии правительства, он проповедовал социалистические идеи среди крестьян в окрестностях С.-Петербурга, но не преуспел в этом занятии. Его арестовали в момент, когда он агитировал извозчиков вблизи городского кладбища.

Самый известный из обвиняемых - романист по фамилии Достоевский, тот самый, что получил некоторую популярность, опубликовав роман под названием "Бедные люди", в котором цензура, весьма снисходительная к произведениям такого жанра, просмотрела отнюдь не консервативную направленность.

Один из этих молодых людей, - продолжал Феррьер-ле-Вайе, - был постоянным посетителем некоторых салонов, где собирается изысканное общество С.-Петербурга, и где я его неоднократно встречал. Это господин Кашкин. Ему девятнадцать лет, и его, кажется, преследует рок; его отец, замешанный в заговоре 1825 года, провёл долгие годы в Сибири.

Все эти люди обычно собирались у Петрашевского, в библиотеке которого имелись почти все публикации социалистической направленности. Говорят, что они создали своего рода клуб, где получали контрабандой книги и газеты от Консидерана и Прудона, запрещённые цензурой, и даже наладили переписку с вождями французских и германских коммунистов. Я думаю, что в целом это объединение [молодых людей] вдохновлялось скорее ребяческим любопытством, нежели стремлением к серьёзным действиям, и в этом смысле оно составляет скорее парадокс, нежели заговор"².

Как видим, сообщённая французским дипломатом первая информация о деле Петрашевского носила в целом достоверный характер. В депеше впервые высказывается мысль и о том, что это дело не столь серьёзно, как пытается представить русское правительство.

Представляют интерес и суждения Феррье-ле-Вайе о "партиях", существующих в России. Речь идёт о двух идейнополитических течениях - западников и славянофилов, возникших на рубеже 1830-1840-х годов. Правда, французский дипломат зачисляет в эти "партии" не литераторов и публицистов, как было в действительности, а молодёжь.

"В среде молодёжи, выпущенной из университетов, существует некая славянская партия", - пишет Феррье-ле-Вайе. "Есть и другая партия, - продолжает дипломат, имея в виду западников, - она менее многочисленна и пропитана гегельянскими идеями, заимствованными в Германии. Лет десять - двенадцать назад пошла мода на то, чтобы преуменьшить значение французской цивилизации за счёт германской. Тогда в берлинской философии увидели лишь облака, но не предвидели молнии"³.

Здесь же Феррьер-ле-Вайе высказал весьма оригинальную мысль о том, что своим распространением в России западничество обязано не кому иному, как графу Сергею Семёновичу Уварову, министру народного просвещения и главному идеологу николаевской России, автору знаменитой триады "Православие. Самодержавие. Народность". Вот что писал французский дипломат: "У графа Уварова появилась идея направить в Германию некоторое количество молодых людей, которые должны были по возвращении преподавать в России историю и философию. Он полагал, что эти молодые преподаватели привезут с собой именно философию Гегеля, которая будет иметь на их учеников то же воздействие, что и в самой Германии.

Стоит ли теперь удивляться, что социалистические идеи распространяются здесь среди молодых людей. Цензура, очень жёсткая по отношению к газетам, а также к историческим и философским трудам, более чем терпима к романам. Во всех книжных лавках здесь продаются книги Жорж Санд, Эжена Сю и другие, выходящие у нас романы смелого социального звучания. Но пошли ещё дальше. Их переводят на русский язык и публикуют большими тиражами в журнале под названием "Библиотека для чтения"⁴.

К ответственности графа Уварова за распространение либеральных настроений среди русского студенчества Феррьер-ле-Вайе возвратился в другой депеше министру иностранных дел. "Все заговорщики, - сообщал дипломат 25 июня 1849 года, - это молодые люди, недавно выпущенные из университетов. Признано, что они увлеклись этими идеями под влиянием философии Гегеля, с которой их познакомили молодые профессора, которых граф Уваров в своё время отправил в Германию для изучения истории и философии"⁵.

Кстати, примерно то же думал о своём давнем и верном соратнике сам император Николай Павлович. Одним из последствий дела Петрашевского стало увольнение в отставку бессменного с 1833 года министра народного просвещения.

Что касается либералов-западников, то французский дипломат полагал, что они не имеют будущего в России. "Это движение умов в духе европейских новаций, - отмечал Феррьер-ле-Вайе в донесении от 12 мая 1849 года, - не представляет большой опасности, поскольку оно питается совершенно неприемлемыми для народа идеями, которые интересны лишь самим вожакам, не имеющим массовой поддержки. Напротив, - подчёркивал дипломат, - славянская партия имеет глубокие корни, и поскольку, к тому же, она исходит из интересов государства (raison d"Etat), то может самым благоприятным образом способствовать естественному и самобытному развитию русской цивилизации"⁶.

