Космонавт Сергей Крикалев: не уронивший знамя

Для Сергея Константиновича это был пятый, но не последний старт к звездам. Он летал в космос шесть раз, суммарно проведя на орбите без малого два с половиной года, и долго, более десятилетия, оставался мировым рекордсменом по этому показателю.

Крикалев удостоен званий Героя Советского Союза и Героя России.

Второго такого среди здравствующих нет.

О нумерологии и умении ждать

- Нумерологией никогда не увлекались, Сергей Константинович?

- Да вот как-то обошлось.

- И любимой цифры нет?

- Понимаю ваш вопрос. Слышал, одному нравится семерка, другому - восьмерка, третьему - единица. Я любопытствовал, но всерьез этим не занимался. Не до того было.

- Тем не менее в космической части вашей биографии присутствуют минимум две цифры, оканчивающиеся на пять: в 1985-м пришли в отряд космонавтов, в 2005-м покинули его, совершив последний полет.

- Не торопитесь! Может, я еще не закончил свою космическую одиссею. Посмотрим.

- Шутите?

- Абсолютно нет. Недавно вот сидел за штурвалом самолета...

Астронавту Джону Гленну во время его второго полета на шаттле "Дискавери" было семьдесят семь от роду, и провел он на орбите более двухсот часов. Я моложе на десять лет. Запас времени есть.

Теоретически все возможно. Главное - желание не пропало. Понимаю, технически осуществить будет сложно - с учетом обязанностей, которые исполняю сейчас. Да и переподготовку пройти понадобится...

Но, смотрю, и американцы проявляют интерес к летавшим астронавтам. Для длительных полетов нужны люди постарше и с опытом. Они не столь подвержены неблагоприятному воздействию космоса. С годами обменные процессы в организме идут медленнее, и те, кто в возрасте, в определенную минуту могут закрыть нишу.

- Помните дату, когда вас зачислили в отряд?

- К занятиям приступили в сентябре 1985-го, но принимавшая решение о допуске кандидатов комиссия собиралась в середине августа. На самом деле, процедура длительная и сложная...

Все началось в 1983-м. На первом этапе были мандатные комиссии, затем медицинские проверки, после чего мы сдали экзамены и... вернулись на прежние рабочие места. В итоге в 1984-м из нашей группы выбрали двоих и объединили с парой, которая тоже представляла НПО "Энергия" и прошла отбор годом ранее. В сентябре 1985 года мы начали общекосмическую подготовку вместе с несколькими военными летчиками из минобороны и Летно-исследовательского института имени Громова.

Не все дошли до отряда. Кого-то зацепила медицина, других отставили в сторонку из-за дисциплины. Из четверых инженеров, которых отобрали из НПО "Энергия", осталось двое.

- Полетели вы уже в ноябре 1988-го. Относительно быстро.

- Да, по общепринятым меркам так и есть. Стечение обстоятельств.

Я был мастером спорта по высшему пилотажу, кандидатом в сборную СССР и фактически оказался единственным из инженеров с летным навыком.

Тогда формировали экипажи шаттла "Буран", включили и меня, хотя до того я работал по программе корабля "Союз", станций "Салют" и "Мир".

Опыт был интересный, я много общался с испытателями, летал с инструкторами на Л-39, МиГ-21, МиГ-25, Ту-154, где отрабатывали заходы по крутым глиссадам.

- Вас брали в качестве пассажира? Машины-то серьезные, боевые.

- Работали в команде, я проходил подготовку как второй член экипажа, давал летчику необходимую информацию. Имел возможность и управлять самолетом, хотя не всегда, не во всех режимах.

А на корабле "Союз" из нашего набора первый должен был лететь Сергей Емельянов, потом подключили Андрея Зайцева, Сашу Калери, но по разным причинам ребята выпали из экипажей, а меня ввели.

- Испугаться успели?

- Страшно бывает, когда происходит что-то неожиданное, внезапное, здесь же все шло по плану. Чего бояться-то? Подготовка длительная, за год сдал около ста экзаменов, рабочий день нередко продолжался по 12-15 часов... Жил в таком режиме.

О рекордах и воспоминаниях

- В итоге у вас шесть полетов, восемьсот три дня на орбите... Рекорд долго продержался.

- С какого-то момента начали отслеживать, кто сколько налетал, появилась традиция символической передачи эстафеты. У Мусы Манарова был 541 день в космосе, Валера Поляков поднял планку до 678 суток. Потом Сергей Авдеев превысил предыдущее достижение, продлив срок пребывания человека на орбите до 747 дней.

