НЕЗАКОННЫЙ, СЫН НЕЗАКОННОГО
Залогом популярности Анатолия Васильевича у деятелей культуры стала сама его фамилия, в которой слышатся и "луна", и "чары", и вообще что-то загадочное в духе символистов. Но загадка объяснялась просто: с давних пор русские дворяне давали внебрачным детям свою фамилию с переставленными буквами.
Так поступил и полтавский помещик польских кровей Федор Чарнолусский, сын которого от экономки стал Луначарским.
Позже он унаследовал имение отца и женился на юной красавице Александре Ростовцевой, которая жила полнокровной жизнью и сошлась с чиновником Антоновым. От него в ноябре 1875 года Александра Яковлевна и родила сына Анатолия, которого Луначарский послушно признал своим. Вероятно, он пытался замять скандал, чтобы избежать насмешек соседей-помещиков.
Анатолий обожал отца и горько плакал, когда тот в 1885-м умер после неудачной операции.
Впрочем, он всю жизнь плакал часто и по любому поводу.
Мать же, напротив, не любил - по непонятному капризу она до 13 лет запрещала ему носить очки, и над близоруким мальчиком смеялись одноклассники. Неприязнь одноклассников усугубляло то, что он учился на "отлично" и свободно говорил на четырех языках.
После смерти отца семья переехала в Киев, где кто-то подсунул пылкому юноше марксистские брошюры. Едва постигнув новые истины, Анатолий отправился проповедовать их рабочим вместе с товарищами - будущими философами Бердяевым и Булгаковым. В результате полиция взяла его на заметку, гимназию он закончил с четверкой по поведению, что закрыло ему дорогу в столичные университеты.
Однако добряк Луначарский исправно снабжал незаконного сына деньгами, что позволило ему отправиться на учебу в Цюрих. Там он быстро вошел в доверие к русским марксистам - сам Плеханов оценил его ораторский талант, хотя усомнился в прочих способностях: "Говорун, и не более того".
Обиженный Анатоль, как он называл себя на чужбине, решил доказать обратное и в 1898 году вернулся в Россию поднимать народ на революцию. Однако квартирная хозяйка быстро сдала революционера полиции, и после краткого пребывания в Таганской тюрьме он был выслан в Калугу. Здесь и подружился с Александром Богдановым - теоретиком марксизма и по совместительству врачом, энтузиастом евгеники - принудительного улучшения человеческой породы.
Итогом дружбы стала женитьба Луначарского на сестре Богданова Анне - худенькой некрасивой девушке, которая, как и брат, увлекалась биологией и писала фантастические романы.
АВТОР "КОРОЛЕВСКОГО БРАДОБРЕЯ"
По окончании ссылки молодожены отбыли в Париж, где Луначарский познакомился с Лениным - "альфреско колоссальной фигурой, в моральном аспекте не имеющей себе равных". (Альфреско - живопись по сырой, свежей штукатурке; в данном случае Анатолий Васильевич подчеркнул живописную монументальность фигуры Ленина-вождя. - Ред.). За термином итальянской арт-терминологии скрывалась влюбленность в лидера, наделенного сильной волей и решительностью, которых сам Анатолий был лишен. Отныне он безоговорочно признал первенство Ленина, а тот сразу оценил его полезность и увез в Женеву бороться против меньшевиков.
До этого последние легко одолевали косноязычных большевистских ораторов, но перед Луначарским спасовали. Он мог легко и непринужденно часами говорить на любую тему, подавляя собеседников эрудицией и буквально топя их в потоке красноречия. Товарищи по партии на спор пробовали придумать предмет, о котором он не мог произнести длинную речь, - напрасно. Правда, попытки позже вспомнить, о чем именно он говорил, ни к чему не приводили. Как и попытки самого Луначарского написать что-нибудь связное: на бумаге он был куда беспомощнее, чем на трибуне.
Поняв это, он начал наговаривать тексты секретарям - так родились десятки книг, из которых сегодня вряд ли кто-то вспомнит хотя бы одну.
В революционном 1905 году Луначарский вернулся в Петербург и скоро был арестован полицией - на партийной вечеринке по случаю Нового года в разгар очередной пылкой речи. Оказавшись на нарах в "Крестах", он немедленно взялся за написание пьесы "Королевский брадобрей", имевшую мало общего с революционным движением. Сюжет: король Дагобер желает изнасиловать родную дочь, красавицу Бланку. Реакционные магнаты горячо поддерживают замысел извращенца, но отважный брадобрей Аристид "быстрым движением перерезывает королю горло. Голова короля отваливается". Брадобрей "садится на его грудь, размахивая кровавой бритвой", и высказывает намерение отрезать королю также нос и уши. А вот как изъясняется героиня пьесы Бланка:
Ты Вельзевул (хохочет).
А ты не думал, глупый,
Что я тебя узнаю?
Но назвала Тебя я именем твоим.
На, ешь (разрывает платье на груди).
Ешь тело, грудь кусай, грызи, пей кровь! (Хохочет.)
Нет, не добраться до души вовеки,
Душа у мамы, нету здесь души... (Хохочет и падает на скамью.)
