"И ради быша новгородци"

Мы постараемся выявить характер политического взаимодействия двух крупнейших центров Руси периода феодальной раздробленности. Автор сознательно попытался посмотреть на эту проблему глазами не киевских - "имперских", а новгородских летописцев, чей взгляд в данном случае представляется более реалистичным. К тому же автор надеется, что это скромное исследование внесёт дополнительный штрих и в социально-политический образ древнего Новгорода, который так полно и всесторонне воссоздан трудами Валентина Лаврентьевича Янина.

Из всех древнерусских летописей XII-XIII веков новгородские наиболее сориентированы на описание внутренней жизни города и земли. В них нашли освещение события, связанные с избранием архиепископов, игуменов и священников, строительством мостов через Волхов, избранием посадников, введением и изгнанием князей, неурожаями и голодом, ересями и социальными конфликтами. Летописные записи поданы с такой мерой детализации, наполнены таким количеством фактов, что представляют собой своеобразную энциклопедию истории Новгорода до 1240-х годов.

И тем не менее горизонт новгородских летописцев не ограничивался пределами Новгорода и его земли. В поле их зрения постоянно попадали и события, происходившие в других княжествах Руси. Известия о киевских и, шире, южнорусских событиях носят в новгородской летописи преимущественно хроникальный характер. Сказанное относится не только к таким сведениям, как прибытие в Киев греческого митрополита или утверждение на киевском столе очередного претендента, но и сообщений об упокоении великих киевских князей. Смерть Владимира Мономаха, подвигшая киевского летописца на торжественный панегирик, у новгородского каких-либо эмоций не вызвала. То же самое относится и к сообщению о смерти Мстислава Владимировича, что, учитывая его длительное княжение в Новгороде и особое расположение к нему новгородцев, выглядит не совсем понятно.

Существенным, однако, здесь является не эмоциональное восприятие новгородскими книжниками событий, происходивших в далёкой Южной Руси, часто задолго до их летописной деятельности, а то, что они считали естественным заносить сведения о них на страницы летописей как начало или продолжение своих собственных событий. К тому же Новгородская летопись содержит ряд оригинальных записей о Киеве и Южной Руси, которых нет в южнорусском летописании, и которые значительно расширяют источниковую базу южнорусской истории.

Анализ новгородских известий начнём с летописной статьи 1117 года. Она начинается с сообщения об уходе князя Мстислава в Киев. "Въ лето 6625 Иде Мьстиславъ Киеву на столъ из Новагорода марта въ 17". В действительности Мстислав занял в этом году не киевский, а белгородский стол, и может сложиться впечатление, что новгородский летописец был осведомлён недостаточно. На самом деле это не так. Есть все основания утверждать, что срочный вызов Мономахом Мстислава был связан с намерением передать ему именно киевский стол. Мы не знаем, какие обстоятельства вынудили Владимира прибегнуть к такому экстренному шагу, но не исключено, что причиной могла быть его тяжёлая болезнь. В пользу этого свидетельствует, по-видимому, написанное им в 1117 году "Поучение", через весь текст которого проходит мысль о смерти: "Днесь живи, а заутра в гробе", "Смерти бо ся, дети не боячи". В этом содержательном ряде, возможно, находится и фраза: "Седя на санехъ, помыслихъ в души своей и похвалихъ Бога, иже мя сихъ дневъ грешнаго допровади". Её не следует понимать буквально, это литературная метафора, образ завершения земного пути. "Поучение", по существу, являлось завещанием Мономаха и вполне естественно, что он был озабочен судьбой киевского стола.

Мономах, однако, не умер в 1117-м, а Мстислав, соответственно, не стал великим князем. Не вернулся он и в Новгород, что, по-видимому, вызвало определённое недовольство новгородцев. Об этом мы узнаём из сообщения статьи 1118 года. "Томь же лете приведе Володимиръ съ Мъстиславомъ вся бояры новгородъскыя Киеву и заводи я к чесному хресту, и пусти я домовь, а иныя у себе остави". Нет сомнения, что здесь речь идёт о приведении к присяге верности новгородских бояр князю Всеволоду Мстиславичу, которого Мстислав, уходя в Киев, посадил на новгородском столе.

Ситуация практически повторилась в 1132-м. Умирая, Мстислав передал киевский стол бездетному брату Ярополку с тем, чтобы тот, в свою очередь, закрепил его за одним из сыновей Мстислава. Не дожидаясь смерти, Ярополк принялся исполнять обещание Мстиславу. С этой целью в Южную Русь был вызван из Новгорода Всеволод Мстиславич и посажен в Переяславле. Замысел Ярополка был слишком очевиден, чтобы не быть разгаданным другими претендентами на киевский стол. Как свидетельствует новгородский летописец, против этого решительно восстали младшие братья Ярополка, Юрий и Андрей. Они сказали: "Се Ярополъкъ, брат наю, по смерти своей хощеть дати Кыевъ Всеволоду, братану своему", и выгнали племянника из Переяславля. Пришлось Всеволоду возвращаться в свой Новгород, где его уже не очень хотели видеть. Расценив уход князя в Переяславль как личное оскорбление, новгородцы вначале было изгнали его из города, а затем, после проведённого совета, вернули назад.

Конечно, решение Всеволода и сегодня кажется опрометчивым, однако оправданием ему может служить то, что он оказался слишком послушным вассалом своего сюзерена. Такова была воля Ярополка: "Въ се же лето ходи Всеволодъ въ Русь Переяславлю, повелениемь Ярополцемъ".

Административная зависимость Новгорода от Киева была тем значительнее, чем прочнее оказывались позиции великого киевского князя. Ярким примером этому могут быть события 1138-1139 годов. В 1138-м новгородцы выгнали из Новгорода Святослава Ольговича и пригласили на стол сына Юрия Долгорукого Ярослава. Оказалось, что они несколько поторопились. В Киеве в это время умер Ярополк, и на его столе утвердился Всеволод Ольгович. Новгородцы немедленно отреагировали на это событие и вновь пригласили на княжеский стол Святослава Ольговича: "И послашася новгородцы Киеву по Святослава по Олговиця". При этом противники Святослава были окованы и отправлены в Киев в заточение: "В то же лето потоциша Киеву къ Всеволоду Къснятина Микулъциця, и паки по немь инехъ муж 6, оковавъше, Полюда Къснятиниця, Дьмъяна, инехъ колико".

Интересно, что после утверждения в Киеве Изяслава Мстиславича на новгородский стол посылается его сын Ярослав, а один из пленников Всеволода Ольговича - Константин Микульчич - получает посадничество. При этом новгородский летописец явно симпатизирует Изяславу, которому будто бы сам Бог помог овладеть Киевом. Однако, как только в Киеве произошла новая смена власти и на его столе утвердился Юрий Долгорукий, новгородцы немедленно изгоняют Ярослава Изяславича и приглашают сына великого князя. После смерти Юрия в 1157 году уже его сын Мстислав стал неугоден новгородцам и был вынужден бежать из города.

И в дальнейшем судьба новгородского княжеского стола очень часто зависела от судьбы киевского. Под 1167 годом летописец сообщает, что с утверждением в Киеве Мстислава Изяславича новгородцы просят у него сына Романа на княжение. "И иде Данеславъ Лазутиницъ съ дружиною Киеву къ Мьстиславу по сынъ". Просьба новгородцев, разумеется, была немедленно удовлетворена. В Новгороде Роман был встречен радушно, что, впрочем, не стало гарантией его длительного княжения. Новгородская княжеская карьера Романа оборвалась, как только умер его отец.

Даже и тогда, когда преобладающее влияние на княжеское поставление в Новгороде оказывалось в руках Владимира на Клязьме, новгородцы приглашали к себе князей из Южной Руси. Около 1180 года на новгородский стол был введён сын великого киевского князя Святослава Всеволодовича Владимир; с 1184 по 1187 год в Новгороде княжил Мстислав Давыдович, который, по-видимому, оказался интересен для новгородцев, главным образом, не потому, что был сыном смоленского князя, а потому, что приходился племянником великому киевскому князю - Рюрику Ростиславичу, отец которого также короткое время сидел в Новгороде.

Под 1210 годом летопись сообщает о том, что на новгородский стол был приглашён "с великою честью" Мстислав Мстиславич, внук великого киевского князя Ростислава Мстиславича. Стереотипное выражение летописца - "и ради быша новъгородьци" - на этот раз было, по-видимому, искренним. Мстислав действительно пришёлся ко двору в Новгороде. Летописец с восхищением описывает его деяния. В этот период главной политической силой в Новгороде были не бояре, но князь. Он давал согласие на поставление в Киеве архиепископа Антония, водил новгородские дружины на Чудь, на князей черниговских и владимиро-суздальских, уходил из Новгорода и возвращался на его стол "по своей воле", ставил крепости по реке Луге. В 1218-м неожиданно для новгородцев Мстислав объявил на вече на Ярославовом дворе о своём уходе из Новгорода в Южную Русь. "Съзва Мьстислав веце на Ярослаль дворъ, рече: "кланяюся святеи Софии и гробу отця моего и самъ; хоцю поисками Галиця, а васъ не забуду". Новгородцы пытались отговорить его от такого решения, но Мстислав остался непреклонен.

В 1219 году в Новгороде сел сын великого киевского князя Мстислава Романовича Всеволод. Вот как об этом сообщает новгородский летописец: "Въ лето 6727. Приела великий князь Мьстислав Романовиць ис Киева сынъ свои Всеволодъ, рече: "приимите собе Всеволода". Новгородъци же волю его створиша".

Последним южнорусским князем на новгородском столе был Михаил Всеволодович. Как и Мстислав Мстиславич, он был благосклонно принят новгородцами, "целова кресть на всеи воли новгородьстеи и на всехъ грамотахъ Ярославлихъ", но клятвы своей не сдержал и через непродолжительное время вернулся в Чернигов. Уходя, он будто бы заявил новгородцам: "А вы ко мне гость пускайте, а яко земля моя, якоже земля ваша, а ваша земля, яко же земля моя". Какой смысл в этих словах, сказать трудно. Может быть, Михаил имел намерение объединить Новгородскую и Черниговскую земли под своим правлением, но очевидная нереальность такого замысла не даёт оснований предполагать это.

Спустя три года (1228) Михаил снова оказался на новгородском столе. Видимо, и на этот раз инициатива замещения принадлежала новгородцам. "Прийде князь Михаилъ ис Чернигова в Новъгород, по велице дни на Фомине неделе, и ради быша новгородци своему хотению". Второе княжение Михаила в Новгороде обозначилось двумя важными событиями. Во-первых, он заключил с новгородцами соглашение, по которому предоставлялась свобода смердам на пять лет, а во-вторых, по его инициативе и при непосредственном участии был избран новый архиепископ Новгорода, которым стал игумен Юрьевского монастыря Спиридон.

В 1230-м Михаил неожиданно вернулся в Южную Русь, оставив в Новгороде сына Ростислава. Оскорблённые новгородцы подняли мятеж и вынудили юного княжича последовать за отцом.

Разумеется, за лаконичными сообщениями летописцев о поставлении князей Новгороду скрываются, как правило, сложные переговоры, сопровождавшиеся обменом посольствами. Даже наиболее сильные киевские князья не решились бы отправить в Новгород своих ставленников без предварительного согласования их кандидатур с новгородцами. Ещё справедливее это по отношению к тем из них, кто не чувствовал себя в Киеве слишком прочно. В тех же случаях, когда инициатива замещения княжеского стола целиком принадлежала новгородцам, посольства в Киев отправляли они.

Заинтересованное участие Киева в политической жизни Новгорода не ограничивалось только присылкой туда претендентов на княжеский стол. Нередко великие киевские князья пытались поддержать своих ставленников посредством личных визитов на берега Волхова.

Под 1148 годом летопись сообщает о приходе в Новгород Изяслава Мстиславича. При этом он не ограничился простым гостеванием у сына, но возглавил новгородские дружины в походе против Юрия Долгорукого. Военная экспедиция на Верхнюю Волгу оказалась успешной. "И мъного воеваша людъе Гюргево, и по Волзе възяшя 6 городъкъ, оли до Ярославля попустиша, а головъ възяшя 7000, и воротишася роспутия деля".

Следующим великим князем, пытавшимся укрепить в Новгороде позиции своего сына Святослава, был Ростислав Мстиславич: "Приде Ростиславъ ис Киева на Лукы, и позва новгородьце на порядъ: огнищане, гридь, купьце вячьшее". Вряд ли может быть сомнение в том, что Ростислав хотел получить от новгородцев заверение в их верности Святославу, а следовательно, и великому киевскому князю. Однако болезнь помешала Ростиславу посетить Новгород.

Около 1180 года великий князь Святослав Всеволодович из Киева и его сын Владимир из Новгорода осуществили совместный поход против Всеволода Юрьевича. Объединение дружин произошло на Волге, в устье рек Медведицы и Мологи, откуда они продолжили совместный поход по Суздальской земле. Повоевав поволжские городки и не дойдя 40 вёрст до Переяславля, киевские и новгородские дружины вернулись к Новгороду. Как бы подытоживая свой рассказ, летописец уточнил: "И въниде Святославъ великий Всеволодицъ Новугороду".

В том, что Киев традиционно пытался удержать в сфере своего политического влияния Новгород, нет ничего неестественного. Но, оказывается, и Новгород не оставался индифферентен к тому, что происходило в Киеве и Южной Руси. Новгородские летописи сохранили нам целый ряд важных сведений о событиях южнорусской истории XII-XIII веков и о причастности к ним Новгорода.

Под 1135 годом летопись сообщает о новгородском посольстве во главе с посадником Мирославом, прибывшим в Русь мирить киевлян и черниговцев. Миротворческая миссия Мирослава успеха, однако, не имела, поскольку, как замечает летописец, "сильно бо възмялася вся земля Русская; Яропълкъ к собе зваше новъгородьце, а церниговьскыи князь к собе". Тогда в Русь отправилось новое новгородское посольство во главе с архиепископом Нифонтом, которое и примирило противоборствующие стороны: "И Божиею волею съмиришася".

В летописной статье 1145 года сообщается, что в походе великого киевского князя Всеволода Ольговича против Володимерка Галицкого принимал участие и новгородский полк под руководством воеводы Неревина: "Томь же лете ходиша вся Русска земля на Галиць... ходиша же и из Новагорода помочье кыяномъ, съ воеводою Неревиномь, и воротишася съ любъвью".

Особый интерес в этом плане представляет летописная статья 1214 года. В ней рассказывается о просьбе внуков великого киевского князя Ростислава к Мстиславу Мстиславичу защитить их от своевольства Всеволода Чермного. Мстислав собрал вече на Ярославовом дворе и призвал новгородцев в поход на Всеволода. Ответив согласием, новгородцы изменили своё решение уже на марше. Повторное обращение Мстислава не возымело действие, и тогда он, "поцеловав всех", продолжил путь на юг лишь с малой дружиной. Новгородцы тем временем вновь собрались на вече. На нём из уст посадника Твердислава, прозвучали такие слова: "Яко, братие, страдали деди наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидимъ по своемь князи". Этот аргумент оказался решающим, и новгородцы присоединились к Мстиславу. В битве под Вышгородом объединённые новгородско-смоленские дружины, предводимые Мстиславом, одержали победу. Всеволод бежал из Киева в Чернигов. Победители заняли древнюю столицу Руси и посадили в ней Мстислава Романовича. Затем Мстислав Мстиславич с новгородцами пошёл к Чернигову, где после 12 дней стояния под его стенами получил мирные заверения и дары от Всеволода. В Новгород, как свидетельствует летописец, все вернулись "сдрави".

В этом летописном рассказе важен не столько сам факт участия новгородцев в южнорусской княжеской усобице, сколько осознание новгородцами своего органического единства с Русской землёй. Они решили постоять за неё потому, что так поступали их отцы и деды.

Новгородских летописцев волновали южнорусские события даже тогда, когда они не пересекались с новгородскими. Один из них занёс на страницы летописи сведения о взятии Киева Рюриком Ростиславичем, которых нет ни в Лаврентьевском, ни в Ипатьевском списках. "В лето 6711. Рюрикъ съ Олъговици и съ погаными Половци, Концякъ и Данила Бяковиць, възяша град Кыевъ на щитъ въ 1 день генваря, на святого Василия". В продолжение рассказа летописец подробно излагает, какое зло причинили союзники Рюрика, половцы, Киеву: "А кого доидеть рука, цьрньця ли, цернице ли, попа ли, попадье ли, а ты ведоша въ поганыя; а что гости, иноземьця вьсякого языка, затворишася въ церквахъ, и въдаша имъ животъ, а товаръ съ ними розделиша на полы; а что по манастыремъ и по всемъ церквама, вся узорчья и иконы одраша и везоша поганий въ землю свою; а град пожгоша". Летописец явно сострадает Киеву в постигшем его несчастье, при этом пытается основную тяжесть вины переложить на поганых. Ему не хочется верить, что над древней столицей Руси надругались русские же князья.

Под 1224 годом летопись излагает события, связанные с битвой на Калке. Помимо основного информационного объёма, который имеется также в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, Новгородская содержит ряд оригинальных известий, обогащающих наши знания об этой драматической странице истории Южной Руси. Речь идёт, в частности, о рекомендации половецкого хана Котяна, тестя Мстислава: "Съ же Котян бе тьсть Мьстиславу Галицькому"; о характере даров, поднесённых русским князьям в качестве платы за военную помощь: "И дары принесе многы: кони и вельблуды и буволы и девкы, и одариша князь русьскыхъ".

Киев и Южная Русь продолжают оставаться в поле зрения новгородских летописцев и в последующие десятилетия, вплоть до вторжения монголов в пределы Северо-Восточной Руси. Последнее известие о Киеве датируется 1237 годом.