Когда я побил его рекорд, Сергей пришел, поздравил.

- По чарке выпили по такому случаю?

- Каким образом? Он находился на Земле, в Центре управления полетом, а я - на борту станции.

- Думал, уже после возвращения отмечали.

- Зачем же откладывать с поздравлениями? Такое надо делать сразу - здесь и сейчас.

Я передал эстафету Гене Падалке, он налетал 878 суток. Сейчас абсолютный рекорд принадлежит Олегу Кононенко - 1110 дней на орбите. Его последний полет длился более года...

- А в открытом космосе вы сколько провели?

- Свыше сорока часов. Шесть раз выходил с Анатолием Арцебарским, потом Толя улетел на Землю, а я продолжил с Александром Волковым. Получилось семь выходов за полет. Тоже в свое время был рекорд.

Восьмой раз вышел уже в 2005-м, когда с американцами летали на МКС.

Первенство по этому показателю принадлежало Александру Сереброву, потом Анатолий Соловьев стал абсолютным рекордсменом, у него шестнадцать выходов в открытый космос, ни у кого в мире нет больше.

Результаты официально фиксируются, оформляются в Международной авиационной федерации - FAI. Ее, кстати, основали в 1905 году, задолго до того, как люди полетели в космос.

- Вопрос дурацкий, но спрошу. Есть самый памятный полет?

- Разве можно выбрать? Каждый по-своему ценен и важен.

- Не сомневался, что так и ответите.

- Вот вы готовы сказать, какой из пальцев вам дороже? Остальные давайте отрежем за ненадобностью. Вряд ли согласитесь.

- Пусть остаются. Вдруг пригодятся.

- И я храню воспоминания обо всех полетах.

Конечно, по яркости впечатлений выделяется первый. Все новое: взгляд на Землю через иллюминатор корабля, ощущение длительной невесомости, постепенное осознание, что это не сон, все происходит наяву...

- Говорят, многих с непривычки тошнит в космосе. А вы сложно адаптировались?

- Из-за укачивания каждый второй плохо себя чувствует в полете. Я - из другой половины.

Но куда любопытнее, что после возвращения на Землю мне пришлось привыкать к собственному телу, заново его открывать. Послеполетная реабилитация - отдельная тема. Я ведь активно занимался спортом, поддерживал физическую форму, чувствовал себя сильным и ловким, контролирующим любое движение, а тут вдруг понял, что не в состоянии нормально бегать или прыгать.

- Почему так?

- Много составляющих. Когда-нибудь пробовали сойти с батута на твердую поверхность и там подскочить? Едва ли преуспели бы. Мышцы те же, а моторика чуть иная, и уже не прыгается.

Так и с космосом. После длительного полета происходит частичная потеря функции, связки и мышцы слабеют, кости становятся более хрупкими.

О дисбалансе и прямой спине

- Вы когда-нибудь ломали конечности?

- В детстве. Однажды. Не очень удачно упал. Слава богу, без дальнейших серьезных последствий.

После приземления проводят разные медицинские эксперименты, смотрят на работу организма. Если дать дополнительные усилия, возникнет опасность растяжения или разрыва. Об этом предупреждают и болезненные ощущения.

В обычной жизни человек более-менее сбалансирован, мышцы у него ровно той силы, чтобы тянули связки. В космосе начинаются изменения даже в форме позвоночника, пропадают естественные изгибы, спина хуже воспринимает нагрузки.

На Земле нужно было компенсировать, скажем, потери кальция из костей. Научились лабораторно замерять показатели, поняли, как близко не подходить к остеопорозу, весьма опасному заболеванию.

Организм прекрасно все чувствует. Прежде я мог спрыгнуть с двух метров, перекатиться, встать и пойти дальше, а теперь понимал, что рискую получить травму, соскочив даже со стула.

В нормальном состоянии вприпрыжку бежал по лестнице, а после полета поднимал ногу лишь после того, как опускал вторую. Это было непривычно: внезапно ощутить беспомощность.

Касалось даже элементарных бытовых вещей. После последующих полетов ощущения уже не являлись какой-то неожиданностью, а в первый раз, конечно, поражали.

- Например?

- Самое простое: утром надо умыться. Подходишь к раковине, открываешь кран. Все стандартно, что здесь особенного? Пытаешься наклониться, а спина еще не держит, вот и опираешься для равновесия. Когда одна рука занята, второй умыться неудобно, много воды в ладонь не зачерпнешь. Если же стоять прямо, вода с лица течет на пузо.