Вероятно, этот ужасный текст отражал трепет боязливого графомана перед суровой карой. Но царский суд оказался милостив: арестанта скоро выпустили, и он благополучно отбыл за границу, где Ленин дал ему прозвище "миноносец "Легкомысленный".
ПАССАЖИР "ПЛОМБИРОВАННОГО ВАГОНА"
В 1917 году вслед за первым "пломбированным вагоном", увезшим Ленина в Россию, отправился второй: в нем ехал Луначарский с женой и сыном. Экономные немцы кормили пассажиров баландой, от которой избалованные революционеры воротили нос. Луначарский первым взял ложку, попробовал и задумчиво сказал: "А знаете, питательно!"
Вскоре эта небрезгливость пригодилась в политике.
Во взбаламученных революцией массах популярнее был тот, кто говорил красивее и обещал больше. Перлы Луначарского были непонятны, но увлекали интеллигенцию: "А может, эти большевики не так уж плохи?" В дни июльского мятежа он опять угодил в "Кресты" и снова был быстро отпущен ввиду явной безвредности. А на следующий день после взятия Зимнего его назначили наркомом просвещения.
Но он мрачно писал жене: "Ясно одно - с властью у нас ничего не выходит... Погибнуть за нашу программу - достойно. Но прослыть виновником безобразий и насилий - ужасно". Услышав, что во время боев в Москве разрушен Кремль (что оказалось преувеличением), он тут же подал в отставку. "Борьба ожесточается до звериной злобы... Вынести этого я не могу", - писал он Ленину, за что тот устроил ему выволочку. В итоге наркома убедили остаться на посту: никто, кроме него, не знал, как руководить просвещением.
Но не знал и он. В ведении "краснобая и баламута" оказались культура, наука и образование огромной империи, миллионы образованных людей, внезапно объявленных "лишними", ненужными победившему пролетариату. Когда Луначарский впервые явился в Академию наук, ученые мужи демонстративно повернулись к нему спиной. Не растерявшись, Анатолий Васильевич начал речь на французском, непринужденно перешел на немецкий, потом на итальянский.
Когда к нему повернулись больше половины, сделал остальным замечание: "Господа, у культурных людей принято сидеть лицом к собеседнику". Лед был сломан. Причем окончательно в 1919 году, когда нарком устроил встречу с интеллигенцией в московском ресторане на Петровских линиях - винегрет, бутерброды с повидлом, морковный чай. Забывшие о такой роскоши властители дум были очарованы.
Немудрено, что и Луначарский вошел во вкус. Корней Чуковский вспоминал: "Он лоснится от самодовольства. Услужить кому-нибудь, сделать одолжение - для него ничего приятнее! Он мерещится себе как некое всесильное благостное существо, источающее на всех благодать. Страшно любит свою подпись, так и тянется к бумаге, как бы подписать... Публика прет к нему в двери, к ужасу его сварливой служанки, которая громко бушует при каждом новом звонке. Тут же бегает его сынок Тотоша, избалованный хорошенький крикун, и министериабельно-простая мадам Луначарская - все это хаотично, добродушно, наивно, как в водевиле".
Конечно, нарком сделал много полезного. Невзирая на идейные разногласия, выбивал пайки для писателей и профессоров. Открывал издательства и институты. Спас Бунина, которого собирались арестовать одесские чекисты. А вот Гумилева спасти не смог - позвонил среди ночи Ленину, но тот ответил: "Мы не можем целовать руку, поднятую против нас".
После расстрела поэта опять плакал, грозил отставкой, но продолжал преданно и небрезгливо служить власти.
ЛЮБИМЕЦ БОГЕМЫ
В приемной наркома вечно толклись просители. Молодой филолог Игорь Сац явился к Луначарскому прямо с фронта Гражданской войны. Он оказался незаменим в канцелярской работе, облекая поток сознания своего начальника в строгие литературные формы. Скоро Сац познакомил наркома с сестрой, артисткой Наталией Розенель, чей муж сгинул на той же Гражданской. Красавица с пышной фигурой, изящным профилем и копной рыжих крашеных волос была на 25 лет младше Луначарского, и он не устоял.
Новая семья перебралась из тесной кремлевской квартирки в апартаменты в Денежном переулке. Дом превратился в салон, гостеприимно открытый для актеров, художников и прочей богемы. Гости пели дифирамбы хозяину - кто-то даже назвал его "Периклом советских Афин" - не забывая воспевать и красоту хозяйки. Розенель зорко следила за мужем и дома, и на работе, не забывая о его тяге к актрисам. Но разве уследишь...
Есть версия, что Булгаков - очень не любивший Луначарского - именно его вывел в своем романе под именем председателя Акустической комиссии Семплеярова, чьи любовные похождения разоблачал Коровьев в театре "Варьете".
Супруга же наркома щеголяла в бархатных платьях и разъезжала по магазинам на служебном авто. Жили на широкую ногу: выходные проводили в усадьбе Остафьево (бывшего ее владельца, графа Шереметева, оставили там в должности смотрителя), каждый год выезжали на отдых за границу. Недовольный этим "пролетарский поэт" Демьян Бедный после премьеры пьесы Луначарского "Бархат и лохмотья" сочинил эпиграмму, опубликованную в "Правде":
Нарком наш видит цель:
Лохмотья дарит публике,
А бархат - Розенель.
Уязвленный нарком ответил тоже в рифму:
Но я, нарком, не лицемерю:
Ты просто "б", ты просто "ж",
А то, что Беранже, - не верю.
Обижать жену он не позволял никому, пока не вмешалась партия. Это случилось, когда Розенель опоздала на "Красную стрелу", и ожидавший ее в купе Луначарский целый час задерживал отправление поезда. Выговор по партийной линии заставил его приструнить зарвавшуюся супругу...
Наталия Александровна напишет о муже воспоминания "Память сердца". Она умерла в 1962 году, на три года пережив первую жену наркома Анну.
Их сын Анатолий, тот самый избалованный Тотоша, геройски погиб при обороне Новороссийска.
РЕМОРМАТОР-УТОПИСТ
Луначарский оказался самым долговечным из первых советских наркомов и к концу 1920х годов плохо гармонировал с изменившейся советской жизнью. Еще не старый, он часто болел, что неудивительно при сумасшедшем темпе жизни. Ежедневно крутился, как белка в колесе, посещая по десятку заседаний, митингов, спектаклей. Разъезжая по провинции, мог за день прочитать до восьми докладов на разные темы. Спал по 3-4 часа в сутки, умудряясь выкраивать время и на писательство - диктовку.
Впрочем, развитию системы Наркомпроса - без субсидий и осмысленной стратегии - это мало способствовало. Ведомство Луначарского влачило жалкое существование в то время, как нарком затевал все новые и новые реформы. В итоге сбитые с толку преподаватели учили детей как попало и чему попало. Плодились фантастические школы-коммуны, разрабатывались экспериментальные методики, процветала педология, впоследствии объявленная лженаукой...
А поводом для его отставки стал мизерный, на первый взгляд, повод - спор вокруг передачи промышленному ведомству нескольких техникумов. Это было началом системы ПТУ, воспитывающей "придатки к машинам", и концом утопии Луначарского о "гармоничном воспитании" нового человека.
В сентябре 1929 года он добровольно-принудительно подал в отставку. Его проводили с почестями, назначив главой Ученого комитета, координировавшего деятельность Академии наук. Но реальных прав у Луначарского становилось все меньше. Никто не реагировал на его протесты, когда из вузов увольняли выходцев из "чуждых слоев", а их место занимали партийные выдвиженцы. Постоянно болело сердце - он с молодости страдал от тахикардии. А в 1932 году он перенес в Германии операцию по удалению переставшего видеть глаза.
Тогда же Наталия Розенель заметила под статьями мужа незнакомую подпись "А.Д. Тур". "Что это значит?" - спросила супруга. Оказалось, в переводе с французского "аvant dernier tour" означает предпоследний период, "перед концом жизни".
Чуя наступление худших времен, Луначарский попросился послом в европейскую страну. Его отправили в Испанию. По пути он задержался на французском курорте Ментона. Здесь ночью под новый 1934 год Луначарский разбудил жену: "Будь готова. Возьми себя в руки. Тебе предстоит пережить большое горе". Спешно вызванный врач предложил для облегчения боли ложку шампанского, но больной строго ответил: "Шампанское я привык пить только в бокале. И причины изменять своим привычкам не вижу". Выпив, успел сказать: "Я не знал, что умирать так больно".
PS
Незадолго до смерти он записал в дневник: "Я совсем мало создал для своего свирепого времени. Допустим, я сам ничего не совершил тяжелого. Однако нельзя прятать от себя, что в конце концов отвечу за все".
Эти слова явно принадлежат не тому самовлюбленному краснобаю, каким Луначарского считали современники, а человеку умному, тонкому, знающему свое место в пьесе истории и время, когда нужно вовремя уйти за кулисы.
1918 год. У здания кинокомитета (слева направо): нарком просвещения Анатолий Луначарский, начальник кинокомитета Лещенко и поэт Владимир Маяковский.
РИА Новости ria.ru
"Его любовь усталости не знала..."
Бурная жизнь наркома отражена в многочисленных эпиграммах, которыми жалили его современники. Историю с задержкой "Красной стрелы" по вине жены Луначарского ядовито прокомментировал анонимный доброжелатель:
Отважна и неистова всегда,
Дарила жемчуг, роли добывала
И останавливала поезда.
Страсть Анатолия Васильевича к докладам, заседаниям и диктовкам желчно прокомментировал Александр Архангельский:
Пускай моя звучит свежо и ново:
Родился предисловием вперед
И произнес вступительное слово.
А публичное заявление наркома о том, что в СССР "решен половой вопрос" вдохновило на язвительную отповедь поэта Михаила Волыпина:
Так, что ахнул весь зал:
"Нет у нас полового вопроса!"
А вопрос половой
Покачал головой,
Не поверил словам наркомпроса.
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем