Вечные ценности

Польское дворянство было весьма неоднородно по имущественному положению, по уровню образования, культуры, устремлениям, обычаям, религии. На бывших "крессах" Речи Посполитой проживали и богатейшие магнаты Потоцкие, Радзивиллы, Сапеги, Сангушки, Браницкие, Тышкевичи; и бедная чиншевая шляхта, находившаяся нередко в услужении у аристократов. Положение последней по сути мало отличалось от крестьян-чиншевиков, причём именно эта мелкая шляхта составляла до 95% всего сословия¹. Однако юридически даже беднейшие шляхтичи, сами пахавшие землю, имели право пользоваться сословными привилегиями.

Такое положение изменилось после окончания Русско-польской войны и указа Николая I от 31 декабря 1831 года, согласно которому все шляхтичи, не сумевшие подтвердить своё благородное происхождение соответствующими документами, переводились или в сословие мещан или в класс однодворцев. Невозможность для большинства бедных шляхтичей доказать своё благородное происхождение привела к резкому уменьшению шляхетского процента. Поляками они при этом себя именовать, естественно, не перестали.

В середине позапрошлого века в губерниях Правобережной Украины "лиц польской национальности" проживало около 6%. Больше всего их насчитывалось в Волынской губернии (около 10%), вдвое меньше - в Киевской - 5%; в Подольской - 3 %. В Белорусско-Литовском регионе на долю поляков приходилось около 5 % населения. Правда, расселены они были неравномерно, так что в одних уездах доля поляков составляла свыше 10% населения (Виленский уезд - около четверти жителей, Ковенский уезд - 15%, Трокский уезд - 11%, Себежский уезд Витебской губернии - 14%, Лидский уезд - 10%; Минский уезд - 11%, Слуцкий уезд - 10%), в других же поляков практически не было².

Нет точных цифр и относительно вероисповедания польских дворян Западных губерний. Очень приблизительные подсчёты, касающиеся к тому же всего населения данных территорий, приводит автор недавней "Истории Польши 1795-1914" Ежи Здрада: "Около 50% составляли православные, неполных 40% - униаты (греко-католики) и католики ("латиняне")... до 5% протестанты"³. Польское население в основной своей массе исповедовало католицизм и в достаточно ограниченных масштабах - униатство.

Возникает вопрос и о собственно "польскости" местных дворян. Несомненно, по своему происхождению многие шляхтичи этих губерний являлись потомками местных, "кресовых" дворянских родов. Однако для нас имеет первостепенную важность их собственное национальное самосознание. Эти люди с тоской вспоминали о временах Речи Посполитой и более ранних событиях (включая и Грюнвальд), стремились подчеркнуть свою связь именно с польским народом и польской культурой. Нередко "польский дух" выражался в демонстративном ношении польской национальной одежды, воспитании детей в соответствии со "старопольскими" обычаями.

Конечно, известно, что были и такие, кто постарался с самого начала забыть о Речи Посполитой. Например, Щенсный Потоцкий писал в одном из писем уже в конце XVIII века, сразу после разделов: "Не говорят больше о Польше и поляках. Исчезло это государство и это имя, как исчезают тысячи имён в мировой истории. Я уже русский..."⁴ Однако нас интересует только та категория дворян, которые в первой половине XIX века безоговорочно относили себя к полякам. Подробнее остановимся на их семейных традициях.

Заключение брака в XIX столетии в среде местной шляхты по сути совпадало с венчанием. После венчания молодые люди становились одной семьёй и переезжали в новый дом. Дом обычно принадлежал жениху или семье его родителей. В доме, где уже жила семья родителей новобрачного, молодая семья старалась не селиться, поскольку это доставляло определённые неудобства как самим молодым, так и родителям жениха; а переход мужа после свадьбы в дом жены не практиковался вообще.

Мужчина принужден был олицетворять собой образец для подражания в морально-этическом плане - именно он представлял свой дом, свою семью на разных уровнях публичной жизни: в обществе соседей, друзей, родственников и в дворянском обществе в целом. Идеал мужчины и отца семейства представлял собой средоточие добродетелей: он должен был посвящать себя семье и близким, усердно трудиться на службе (если её имел) и в имении, быть гостеприимным хозяином и верным другом, способным прийти на помощь в любой ситуации. Идеал, как это обычно случается в жизни, почти всегда оставался недостижимым.

Мужчина должен был обеспечивать семью финансово. В принципе, особых перемен в профессиональных занятиях шляхтича после свадьбы не происходило. Большинство дворян занимались также управлением своим имением. Это означало возведение различных построек на территории своих владений, продажу продуктов сельского хозяйства, разведение скота, продажу леса, заботу о приумножении состояния и так далее. Функция эта не была новой, поскольку дворяне предпочитали жениться только тогда, когда полностью были готовы взять на себя содержание семьи, и чаще всего имели уже опыт в управлении родовым имуществом. Богатые шляхтичи, не имевшие необходимости нести общественную службу, зачастую любили предаваться различным научным или литературным увлечениям. Так, например, дядя известной мемуаристки Габриэлы Пузыны Константин Тизенгауз, "человек богатый, независимый, образованный" любил посвящать свободное время научным изысканиям "из-за любви к науке, а не ради тщеславия"⁵.