Такая вот цепочка. Разумеется, в ней нет ничего страшного, но возникали определенные неудобства, на которые невольно обращал внимание.

- Мелькала мысль: хватит, больше не полечу?

- Не-не-не! Даже не думал ни о чем подобном.

После приземления всех космонавтов спрашивают: ну, ты как, готов повторить? Некоторые отвечают: все, слетал, отдал долг, обязательства перед Родиной выполнил, наелся, достаточно.

- Типичная история?

- Статистику не веду, но определенный процент есть.

Кто-то останавливается после второго полета. У всех по-разному.

Я же на такие вопросы говорил, что настроен летать. Это моя работа, буду заниматься ею дальше.

Об ошибке и двойной дистанции

- А если бы вас на берегу предупредили, что второй полет окажется бесконечно длинным, растянется почти на год?

- Ничего не изменилось бы. Все равно полетел бы.

Да, срок звездной командировки увеличился в два с лишним раза. Разница существенна.

Если бы знал заранее, было бы легче.

Потом не раз спрашивали, на что это похоже. Я и сам пытался найти для себя какие-то аналогии. Одно дело, когда сразу настраиваешься на большой срок, совсем иное, если дистанцию удлинили в середине пути. Как в спорте: бежишь пять километров, рассчитываешь силы, половина уже позади, и вдруг говорят: а теперь давай-ка, дружок, мотай десяточку...

Я много занимался плаванием. Всякое бывало, иногда тянул к финишу на зубах, на морально-волевых, выкладываясь на последних метрах до конца, отдавая все силы, как учил тренер. Доплыл, финишировал, поднял в изнеможении голову и вдруг... крики от бортика. Оказывается, я ошибся в подсчете пройденных бассейнов. Надо еще пятьдесят метров отмахать.

А язык-то уже на плече! Но делать нечего, плывешь, пытаешься заново включиться...

Вот так и с тем полетом. Но здесь не один бассейн предстояло преодолеть, а гораздо больше.

- Давайте напомним читателям, почему так получилось.

- Тогда многое произошло вне плана. Мы с Анатолием Арцебарским полетели на станцию "Мир" 18 мая 1991 года и должны были вернуться на Землю через пять месяцев. Но из-за технических проблем два старта слили в один, и в октябре место бортинженера в корабле "Союз ТМ-13" занял космонавт из Казахстана Токтар Аубакиров, который не был подготовлен к длительному полету. Он возвратился на Землю с Толей Арцебарским и первым австрийским космонавтом Францем Фибеком, а я остался с прилетевшим на смену командиром экипажа Александром Волковым.

Конечно, ситуация непростая... Часто вспоминаю разговор с Валерием Рюминым, руководителем нашего полета. Кстати, в свое время он первым превысил год в космосе, став рекордсменом по длительности пребывания на орбите.

Словом, тогда он вышел со мной на связь из ЦУПа и говорит: вот такая проблема. Есть несколько способов решения. Самый простой, если двух пассажиров - казаха и австрийца - посадим в один корабль, но в этом случае тебе, Сергей, придется задержаться. Сил хватит?

- Время на раздумья давали?

- Логичный вопрос. Я тоже спросил, могу ли подумать, точнее, ощутить, оценить свое состояние. Рюмин ответил: "Следующий виток глухой, без связи, а потом говори, что решил".

Часа три у меня было. Понимал, что рискую, но все взвесил и согласился.

- Это не напоминало проверку на слабо?

- Нет-нет. Через колено не ломали бы. Ждали четкого ответа, смогу ли. Если бы отказался, искали бы другие варианты.

Видел, как в спорте люди сходят с дистанции, неправильно рассчитав силы. Читал у военных летчиков, что порой возникает предчувствие, лететь в этот день или нет. Если говорили "нет", обычно никто не настаивал.

И я отдавал себе отчет, что взяться, а потом не дойти до финиша, более позорно, чем сразу признаться: не потяну.

О чуйке и перекладывании ответственности

- Ваша чуйка на месте?

- Она у каждого есть - в большей или меньшей степени. Вопрос, насколько доверяешь ей.

- Вы верите в знаки и приметы?

- Скорее, в ощущения. Понимаешь: надо делать не так, а эдак, однако не можешь толком объяснить почему. Истинные причины вскрываются лишь потом.

- Но какие-то обязательные ритуалы у космонавтов есть? Все знают: перед выездом на стартовую площадку полагается пописать на колесо автобуса...

- Скорее, это из области легенд. Якобы Юрий Гагарин был первым! Спросите любого летчика дальней авиации, он подтвердит: все так делают перед вылетом. Лучше, как говорится, отлить отстой, чтобы в воздухе не прижало.

Обычное дело! Надеваешь скафандр, садишься в корабль и потом лишнее с себя не скинуть. Это сейчас памперсами пользуются, а раньше их не было, приходилось терпеть...

- Ладно, а просмотр "Белого солнца пустыни" - тоже байка?

- Нет, традиция, которая до сих пор поддерживается. Пытался у Алексея Леонова узнать, откуда она взялась. Тайна, покрытая мраком! Вероятно, совпадение ряда случайностей, которые перешли уже в правило или привычку.

Фильм хороший, можно смотреть бесчисленное количество раз. Не надоедает.

- А от чего больше всего устаешь в космосе?

- Уже говорил: важно правильно рассчитать силы на дистанции. Поэтому решение остаться на борту во второй экспедиции было непростым.

Кстати, Валерий Рюмин потом рассказывал мне, как им с Владимиром Ляховым на пять дней продлили полугодовой полет, когда до конца оставалась неделя.

На вопрос с Земли, готовы ли задержаться, командир сразу ответил согласием, и Рюмин вспоминал, что едва не задушил его, настолько хотел домой. Говорил: помню свое состояние. Часы начинаешь считать, а тут такой облом... Но ничего, остались, еще раз вышли в открытый космос, разрулили нештатную ситуацию, отбросив антенну, которая зацепилась за станцию и болталась. Все выполнили, но те несколько дней оказались, по словам Валерия Викторовича, самыми тяжелыми.

Поэтому и со мной он тогда завел разговор из ЦУПа, понимая серьезность ситуации. Конечно, в какой-то мере он перекладывал ответственность. Если бы вдруг не дошел до финиша, вина лежала бы на мне.

О мифах и былях

- Вторая половина дистанции далась вам намного сложнее?

- Немножко изменил график жизни, больше времени уделял физкультуре, старался нормально спать. Обычно ведь как рассуждаешь? Сэкономил на сне - ничего, на Земле отосплюсь. Меньше потренировался на велоэргометре - не беда, после посадки лишний день отлежусь на реабилитации.

Здесь же пришлось поберечь себя, чтобы добраться до конца марафона.

- А с семьей говорили, обсуждали коллизию?

- Скорее, поставил перед фактом. У нас сеансы связи с родными проходили раз в неделю. К моменту нашего общения решение, что остаюсь еще на полгода, было принято.

- Жена отреагировала на новость безропотно? Привыкла ждать?

- Елена работала в Центре управления полетом и многое знала глубже, чем среднестатистические жены, поэтому отнеслась с пониманием, морально поддержала...

Конечно, к концу полета усталость стала накапливаться, а это провоцирует ошибки. Важно было вовремя поймать состояние и уделять дополнительное внимание деталям. Я не мог не выполнить задачу.

Тем более полет был очень содержательным, интересным. Проводили научные эксперименты, собрали в открытом космосе большую ферму, используя необычную технологию для элементов конструкции.

Отремонтировали поврежденную антенну, которая не подлежала восстановлению. Задача была совсем не тривиальной. Состыковывали разъемы разных размеров большими и грубыми перчатками. Эту антенну никто не собирался менять в полете, а мы сделали. Целая история!

- С тем полетом много мифов связано. Вы улетали из Советского Союза, вернулись в 1992-м в другую страну.

- Опять повторяете то, что ваши коллеги придумали.

- И последним гражданином СССР себя не ощущали?

- Нет, конечно. Я работал, занимался привычной рутиной. Некогда было отвлекаться на постороннее. И газеты не читал. Ни советские, ни какие-то другие. Ни на ночь, ни с утра. Когда следующий экипаж прилетел на смену, немецкий коллега стал рассказывать, мол, там, на Земле, такое творится! Я только плечами пожал.

Информация к нам поступала с некоторым опозданием, мы не все могли осознать в реальном масштабе. Вот и распад Советского Союза в декабре 1991-го не стал для меня эмоциональным потрясением. Скорее, испытал удивление, недоумение.

Как и несколькими месяцами ранее, когда услышал сообщение о создании ГКЧП.

Утром 19 августа у нас был, как в авиации говорят, установленный радиообмен. Мы рассказывали, что за ночь произошло на станции, какое давление, что показывают датчики. Обычное штатное общение, короткий сеанс связи. А в самом конце главный оператор сказал: ребята, сейчас зачитаю вам сообщение. И огласил указы об отстранении Горбачева и учреждении какого-то особого комитета.

Закончил читать, и на этом связь прервалась. Думайте, что хотите. Помню, мы с Толей тогда обсуждали, надолго ли ограничения свобод и заявленная жесткость властей. Я прогнозировал: на полгода, максимум - на год. Толя считал, раз уж затеяли, то не меньше чем лет на пять.

Оказалось, ГКЧП выдохся через три дня, чего не ожидал ни я, ни он. Да и никто, пожалуй.

О флаге и ферме

- И спуск 25 декабря 1991-го флага СССР в Кремле не произвел на вас должного впечатления?

- Мы увидели уже в записи, нам наверх картинку не особо передавали...

- Но вы же привозили контрабандой с собой на станцию красное знамя?

- Привезли и установили, правда, не совсем контрабандой. В неустановленном порядке, так скажем.

- Спрятав в скафандре?

- Никто ничего не прятал, снова журналистские байки...

С начала подготовки к полету был разговор об этом флаге.

Рассказывал вам, что мы делали интересный эксперимент с собранной в космосе фермой рекордного на то время размера. Почти пятнадцать метров длиной.

До нас американцы пытались собрать нечто подобное, но у них не получилось.

А мы надеялись, что справимся и тогда водрузим советский флаг на ферме.

Рассказали коллегам, все покивали головами, согласились. Мол, идея хорошая, давайте реализуем. Мы стали думать, как развернуть знамя, чтобы оно не скомкалось и оставалось в раскрытом состоянии.

В космосе ветра нет, стяг сам по себе развиваться не будет. Хотели соорудить рамку, но та не пролезла бы в люк. В общем, искали выход. А когда уже на Байконуре перед стартом спросили, где флаг, оказалось, что его... нет. Поговорить-то поговорили, но никому не поручили. В итоге послали гонца в военторг, тот купил обычное знамя из шелка, которое вывешивают на улицах по праздникам.

Ну, мы и положили его в личные вещи. Вполне официально. Есть же небольшой резерв по весу, а флаг легкий, места почти не занимает. Этого не было в программе полета, но и контрабандой назвать нельзя. Все знали, что везем.

Пришлось помозговать, как протащить знамя через люки, потом развернуть в скафандре и перчатках, закрепить на ферме. Нашли кусок крепежа из грузового корабля, использовали ленту-липучку Velcro, которая тогда лишь появилась, придумали конструкцию из двух раздвижных рулеток.

Сделали, все получилось. Начали строительство фермы. Собрали одно звено, поставили на него знамя и сдвинули вперед. Потом второе, третье... Так флаг и перемещался с фермой, пока не закончили сборку.

- Это когда случилось?

- В августе 1991-го.

- А в декабре вместе с кончиной страны снимать не стали?

- Нет, конечно. Знамя оставалось на ферме в конце марта 1992-го, когда я возвращался на Землю. Мало того, говорил вам, что я сделал шесть выходов в открытый космос с Толей Арцебарским, а еще один с Сашей Волковым. Работал и хорошо видел флаг. Удивительно, но он выглядел потрепанным. Как говорится, когнитивный диссонанс: вроде бы не с чего ему оказаться поврежденным. Мы сфотографировали, рассказали специалистам, потом на Земле дебаты развернулись, как все могло быть.

Вероятно, не очень подготовленную к такому воздействию ткань разрушили жесткий ультрафиолет или атомарный кислород. Не исключено, и микрометеориты постарались...

Потом спрашивал у коллег из следующего экипажа: от флага остались отдельные лоскуты, но он честно служил до самого конца.

О звездах и корнях

- Вы брали с собой в космос какое-нибудь удостоверение личности?

- Есть специальный документ на нескольких языках с просьбой оказать содействие в случае аварийной посадки.

- А как российский паспорт получали, помните?

- Понятно, это было после приземления весной 1992-го. Процедура не отложилась в памяти. Видимо, ничего особенного.

- В отличие от награждения звездой Героя России номер один?

- Церемония проходила в Кремле. Проводил ее не Борис Ельцин, а занимавший пост вице-президента Александр Руцкой.

Знаю, было обсуждение, кому именно вручить первую звезду. Представления почти одновременно пришли на меня за космический полет и на генерал-майора авиации Суламбека Осканова, который погиб в феврале 1992-го, отводя падающий МиГ-29 от населенного пункта.

Рискну предположить, в итоге решили не начинать историю награды с посмертного присвоения...

Вопрос, скорее, философский. Вряд ли смогу что-то добавить.

- Ностальгию по советскому прошлому испытываете?

- Это же время молодости. Какая-то часть тех воспоминаний объективна, другая субъективна...

- Вы ведь выросли в Питере?

- Папа приехал на учебу из Калининской, ныне Тверской области да так и остался. Мама - коренная ленинградка, ребенком пережила блокаду. Ее сестра и отец умерли от голода в страшную первую военную зиму, брат ушел добровольцем на фронт и погиб, защищая город. Могилу его так и не нашли. А маму вместе со второй сестрой и моей бабушкой эвакуировали по Дороге жизни.

- Считаете себя ленинградцем или москвичом?

- Конечно, питерцем. Родное место. Там вырос, окончил школу, Военмех, начал летать в аэроклубе...

После моего переезда в Москву родители остались в Ленинграде. Когда папа умер, я забрал маму сюда. К сожалению, в прошлом году она тоже ушла...

- Говорят, потрясающе знаете Питер и даже можете водить по нему экскурсии.

- Преувеличение! На лавры гида не претендую, хотя с удовольствием показываю город гостям. Обратил внимание, что в питерских (да и московских) музеях чаще бываю с кем-то из приезжих, чем хожу туда сам. Забавно! Вроде бы видишь: интересная выставка, надо бы посетить, но вечно откладываешь на потом.

Справедливости ради скажу, у меня были отличные учителя. Часть уроков по истории мы проводили не в школе за партой, а в залах Эрмитажа. Античность и средние века изучали не по иллюстрациям в учебнике, а по настоящим произведениям искусства.

Жили мы в центре, до Петропавловки - пятнадцать минут неспешным шагом. А моя школа находилась рядом с Дворцом спорта "Юбилейный". Стояла буквально напротив. На переменах мы периодически гоняли футбольный мяч на площадке у Дворца или около стадиона "Петровский".

О волнении и спасении

- А как вы тонущего человека спасли, Сергей Константинович?

- Ну, не вполне спас, но по мере сил поучаствовал в процессе.

После первого курса института мы с товарищем Лешей Прохоровым поехали в экспедицию. В Военмехе был клуб подводников. Летом выезжали в Крым, ныряли с аквалангами, проводили научную работу, пытаясь найти в Черном море источники пресной воды.

Поскольку я и Алексей занимались плаванием, нас взяли с собой. Мы оказались самыми молодыми в компании, остальные ребята были постарше, зато мы плавали лучше всех, имели первый разряд.

Базировался наш лагерь в бухте Ласпи. Берег там красивый, но скалистый. Много глыб, крупных камней, покрытых острыми ракушками, о которые можно порезаться или крепко приложиться в сильную волну.

Как-то начался шторм. Вдруг прибегает один из парней и говорит: в море человек, не знает, как выплыть. Мы рванули на берег, чтобы посмотреть, чем помочь. Видим: действительно, взрослый мужчина пытается выгрести. Потом уже выяснили, что он полез в воду, когда шторм лишь поднимался, пока плавал, волнение усилилось так, что назад выбраться не мог, не понимал, куда плыть.

В версте слева шел более-менее пологий песчаный пляж с отдельными камнями, в другую сторону на многие километры торчали здоровенные острые скалы, на которые и в штиль не вылезти. Смотрим: пловец гребет не туда. Надо выручать! Хорошо, что сразу прихватили с собой ласты на всякий случай.

Добежали до пансионата, где стояла вышка, с которой можно было безопасно в воду зайти. Оттуда до мужика плыть примерно километр, потом столько же - до пионерлагеря, где пляж и песок. Для нас с Лешей такое расстояние - не проблема даже при сильном волнении. Тем более в ластах. От вышки еще раз глянули, где терпящий бедствие, заметили болтающееся рядом с ним бревно, определились с курсом, прыгнули в море и - вперед.

План был такой: подплывем, покажем направление, поможем добраться до пляжа, вместе выбросимся на берег, сообща как-нибудь выкарабкаемся. Сами вылезем и его спасем.

Но мы упустили нюанс: в штормящем море не видишь горизонта, лишь то, что находится перед тобой - от волны до волны. Бревно нашли, а мужика нигде нет!

Хорошо, кто-то с берега догадался сверху указывать нам цель. Мужик забрался на крышу и стал махать, куда плыть. Моего напарника укачало, шторм-то разгулялся по-настоящему, из умеренного перейдя в сильный. Леша оставался на месте, а я нарезал спирали.

Пока рисовал круги на воде, подплыл спасательный катер, бросили концы. Матросы хотели прыгнуть за нами, но мы сами забрались на борт. Объяснили, мол, не по глупости поперлись в стихию, а тонущему помочь, но потеряли его из виду.

Спасатели сверху через оптику нашли бедолагу. Подошли, вытащили. Успели! Он уже был на последнем издыхании. Бросили спасательный жилет, мужик засунул в него руки, лицо уронил в воду и лежал так. Я еще подумал: у нас на глазах утонет! Но экипаж краном опустил плот, поднял пловца, и мы вместе пошли дальше. Матросы - молодцы, в одеяла закутали, просушили, чаем напоили, накормили.

Отвезли нас в Балаклаву, в местном отделении милиции заставили написать объяснительные, почему в воду полезли. Мужик чуть оклемался и тоже что-то писал.

Потом нам говорят: всё, ребята, свободны, идите домой.

На улице ночь, Балаклава - закрытый военный город, где у нас ни одного знакомого. Вышли на улицу босиком с ластами подмышкой. Из одежды - белые футболки, которые специально надели, чтобы хорошо друг друга видеть в воде, да плавки. До лагеря - километров десять, не меньше.

- Картина маслом, как сказал бы киногерой Давид Маркович Гоцман.

- По асфальту в потемках шагать не слишком комфортно. Стали думать, как выбираться. Хорошо, друзья мужика, который едва не утонул, видели, куда уплыл катер спасателей, поехали следом по берегу. В общем, подобрали нас, отвезли в лагерь.

- Поблагодарили?

- Да-да, нормально! Все ведь понимали, что никто, кроме нас, не рискнул сунуться в море. Им сразу сказали, что лодку на такую воду спускать нельзя - разобьется, человеку тоже самоубийственно лезть в такую волну. Мол, только вы и решились...

- Как вас встретили в лагере?

- Руководитель нашей экспедиции перенервничал. Мы же были самые молодые, ни Лехе, ни мне не исполнилось и восемнадцати лет. Несовершеннолетние, по сути...

- Сколько времени продолжалась спецоперация?

- Мы проплавали часа два с половиной, не меньше. Потом еще в Балаклаву на катере шли... В лагерь вернулись к ночи.

О стрессе и руминации

- Вопрос не в тему: почему у вас кандидатская диссертация по психологии?

- Побочный эффект.

- От чего?

- Мы разрабатывали методики отбора в отряд космонавтов, смотрели, как классифицировать людей по реакции на стрессовую ситуацию. Выяснилось, этой проблемой занимались не только мы, но и военные...

- Но тема-то работы у вас "Психологические детерминанты процесса принятия решений госслужащими в экстремальных условиях". Почему ими, а не моряками или летчиками?

- Профессия в данном случае не столь важна. Любой человек в стрессе ведет себя по определенному алгоритму. Совсем коротко скажу, не вдаваясь в детали. Кто-то от впрыскивания адреналина бежит быстрее, устанавливает рекорд, неважно - от страха или по необходимости. Другой цепенеет от ужаса, впадая в ступор. У третьего - наоборот - голова начинает лучше думать. Важно понять, что и от кого ждать...

- На каком этапе вы этой темой озаботились?

- Когда уже работал начальником Центра подготовки космонавтов имени Юрия Гагарина. Году в 2009-м.

Самому было интересно разобраться, выстроить некую систему...

- Выходит, можно заранее просчитать, предсказать поведение человека?

- Не со стопроцентной гарантией. Есть определенные тесты, показывающие реакцию на стресс. На этом многие системы отбора и построены. Задаешь вопросы, позволяющие сказать, кто перед тобой - холерик или меланхолик. Существуют крайности, но реальная шкала классификатора более-менее непрерывна. Польза в том, что в процессе отбора сразу отбраковываешь явно не готовых к эмоциональным перегрузкам.

- А вы стрессоустойчивы?

- Ну да. Более-менее.

Конечно, в жизни и работе возникали разные ситуации. Случалось, накрывало. И в спортивных полетах не всегда гладко шло, и на космической орбите. Важно вовремя сделать правильные выводы, чтобы в следующий раз быть готовым, реагировать спокойнее, правильнее распределяя силы и не допуская ошибку.

- Термин "руминация" вам знаком? Когда не дают покоя навязчивые мысли, постоянно гложет тревога: ничего страшного не случилось, а ты уже трясешься от ожидания.