Особое внимание новгородские летописцы, будучи людьми преимущественно духовными, уделяли церковным связям Киева и Новгорода. Здесь авторитет Киева как церковной столицы Руси был непререкаем. Новгородские владыки, за редким исключением, избирались из местного духовенства, но их поставление на кафедру совершалось в Киеве митрополитом. Этот канонический ритуал соблюдался в XII - первых десятилетиях XIII века неукоснительно. Все девять новгородских владык побывали с этой целью в Киеве. По условиям времени на поставление уходило по несколько месяцев. Архиепископ Спиридон пошёл в Киев "ставиться къ митрополиту" 17 декабря 1229 года, а вернулся в Новгород 19 мая 1230-го. Одна дорога из Киева в Новгород длилась больше месяца. По свидетельству новгородского летописца, наиболее быстрой она оказалась у архиепископа Мартирия. Его поставление в Софии Киевской произошло 10 декабря 1193 года, а 16 января 1194-го он уже был в Новгороде.

Судя по некоторым свидетельствам летописи, перед тем, как в Киев должен был отправиться претендент на архиепископство, его кандидатура предварительно представлялась митрополиту новгородским посольством. Перед поставлением архиепископа Ильи Киев с этой целью посетил игумен Георгиевского монастыря Дионисий и получил митрополичье согласие с выбором новгородцев: "Въ то же лето ходи игуменъ Дионисии съ любовью въ Русь, и повелено бысть владыце архиепископъство митрополитомь". Аналогичное посольство в Киев было отправлено и перед поставлением архиепископа Мартирия. Получив митрополичье благословение, послы вернулись в Новгород, а затем с владыкой Гавриилом снова отправились в Киев: "Новгородьци же съ княземь Ярославомь и съ игумены и съ софьяны и съ попы съдумавъше, изволиша богом избрана Мартурия, и послаша по нь, и приедоша из Русе, и посадиша и въ епископии, и послаша къ митрополиту; и приела по нь съ чьстью. И иде с передними мужи, и прия и съ любъвью князь Святослав и митрополить, и поставиша и месяця декабря въ 10, на святого Данила стьлъпника".

Во всех случаях новгородских владык, отправлявшихся в Киев на поставление, сопровождала значительная свита, которую составляли представители духовенства, новгородцев и князя. Они были своеобразным гарантом перед митрополитом, свидетельствовавшим о всеобщем волеизъявлении новгородцев при избрании владыки.

Новгородская летопись сохранила сведения об участии архиепископа Нифонта в Соборе русских епископов, на котором происходило поставление в киевские митрополиты Клима Смолятича в 1147 году. Известий посещения другими новгородскими архиепископами Киева в летописи нет, но, учитывая их важное место в правящей иерархии, есть основания полагать, что они неоднократно присутствовали на киевских церковных Соборах. Со своей стороны, киевские митрополиты, видимо, тоже нередко посещали Новгород. Об одном из них мы узнаём из летописной статьи 1134 года. "И иде Исайя игуменъ съломь Киеву; приде опять съ митрополитомь Михаилом Новугороду, декября". Цель прихода в Новгород митрополита не раскрыта. Возможно, это было обычное пастырское посещение Новгородской епархии, но не исключено, что новгородцам понадобился авторитет высшего церковного иерарха Руси, чтобы оказать давление на суздальцев. Как раз в этот год Всеволод Мстиславич ходил походом на Суздаль, пытаясь утвердить на его столе своего брата Изяслава. Кровопролитная сеча на Ждане горе, унёсшая много жизней новгородцев и суздальцев, произошла 26 января, то есть тогда, когда митрополит Михаил пребывал в Новгороде.

Поражает хорошая информированность новгородских летописцев о митрополитах Руси. Они не только называют их по имени, но и знают, что мятежный Константин умер в Чернигове, а Иосиф прислан на Русь из Никеи.

Приведёнными примерами, естественно, не исчерпывается запас новгородских известий о Киеве и Южной Руси XII - первых десятилетий XIII века. Однако и их достаточно, чтобы убедиться в том, что два крупнейших центра, стоявших у истоков Древнерусского государства, сохраняли тесные политические и церковные связи и в период его феодальной раздробленности. Характер этих связей свидетельствует о нахождении Киева и Новгорода в рамках единой государственно-политической системы, пусть и поражённой ржавчиной феодального сепаратизма.

• _{1. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л. 1950.}
• _{2. Полное собрание русских летописей. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М.; Л. 1962.}