Жена обязана была олицетворять собой тип "старопольской матроны", живущей исключительно для дома и в доме. Выезжать она могла только с разрешения мужа и в его сопровождении. Жена должна была быть хозяйственной, доброй, отзывчивой, уважение к ней возрастало с возрастом, особенно после рождения детей. Польская матрона не обязательно должна была быть красивой, гораздо важнее, чтобы женщина была "приятной в общении и доброй. Её богатство было внутренним..."⁶. Впрочем, такой тип, ещё очень распространённый в начале XIX века, к середине века становился всё более редким. Мемуаристам оставалось лишь сожалеть об этом, хотя в общественном сознании образ "старопольской матроны" оставался идеалом матери семейства и хозяйки ещё очень долго⁷.

Эва Фелинская, 1851 г. Фото: polona.pl

С замужеством в жизни женщины - в отличие от супруга - происходили значительные перемены: она становилась хозяйкой дома и должна была исполнять обязанности, с которыми далеко не всегда была хорошо знакома до свадьбы. Так, шляхтянка из Минской губернии Эва Фелинская (в девичестве Вендорфф), получившая неплохое для своего круга людей домашнее образование, включавшее в себя знание иностранных языков, умение танцевать, а также историю и литературу, очень сетовала на недостаток элементарных знаний из области ведения домашнего хозяйства. Приехав в Воютин - поместье своего мужа, Эва почувствовала, что "вся тяжесть... [исполнения обязанностей хозяйки дома] обрушилась как бомба на голову, и я должна была приступить к делу, абсолютно ничего в нем не понимая... Признаюсь, - писала она далее, - давалось мне это с большим трудом по причине отсутствия необходимых знаний и опыта"⁸. День шляхтянки проходил в постоянных заботах о своих близких: она должна была думать о приёме гостей, отдавать распоряжения насчет приготовления еды, стирки и починки одежды, следила за ткачеством, ухаживала за больными домочадцами.

Именно жена отвечала и за религиозное воспитание детей. Матери учили детей первым молитвам, прививали им любовь к Богу. Мать Эвы Вендорфф вела с дочерью с раннего детства разговоры о Боге, пересказывала ей библейские предания; это производило на ребёнка огромное впечатление: сюжеты из Библии, рассказанные матерью, составляли основное содержание многих игр девочки⁹. В свою очередь, религиозное воспитание, которое дала Эва своему сыну Зыгмунту Щенсному Фелинскому¹⁰, будущему архиепископу Варшавскому, оказало решающее влияние на его судьбу.

День семьи протекал размеренно, согласно установленному порядку, практически никогда не менявшемуся. В течение дня каждый член шляхетской фамилии занимался своим делом: мать хлопотала по хозяйству и давала распоряжения слугам, отец выезжал по делам и на работу, или же работал дома, дети - учились. Встречалась вся семья во время приёмов пищи. Часто, однако, было принято раздельное питание маленьких детей и взрослых: даже если они ели в одно и то же время, то часто - за разными столами, чтобы дети "не причиняли старшим беспокойства и не вызывали отвращения"¹¹. Ребёнка допускали за один стол вместе с родителями, когда он становился старше, обычно в 12-13 лет.

Кроме того, семья собиралась вместе также вечером, когда все дела заканчивались, и оставалось время для того, чтоб поделиться впечатлениями от прожитого дня. Излюбленным семейным развлечением были карты, чтение литературных произведений, а также газет и журналов, беседы. По праздникам и в честь знаменательных событий устраивались балы, театрализованные представления, маскарады, в которых принимали участие родители и взрослые дети, а также приглашённые.

На балы и маскарады зачастую приглашали друзей, родственников, соседей. Подобные торжества имели целью не только приятное времяпрепровождение; на них люди знакомились друг с другом, обсуждали дела и строили планы на будущее. Познакомившись и подружившись, семьи старались поддерживать отношения друг с другом, навещали друг друга. Для шляхетской семьи чрезвычайно важным был её статус в соседстве. Так, Бобровские в период пребывания своего в Оратове (1843-1858) поддерживали соседские отношения с тремя десятками семей в своей округе¹². Нередко, такие дружеские соседские связи приводили к установлению родственных отношений.

Ещё большее значение для шляхетской семьи имели родственные связи. Родственники старались держаться вместе: нередко под одной крышей жили члены не только так называемой малой семьи, состоявшей из родителей и их детей, но и представители семьи большой: родители родителей, братья и сёстры родителей, тёти и дяди, иногда со своими семьями. В фамилиях богатой и средней шляхты к тому же часто жили или подолгу гостили дальние родственники и воспитанники. Семья в широком смысле этого слова на протяжении всей жизни оставалась опорой, фундаментом, обычно приходила на помощь в трудных ситуациях.

Как известно, польское общество в первой половине XIX века прошло через ряд испытаний, вследствие которых дети часто оставались оторванными от родителей и нуждались в опеке. Детей, а также взрослых родственников, оказывавшихся без средств к существованию, принимали семьи родственников. Так в богатых домах появлялись - иногда очень многочисленные - родные. Опекуном обычно назначался мужчина, хотя могла опекуном быть и женщина, особенно если речь шла о её детях. Мемуарист Тадеуш Бобровский рассказывал историю шляхтянки, которая сама искала для своего сына и имущества опекунов, когда назначенные мужем в завещании отказывались от опеки один за другим¹³. Женщины, привыкнув подчиняться воле супруга, после его смерти чувствовали себя беспомощными и боялись взять на себя ответственность за судьбу своих детей. Были люди, которые были широко известны своими талантами в управлении поместьями. Так, Станислав Моравский вспоминал о Томаше Умястовском, имевшем репутацию "опекуна всей Литвы", поскольку, благодаря своей бережливости и опытности, часто оказывался записанным в завещаниях своих родственников и знакомых в качестве первого опекуна¹⁴.

Уверенность в семье и родственниках, надежда на их помощь в случае беды была характерной для всего шляхетского общества. Именно поэтому Эва Фелинская, женщина серьёзная, религиозная, не склонная к авантюрам, мать шестерых детей, из которых лишь старшая дочь достигла совершеннолетия, позволила себе в 1830-х годах вступить в тайную организацию Шимона Конарского "Союз польского народа", выполняя всю секретарскую работу. После ареста и ссылки матери по делу об участии в заговоре Конарского родственники и друзья семьи взяли детей на воспитание¹⁵. Зыгмунт Фелинский, сын Эвы, стал воспитанником семьи Зенона и Элизы Бжозовских. А сестра Зенона Ксаверия Грохольская основала общество опеки над поляками, сосланными в Сибирь, которое имело целью оказание помощи сосланным и их семьям¹⁶. О сиротах обычно было кому позаботиться, - многочисленные родственники старались прийти на помощь в трудную минуту.

Семья и род стояли в ряду наиважнейших ценностей в сознании польского шляхтича позапрошлого века. Именно поэтому таким популярным занятием было исследование собственной генеалогии¹⁷. Дворяне с детства знали историю своего рода, им были хорошо известны наиболее выдающиеся предки, их заслуги непременно подчёркивались. Семья же в узком смысле слова становилась опорой в жизни её членов, помогала вырасти и выйти в свет детям, родительский дом надолго оставался для них гнездом, в которое они могли вернуться, где их всегда ждали и готовы были помочь.

• _{1. Гiсторыя Беларусi. Т. 4. Беларусь у складзе Расiйскай iмперыi (канец XVIII - пачатак XX ст). Мiнск. 2005. С. 55.}
• _{2. Народы России в первой половине XIX в. М. 1992.}
• _{3. Zdrada J. Historia Polski. 1795-1914. Warszawa. 2007. S. 107.}
• _{4. Ibid. S. 25.}
• _{5. Puzynina, Gabrjela z Günterów. W Wilnie i w dworach litewskich. Pamiętnik z lat 1815-1843. Kraków. 1990. S. 134.}
• _{6. Morawski S. Kilka lat młodości mojej w Wilnie (1818-1825). Warszawa. 1959. S. 69.}
• _{7. Мирослав Устшицкий описывает ностальгию по старопольским семейным идеалам, в том числе и сожаления дворян конца XIX века об исчезновении столь любимого типа матерей семейства. См.: Ustrzycki M. Ziemianie polscy na Kresach. 1864-1914. Świat wartości i postaw. Kraków. 2006. S. 115.}
• _{8. Felińska E. Pamiętniki z życia. Seria 2. T. 1. Wilno. 1856. S. 307-309.}
• _{9. Ibid. S. 71-75.}
• _{10. Зыгмунт Щенсный Фелинский (1822-1895) - архиепископ Варшавский в 1862-1864 гг., профессор Духовной академии в Санкт-Петербурге. 11 октября 2009 года причислен к лику святых папой Бенедиктом XVI.}
• _{11. Bobrowski T. Pamiętnik mojego życia. T. 1. Warszawa. 1979. S. 140-141.}
• _{12. Ibid. S. 220.}
• _{13. Ibid. S. 256.}
• _{14. Morawski S. Op. cit. S. 65.}
• _{15. Feliński Z. Sz. Pamiętniki. Warszawa. 1986. S. 122.}
• _{16. Xawera z Brzozowskich Grocholska. Pamiętniki. Kraków. 1894. S. 8.}
• _{17. Т. Бобровский в частности замечал, что геральдические исследования на Волыни были распространённым явлением в шляхетских и аристократических семьях. См.: Bobrowski T. Op. cit. T. 1. S. 123.}