- В таком состоянии долго не проживешь. Разрушительно! Космический полет - перманентный стресс сам по себе, вокруг агрессивная среда, опасные условия, невольно приходится все время быть на стрёме... Есть важные, определяющие ситуации, но нельзя беспокоиться по пустякам, занимаясь самонакруткой. Надо уметь снимать напряжение, а не искусственно повышать его. К хорошему это не приведет.

Умрешь раньше срока, только и всего. В космосе предельная внимательность и даже повышенный градус опасности оправданны, цена любой ошибки слишком велика, но каждый человек реагирует на все по-разному. Я постоянно отдавал отчет, где и для чего нахожусь.

Мы даже шутили: глаза открыл - и на работе. Не вылезая из спального мешка...

- Романтика из вашей профессии ушла окончательно?

- Не сказал бы. Работа интересная. Очень.

Сейчас, правда, добавился материальный фактор. Часть народа идет в космонавты, чтобы улучшить финансовое благосостояние. Мы когда шли, таких вопросов не возникало, о вознаграждении думали точно не в первую очередь. Но времена меняются. Сетовать глупо.

- Вы как-то сказали: эх, жаль, дочь пошла по финансовой стезе. Мечтали о династии?

- Нет, понимал, что Оля вряд ли станет космонавтом. Могла бы выбрать техническое направление, получить инженерную квалификацию, работать где-то в космической отрасли. Но тогда казалось, финансисты лучше зарабатывают, более востребованы...

О Новом годе и Деде Морозе

- У меня вопросов - еще часа на три. Отложу на потом. Последняя тема с учетом, что номер декабрьский, а вы трижды встречали Новый год на орбите. Поделитесь опытом.

- Впервые отмечал в стартовом полете.

Прилетели в конце ноября 1988-го, приняли смену у Мусы Манарова и Владимира Титова. Передали они и пластмассовую елочку, на которую надо было развесить микроскопические игрушки.

Начали украшать перед Новым годом. Елку кое-как прикрутили скотчем к столу, чтобы не улетела. А игрушки висеть не хотят - невесомость же. От любого движения, дуновения воздуха отсоединялись от веток, разлетались во все стороны... Приматывали ниточками за иголки. То еще удовольствие!

Потом елка стала мешать на столе - все-таки рабочее место. Временно поместили красоту на потолке. Вниз макушкой. Странная картина: елка болтается, игрушки в растопырку...

Так и отпраздновали.

- А шампанское?

- Точно не было. Никогда не привозили! С пузырьками в космосе слишком сложно иметь дело.

Во второй раз Новый год встречал уже с Сашей Волковым. С 91-го на 92-й. В бортовом компьютере тогда съехала система координат, станция отклонилась от нужного положения, в результате солнечные батареи перестали получать нормальное количество света и вырабатывать электричество. Начали выключаться системы на станции. Не самая приятная ситуация. Что-то мы частично поправили вручную, с Земли успели заложить новые установки, но новогодняя ночь получилась, мягко говоря, веселая.

Третий мой Новый год в космосе - с 2000-го на 2001-й...

- Миллениум.

- Да, летали втроем - Юрий Гидзенко и американец Уильям Шеперд. Все прошло вполне гладко, без проблем. Даже по земной традиции посмотрели за ужином комедию "Ирония судьбы, или С легким паром!". Тогда уже передавали на станцию видеодиски. Правда, наш заморский компаньон остался не очень доволен: недостаточное знание русского языка не позволяло ему оценить тонкость шуток...

- По какому времени праздновали?

- Пересекли линию перемены дат, когда Новый год зашел на Камчатку, потом двигались по часовым поясам - Москва, Гринвич, Хьюстон... Ну и поздравляли тех, кто находился с нами на связи.

Обычно разговаривали с Москвой через Петропавловск-Камчатский. Там транзитом наводили на нас антенну, передавали сигналы туда и обратно, оставаясь вне контура, а в праздники мы делали исключение и связывались конкретно с людьми, которые работали на этом НИПе - наземном измерительном пункте, на станции слежения. Посылали привет из космоса. Мы были при исполнении обязанностей и они.

- А в роли Деда Мороза когда-нибудь оказывались?

- Только на Земле. Для детишек периодически дурачились с друзьями. А вот на орбите не довелось.

- Мы с вами уже выяснили: пока.

- Ну да, ну да... Может, еще слетаю. Загадывать неправильно. Поживем - увидим.