В депеше от 25 июня Феррьер-ле-Вайе сообщал о серьёзной обеспокоенности Николая I делом петрашевцев. "Говорят, - писал французский дипломат, - что император, под влиянием и живым впечатлением от этого, неожиданного для него происшествия, поначалу намеревался даже закрыть все гражданские университеты, заменив их системой практического и военного образования. Однако, в конечном счете, он прислушался к советам не делать этого и ограничился менее строгими мерами. Отныне в каждом университете не должно быть более 300 студентов. В настоящее время в Петербургском университете насчитывается 900 студентов, а в Московском - 1200. В других университетах количество студентов колеблется в пределах этих двух цифр.

Осуществление принятого решения на четверть сократит гражданское образование в стране. Правда, данное решение было принято не в форме указа, оно не будет регистрироваться в Совете Империи и публиковаться в "Сенатских Ведомостях". Речь идёт о предписании, которое, несомненно, может быть исполнено с осмотрительностью. Но что представляется совершенно очевидным, так это то, что будет обращено самое серьёзное внимание на реформу народного образования…"⁷

Так оно и произошло. Другим последствием дела Петрашевского, наряду с отставкой графа Уварова, стала реорганизация системы народного образования с целью ограничения "вредного" европейского влияния на благонравную русскую молодёжь.

Тем временем следствие по петрашевцам завершилось, и само дело было передано в Военный суд. Об окончании этой истории имеется свидетельство поверенного в делах Франции в России Голдре-Буало. В депеше на имя министра иностранных дел генерала де Лаитта он сообщал 5 января 1850 года: "Начало 1849 года было отмечено раскрытием тайного общества, цели и намерения которого до сих пор остаются окончательно не выясненными. Оно насчитывало в своих рядах весьма незначительное количество участников: молодые люди, едва получившие образование, в большинстве своём неизвестные обществу, с неясными взглядами.

Полиция очень скоро оказалась осведомлённой об их деятельности. Довольно долгое время она выжидала, наблюдая за ними, а потом внезапно провела пятьдесят арестов…

Работа Следственной комиссии продолжалась шесть месяцев. Вследствие доклада, который она представила императору, некоторые из числа арестованных были выпущены на свободу. Остальные были переданы в военную юрисдикцию и предстали перед судом в составе: генерал Перовский, председательствующий; Строганов, Анненков, Толстой, а также сенаторы - Лобанов, Дурасов и Веймар. Обвиняемые были приговорены к расстрелу за организацию заговора с целью свержения существующих законов и политического строя империи.

Казнь должна была состояться на Семёновском плацу, куда были доставлены приговоренные в количестве 21 человека. Им зачитали приговор, завязали глаза, разорвали на них одежду - одним словом, совершили все приготовления к предстоящей казни. И только после этого объявили, что император сохранил им жизнь. Приговорённые услышали, какая мера наказания следует каждому из них вместо смертной казни.

Петрашевский, признанный следствием главным организатором заговора, приговорён к отправке на рудники в Сибирь, без указания срока.

Капитан Львов 2-й, поручики Момбелли и Григорьев - все трое из императорской гвардии - осуждены на каторжные работы в рудниках на сроки от 12 до 13 лет. Самому старшему из них - 27 лет.

По причине его крайней молодости, Кашкин⁸ осуждён менее строго. Его отправят простым солдатом в один из батальонов на Кавказ.

Гвардейский офицер Пальм, не принимавший непосредственного участия в заговоре, но знавший о нём и не раскрывший его, тем не менее, тоже был приговорён к смерти, заменённой ему восемью месяцами заключения в военной тюрьме. По отбытии срока ему разрешено будет продолжить в прежнем чине службу в армии.

Остальные, среди которых находится романист Достоевский, осуждены с большей или меньшей строгостью, соответственно степени виновности каждого. Одни приговорены к каторжным работам в рудниках, другие - к заключению в крепости или к отправке в солдаты"⁹.

Это было последнее сообщение французского посольства в Петербурге о деле Петрашевского.

• _{1. Дело петрашевцев. Т. 1-3. М.; Л. 1937-1951. См. также: Дьяков В. А. Освободительное движение в России 1825-1861 гг. М. 1979; Семевский В. И. М. В. Буташевич-Петрашевский и петрашевцы. М. 1922; Усакина Т. И. Петрашевцы и литературно-общественное движение 40-х годов XIX века. Саратов. 1965; Федосов И. А. Революционное движение в России во второй четверти XIX в. М. 1956.}
• _{2. Archives de Affaires Etrangères. Correspondance politique. Russie. 1849. Vol. 203. Fol. 114-116.}
• _{3. Ibid. Fol. 116 verso.}
• _{4. Ibid. Fol. 116 verso - 117 verso.}
• _{5. Ibid. Fol. 167.}
• _{6. Ibid. Fol. 117 verso - 118.}
• _{7. Ibid. Fol. 167-168.}
• _{8. Николай Кашкин - служащий Азиатского департамента Министерства иностранных дел, в момент ареста ему было всего 19 лет.}
• _{9. Archives de Affaires Etrangères. Correspondance politique. Russie. 1849. Vol. 204. Fol. 163-164 verso.}