Эдуард Годелевич Дзюбин (настоящее имя Багрицкого) родился 3 ноября (22 октября по старому стилю) 1895 года в Одессе в еврейской семье. Его отец - одесский мещанин Годель Мошкович - служил приказчиком в магазине готового платья. Мать, Ита Абрамовна, была домохозяйкой.
Эдуард был единственным ребенком в семье, так что его баловали - недостатка в игрушках у мальчика не было, хотя всем машинкам и солдатикам он предпочитал вырезать фигурки из бумаги и слушать сказки. Начальное образование он получил дома. Учился хорошо, не любил разве только занятий древнееврейским языком. В 1909 году в течение года посещал основанное при немецкой лютеранской церкви реальное училище им. святого Павла, затем его перевели в другое реальное училище, имени Валериана Жуковского. Там будущий поэт проучился до 1912 года и был исключен с формулировкой "за тихие успехи при громком поведении".
Родители Багрицкого видели сына врачом, инженером или адвокатом. Сам же он мечтал стать художником. Но, исполняя волю родителей, три года отучился в землемерном отделе Политехнических курсов инженера М.П. Линденера. При этом образование, действительно пригодившееся ему в жизни, молодой человек получил самостоятельно.
Багрицкий с юных лет очень много, упорно читал и учил наизусть километры стихов. Сам же начал писать с пятнадцати лет. Тогда в Одессе в моде был Северянин, и Багрицкий подражал ему, как и многие. Первая публикация стихотворений Багрицкого, тогда еще под псевдонимами "Э.Д." и "Дэзи", состоялась в 1914 году в одесском альманахе "Аккорды".
В том же году журналист Петр Пильский собрал молодых поэтов для участия в поэтических концертах в дачных театрах для развлечения скучающих дачников. Среди приглашенных был и Эдуард Багрицкий.
Довольно скоро собранные Пильским поэты начали издавать поэтические сборники с необычными названиями и модернистскими иллюстрациями: "Серебряные трубы", "Авто в облаках", "Седьмое покрывало", "Чудо в пустыне". В этих сборниках Эдуард Георгиевич регулярно публиковал свои неоромантические стихотворения - подражания Гумилеву, Маяковскому, Стивенсону. Причем делал он это не только под псевдонимом "Эдуард Багрицкий", но и использовал женскую маску "Нина Воскресенская". И вскоре стал заметной фигурой среди других молодых одесских литераторов.
Вместе с Багрицким свою литературную карьеру начинали Юрий Олеша, Илья Ильф, Семен Кирсанов, Лев Славин, Валентин Катаев. Последний, будучи близким другом поэта, в книге воспоминаний "Алмазный мой венец" ярко описывал позу, в которой Багрицкий обычно декламировал стихи перед молодежью: "Его руки с напряженными бицепсами были полусогнуты, как у борца… бодлеровские глаза мрачно смотрели из-под бровей… Он выглядел силачом, атлетом. Впоследствии я узнал, что с детства он страдает бронхиальной астмой и вся его как бы гладиаторская внешность - не что иное как не без труда давшаяся поза". Глуховатый, богатый модуляциями голос Багрицкого сохранился на аудиозаписях того времени.
Октябрьскую революцию поэт принял с восторгом. Грядущие перемены в стране откликались его внутреннему бунтарскому чувству. Некоторое время Багрицкий служил в одесской милиции. Был неофициальным лидером созданного тогда поэтического общества "Зеленая лампа", в которое, среди прочих, входили Юрий Олеша, Валентин Катаев, Зинаида Шишова и Аделина Адалис. Для всех участников этот кружок стал своеобразной литературной школой, а Багрицкий - учителем.
В ноябре 1917 года в поиске приключений он уехал в Персию, в войска царского генерала Баратова, и служил там делопроизводителем в 25-м врачебно-питательном отряде Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам. Вернулся в Одессу в феврале 1918-го.
Через несколько дней после того, как в Одессу вошли красные, Багрицкий и другие литераторы организовали собрание, во время которого было решено учредить профсоюз и дать дорогу молодым писателям и поэтам. "Долой! Долой! К черту старых, обветшалых писак! - кричали собравшиеся - Клянемся умереть за советскую власть!"
Эдуард Георгиевич был поэтом революционной свободолюбивой молодости во всех смыслах. Его стихи находили особенный отклик у юношей и девушек. Так было и при жизни поэта, и после его смерти. Как будто в подтверждение этому, спустя много лет Иосиф Бродский признавался: "Мне ужасно нравился в молодости Багрицкий".
С мая 1920 года Эдуард Георгиевич начал работать в ЮгРОСТА (Южное бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства), был автором многих плакатов, листовок и подписей к ним, продолжал публиковаться в одесских газетах и юмористических журналах.
В 1925 году Багрицкий с женой и сыном переехал в Москву, где первое время снимал часть дома в Кунцеве на Пионерской улице (ныне улица Багрицкого). У хозяев дома была дочь Валя. Именно она стала прототипом главной героини из знаменитого стихотворения Эдуарда Георгиевича "Смерть пионерки" (1932).
В столице поэт довольно быстро стал членом литературной группы "Перевал", а через год примкнул к конструктивистам. В 1928 году у него вышел сборник стихов "Юго-запад". Через два года Багрицкий вступил в Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП). И довольно быстро издал еще несколько сборников: "Победители", "Последняя ночь" и "Избранные стихи".
Образ "века-чекиста" Эдуард Багрицкий создал в самом страшном своем стихотворении "ТВС" (этой аббревиатурой врачи обозначали туберкулез). Лирическому герою в туберкулезном бреду является призрак Дзержинского и объясняет ему мораль наступившего нового жестокого времени:
- Оглянешься - а вокруг враги;
- Руки протянешь - и нет друзей;
- Но если он скажет: "Солги", - солги.
- Но если он скажет: "Убей", - убей.
Помимо собственных произведений Багрицкий работал и как переводчик. Известны его переводы шотландских поэтов Вальтера Скотта и Роберта Бернса, турецкого поэта-коммуниста Назыма Хикмета, а также еврейского поэта Переца Маркиша.
С начала 1930 года у Эдуарда Георгиевича обострилась мучившая его с детства бронхиальная астма. Он практически перестал выходить из дома. Багрицкий умер 16 февраля 1934 года в Москве и с почестями был похоронен на Новодевичьем кладбище.
Сразу же после его смерти о Багрицком сложился миф как о безупречном советском поэте. Писатель Николай Харджиев, близко знавший Эдуарда Георгиевича, возмущался такому неприкрытому мифотворчеству: "Живой Эдуард был чрезвычайно мало похож на канонизированное ими чучело". Поэт, на самом деле, обладал немалым количеством недостатков, но, - продолжал Хаджиев - "его юмор и неистовая любовь к стихам заставляли ему прощать многое".