"Не приведи Бог видеть русский бунт - бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка". Как известно, эту политическую сентенцию Пушкин высказал не от своего имени, но предпочёл вложить её в уста Петра Андреевича Гринёва - не влюблённого в Машу Миронову недоросля Петруши, а умудрённого жизнью и опытом отца семейства. Эта сентенция содержится в "Пропущенной главе", не включённой самим автором в окончательную редакцию "Капитанской дочки".
из архива журнала "Родина"
Слева направо: Рапорт коменданта Петропавловской крепости генерал-адъютанта А. Я. Сукина Николаю I о помещении в крепость арестованных солдат. 15 декабря 1825 г. ГАРФ; Список арестованных солдат, содержащихся в Петропавловской крепости. 29 апреля 1826 г. ГАРФ.; Рапорт А. Я. Сукина Николаю I о помещении в крепость арестованного унтер-офицера. 29 декабря 1825 г. ГАРФ.
Тот, кто возьмёт на себя труд внимательно прочитать очередной том "Восстания декабристов", сможет убедиться в справедливости этих горьких размышлений. Опубликованные архивные документы позволяют нам прикоснуться к судьбам тех, кто по воле обстоятельств невольно был втянут в орбиту событий дня 14 декабря. Сотни книг и тысячи статей посвящены героизации декабристов. Люди 14 декабря были любимыми героями советской интеллигенции, а хроника событий этого рокового дня изучалась с точностью до четверти часа. Золотой век русской культуры был немыслим без светлых образов дворянских революционеров, вышедших на Сенатскую площадь. И никто не задумывался о невольных жертвах этого дня.
Подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Михаил Петрович Малютин был сыном генерал-лейтенанта и племянником Кондратия Фёдоровича Рылеева, коему 22-летний офицер с малолетства привык повиноваться. Накануне присяги войск гвардии императору Николаю Павловичу Рылеев посоветовал Малютину отвратить солдат от принятия присяги как действия якобы незаконного - и молодой офицер передал эти слова первым же солдатам своей роты, которых увидел, поощряя их к отречению от присяги императору Николаю. Об этом стало известно следствию, и уже 15 декабря 1825 года Михаил Малютин был арестован. Рылеевский совет дорого обошёлся подпоручику. Лидер Северного тайного общества не пожалел своего племянника, хотя тот не только не принадлежал к Тайному обществу, но даже не знал о его существовании. "Мог ли я предполагать, чтобы человек, обязанный семейством, для достижения своей цели, захотел пожертвовать собою или племянником".
И хотя во время событий на Сенатской площади подпоручик Малютин остался верен Николаю I и, "желая загладить свою ошибку", принял активное участие в подавлении восстания, его карьера была безнадёжно испорчена. Подпоручика семь месяцев продержали в Петропавловской крепости и перевели тем же чином в один из армейских полков. Потеря гвардейского старшинства означала фактическую утрату двух чинов. И даже участие Малютина в Русско-персидской войне 1826-1828 годов не принесло ему прощения. Лишь в 1842-м капитан 14-го грузинского линейного батальона Малютин был пожалован чином майора и уволен в отставку с запрещением въезда в столицы и установлением за ним секретного надзора в месте жительства. Пройдёт ещё семь лет, прежде чем ему разрешат кратковременное пребывание в Москве. Остаток жизни Михаил Петрович проведёт в деревне.
Во время подавления восстания декабристов подпоручик Малютин, выполняя приказание своего полкового командира, арестовал спрятавшихся от картечных выстрелов в погребе Сената 40 солдат и одного офицера - подпоручика лейб-гвардии Гренадерского полка Александра Андреевича Шторха. Подобно Малютину, сын вице-президента Академии наук Шторх не был членом Тайного общества и волею судеб стал невольным участником восстания. Вместе со своим полком он присягнул Николаю I, после чего по приказу командира полка отправился в Зимний дворец. Спустя час с четвертью подпоручик вышел из Комендантского подъезда и увидел, что лейб-гренадеры с развёрнутыми знамёнами проходят мимо. В эту минуту Шторх не знал, куда и зачем они направляются, но посчитал своим долгом примкнуть к своему полку.
Так ничего не подозревающий офицер, которому десятью днями ранее исполнился 21 год, оказался в мятежном каре на площади. "На вопрос, сделанный ему, по чьему внушению поступил он противу данной присяги, отвечал: ни по какому внушению, а по истинной своей глупости". Подпоручика шесть месяцев продержали в крепости и тем же чином перевели в армейский полк. Впереди были долгие годы безрадостной армейской службы, медленный подъём по лестнице чинов и увольнение в отставку в 1843 году в чине подполковника с установлением секретного надзора. Лишь в 1855-м Шторху разрешат въезд в столицы и снимут секретный надзор.
Среди тех, чья жизнь резко разделилась на до и после 14 декабря, находился и 22-летний чиновник канцелярии Общего собрания санкт-петербургского департамента Сената Михаил Иванович Васильев. Это был потомственный чиновник. О его происхождении в формулярном списке сказано кратко: "из канцелярского звания". На службу он поступил в возрасте 14 лет в 1817 году, в течение пяти лет занимался переписыванием бумаг и лишь в 1822-м дослужился до классного чина сенатского регистратора. Канцелярская служба в Правительствующем сенате сулила Васильеву если не успешную карьеру, то несомненное материальное благополучие. Однако этому не суждено было сбыться.
"Поутру 14-го числа ходил я в рынок и, возвращаясь домой, зашёл в харчевню, где выпил рюмку водки, от коей охмелел. В первом же часу, проходя чрез Сенатскую площадь, видел толпу, из любопытства несколько остановился у Галерной улицы, где вскоре толпа, разогнанная картечью, бросилась в мою сторону, опрокинула меня, и я, павший на трупы, вероятно, кровию замарался. Вскоре после дошёл я до Сенату, где немедля был встречен чиновниками и арестован чрез сенатского кастеляна". Охмелевший чиновник не помнил, что говорил в Сенате: "Был при драке за государя цесаревича". Перепуганное начальство поспешило арестовать регистратора, да и канцеляристов, желающих занять его хлебное место, было, вероятно, немало - и они охотно подписали нужные показания. Васильев не был членом Тайного общества, на Сенатской площади его никто не видел, но обер-прокурор Сената Журавлёв счёл за благо избавиться от Михаила Ивановича: "означенный его поступок не оставляет ни малейшего сомнения в его глупости и дурных наклонностях". Бедолагу продержали под арестом неделю и исключили из списка чиновников Правительствующего сената.
Среди арестованных и привлечённых к следствию в самый день 14 декабря оказался чиновник VIII класса Пётр Иванович Русанов. (Его чин по Табели о рангах соответствовал чину армейского майора и давал права потомственного дворянства). "Поехав из дому на Петербургскую сторону в баню, увидел я, что горят огни на площади; сойдя с извозчика и подойдя к оным, меня без всякой причины взяли и привели". О невольном зрителе событий на площади доложили государю, и он "изволил простить Русанова". Чиновник отделался лёгким испугом.
Судьба рядовых участников восстания, обманом вовлечённых членами Тайного общества в стихию мятежа, сложилась не столь благостно. Активный участник восстания на Сенатской площади штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка князь Дмитрий Александрович Щепин-Ростовский чистосердечно поведал следствию о той логике, которой накануне выступления руководствовались заговорщики, вербуя своих сторонников. "Некоторых умных и образованных из молодых офицеров не взяли потому, что в случае неудачи, когда будем в несчастии, чтобы не отвечать за них пред Богом! И не заслужить жалобы как от них, так и от родителей их за то, что обольстили - известно же, что героизм ужасно действует на юность, то в их согласии сумневаться мы не могли".
С солдатами же заговорщики были не столь щепетильны и, не испытывая никаких угрызений совести, пытались их обольстить. Солдаты охотно поверили ложным слухам, сознательно распространявшимся членами общества, "что покойным государем сделано завещание, в коем убавляется солдатам положенный срок службы и прибавляется им жалованье". Поверили - и вышли на площадь. Для многих солдат и унтер-офицеров лейб-гвардии 14 декабря стало днём личной трагедии.
В XXI томе "Восстания декабристов" впервые публикуются выразительные документы о рядовых участниках мятежа и человеческих жертвах среди них. Мы узнаём имена и фамилии тех, кто был убит или ранен, наказан шпицрутенами и сослан на каторгу, отправлен в поход на Кавказ. Публикуемые документы позволяют внимательному читателю зримо представить себе неприглядную изнаночную сторону восстания. "То, что для самих декабристов было окрашено пафосом гражданского служения, героизма и самопожертвования, драматических сомнений и трагического поражения, на периферии восстания (а стало быть, для множества, если не большинства вовлечённых в него людей) оборачивалось сумятицей, неразберихой, неясностью целей и смысла происходившего, смятением относительно собственной позиции в потоке событий того исторического дня", - пишут в предисловии к тому его составители. С этими словами нельзя не согласиться, но хотелось бы добавить, что и редактору тома, директору ГАРФ, доктору исторических наук Сергею Мироненко, и составителю тома кандидату исторических наук Ольге Эдельман требовалась известная доля гражданского мужества для того, чтобы пойти против сложившейся традиции и донести эти документы до читателя. Научная добросовестность победила десятилетние предубеждения.
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем