1816 год. Пассажиры
200 лет назад, ранней весной 1816 года из Петербурга в Москву по укатанной за долгую зиму дороге выехала дорожная кибитка с тремя путниками.
Николай Михайлович Карамзин возвращался домой после долгих, мучительных и все-таки увенчавшихся успехом хлопот по изданию "Истории государства Российского". Александр I распорядился незамедлительно приступить к печатанию "Истории..." в императорской военной типографии и выделил на это 60 тысяч рублей.
Рядом с Карамзиным устроился старый приятель историографа - добродушный и остроумный поэт Василий Львович Пушкин, только накануне навестивший в Царскосельском лицее своего обожаемого племянника. Василий Львович, кажется, уже тогда допускал, что останется в истории литературы прежде всего дядей Александра Пушкина, и это ничуть его не огорчало. С каким восторгом писал он потом друзьям о первых успехах Сверчка на российском Парнасе: "Племянник мой совершенный урод. Он теперь пишет новую поэму..."
Третий пассажир - брат жены Карамзина, 24-летний князь Петр Вяземский, который ездил в Петербург представляться Александру I. Император сразу оценил независимость его ума и пообещал привлечь князя к разработке неких важных государственных проектов, поэтому Вяземский всю дорогу был воодушевлен и весел, что бывало с ним крайне редко.
Не хватало лишь Константина Батюшкова, чтобы в дороге встретился весь цвет тогдашней русской словесности. Батюшков остался в Петербурге да уже и не поместился бы в кибитку - ее единственный пассажирский диванчик рассчитан от силы на трех пассажиров в шубах. А без теплой одежды даже весной путешествовать нельзя - со стороны возницы кибитка открыта всем ветрам. Зато какие панорамы открывались взгляду, какое удивительное чувство сопричастности русским просторам переживали путешественники!
"Летит кибитка удалая, бразды пушистые взрывая..." Впрочем, "Евгений Онегин" еще не написан. У русской литературы все впереди.
2016 год. Юбиляры
Двое путников из литературной кибитки - Николай Карамзин и Василий Пушкин - были ровесниками, в тот год им исполнилось 100 лет на двоих. А в нынешнем, выходит, 500! О юбилярах-попутчиках, которым нынче исполняется по 250 лет, - наша беседа с научным руководителем Государственного музея А.С. Пушкина Натальей Михайловой.
- В совпадении дат всегда есть что-то таинственное. Николай Михайлович Карамзин и Василий Львович Пушкин будто снова в одной кибитке...
- Да, и это прекрасный повод их вспомнить и перечитать, подумать о сложностях судеб и увидеть взаимовлияния там, где мы их раньше не замечали. На большой научной конференции "Чувствительность в литературе, искусстве, культуре в конце XVIII - первой трети XIX века", которую мы провели совместно с Институтом мировой литературы, Пушкинским домом (ИРЛИ), музеем-усадьбой Остафьево, были представлены 42 доклада из России, Эстонии, Японии, Черногории, Болгарии. И прежде всего речь шла о Карамзине и о Василии Львовиче...
- Их взгляд на мир мы, пожалуй, сочли бы парадоксальным. Они были европейцами, но не были западниками. За минувшие 200 лет все нюансы такого мировоззрения давно забыты, сменившись столь же примитивным, сколь и агрессивным противостоянием западников и почвенников. Сегодня с Карамзина, назвавшего свой журнал "Вестник Европы", пожалуй, строго бы спросили: а почему не "Вестник Азии"?
- Василий Львович Пушкин очень точно сказал:
Кто хвалит все свое, чужое презирает,
Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,
И, бедный мыслями, печется о словах!
Когда Карамзин едет путешествовать по Европе, он ведь не только знакомится с достопримечательностями и знаменитыми людьми, он знакомит Европу с русским просвещенным путешественником, достойно представляя свою страну. И когда через десять лет после Николая Михайловича по его следам в Европу едет Василий Львович Пушкин, он всеми силами старается соответствовать тому образу просвещенного русского, который создал его предшественник.
- Получается, у себя дома Николай Карамзин и Василий Пушкин были вестниками Европы, а в Европе - вестниками России?
- Да, можно сказать, что они выполняли за границами Отечества дипломатическую миссию средствами культуры и человеческого общения, хотя были в частных поездках и государство не представляли. Никто их не командировал в Европу, но они понимали, что по ним европейцы будут судить о русских вообще.
Вот еще строчки Василия Львовича:
Сен-Пьер, Делиль,
Фонтан мне были там знакомы:
Они свидетели, что я в земле чужой
Гордился Русским быть, и Русский был прямой...
- Строчки замечательные, глубокие, а по отзывам современников, дядя великого поэта был щеголем, человеком поверхностным...
- Василий Львович и сам признавался: "люблю по моде одеваться". Но из своего заграничного путешествия он вывез прекрасную библиотеку. Да, щеголь и дамский угодник, но при этом одаренный поэт, человек блестяще образованный, талантливый декламатор, наблюдательный рассказчик, остроумный собеседник. В совершенстве владел французским языком, изучил немецкий, английский, итальянский и латинский языки. Перевел русские песни на французский язык - еще в 1803 году они были напечатаны в Mercure de France.
1816 год. Тракт
Наши сани с кибиткой тем временем мчатся по дороге, официально называвшейся Московско-Петербургским почтовым трактом. А еще, поскольку по ней часто путешествовали государи, она именовалась государевой. Неудивительно, что почтовые станции по всему пути следования были вполне благоустроенными. Здесь можно было согреться, подремать, сыграть в шахматы, отведать уху или выпить чаю с баранками.
На станции Тосна Вяземский на полях стихов, написанных в дороге Василием Львовичем, приписал: "В 8 часов и 20 минут за деревянным столом и при двух сальных свечах и при шуме клокочущего самовара..."
2016 год. Юбиляры
- Наталья Ивановна, а наши попутчики успевали что-то писать в дороге?
- Да, известно, что Василий Львович развлекал своих попутчиков дорожными буриме. Вяземский предлагал рифмы, Василий Львович сочинял с ними стихи, а Карамзину оставалось только смеяться. Некоторые стихи сохранились. Это "Разговор в Ижоре", буриме, сочиненные на станциях в Тосне, Подберезье, Бронницах, эпиграмма, написанная в Яжелбицах... Прямо скажем, не шедевры. Но очень смешные...
- Трудно представить смеющегося Карамзина - такой он строгий на портретах... Вообще, как они ладили между собой - Николай Михайлович и Василий Львович? Ведь это совершенно разные натуры. Карамзин - человек огромной внутренней дисциплины, невероятно сдержанный и закрытый. Василий Львович всегда импульсивен, многословен, а порой и капризен как ребенок. На чем держалась их дружба?
- А разве литература, которая была жизнью для них, - это мало? Они действительно не сходствовали между собой. Мне трудно говорить о дружбе, поскольку их переписки не сохранилось. Архив Василия Львовича пропал. Не теряю надежды, что когда-нибудь мы его найдем. Мне кажется, отношения Карамзина и Василия Львовича были скорее отношениями учителя и ученика, хотя Пушкин на полгода старше. Такое бывает в жизни. Иногда люди в своем развитии так далеко уходят от сверстников, что тут даже никакого соперничества быть не может. А Василий Львович от природы был незлобив, независтлив и добросердечен. Он имел редкую способность искренне радоваться чужим успехам.
- Не все, мне кажется, знают, какую огромную роль сыграли Василий Львович и Карамзин в жизни Александра Сергеевича Пушкина. Без общения с Карамзиным не было бы "Бориса Годунова". А Василий Львович дважды очень точно направил жизнь своего племянника. Первый раз - когда отвез его в Лицей и познакомил с Иваном Пущиным, второй - когда при выпуске Пушкина из Лицея отсоветовал ему вступать в гусары...
- Карамзин и Василий Львович - это те авторы, которые воспитали поэтический гений Пушкина. Идеи добра, красоты, благородных чувств и мыслей - это все от них. Когда молодого Пушкина осуждали и пеняли дяде на племянника, Василий Львович отвечал: "Необузданная ветреность пройдет, а талант его и доброе сердце останутся в нем навсегда".
Кстати, единственное сохранившееся письмо Василия Львовича к племяннику от 17 апреля 1816 года - это письмо о Карамзине. Пушкин тогда еще учился в Лицее, и Василий Львович сообщает ему, что в Царское Село собирается Карамзин: "Николай Михайлович в начале мая отправляется в Царское Село. Люби его, слушайся и почитай. Советы такого человека послужат к твоему добру и, может быть, к пользе нашей словесности. Мы от тебя многого ожидаем..."
- А я вспомнил слова Александра Сергеевича из письма, написанного после смерти Карамзина и адресованного Вяземскому: "Читая в журналах статьи о смерти Карамзина, бешусь. Как они холодны, глупы и низки. Неужто ни одна русская душа не принесет достойной дани его памяти?.." Со дня первой же встречи Пушкин душевно привязался к Николаю Михайловичу, а вскоре восторженно, еще по-детски, влюбился в Екатерину Андреевну.
- Екатерина Андреевна была красивая и умная женщина, и она не могла не произвести впечатления на пылкого юношу. Екатерина Андреевна была у смертного одра Пушкина, и как удивительно потом об этом написала: "Я испытала горькую сладость проститься с Пушкиным..."
- Карамзина часто упрекали в близости к власти. И этот упрек звучит до сих пор.
- Близость близости рознь. Отношения с властью определялись для Карамзина надеждой вразумить эту власть, сделать что-то полезное для Отечества. Николай Михайлович не менялся в общении с императором Александром, он оставался верен самому себе. Как говорил Александр Сергеевич Пушкин: "Самостоянье человека - залог величия его". У Карамзина было это неизменное самостоянье. Он с царем был тем же, что и в домашнем кругу, и в свете, и с друзьями. И Александр I высоко ценил это. Ему было очень важно иметь такого собеседника, как Карамзин, - искреннего, нелицеприятного.
Неизвестный художник. Почтовый тракт. Начало XIX века.
1816 год. Станция
Летит, мчит кибитка. Весело, уютно ее пассажирам. На станции Подберезье Вяземский на листке со стихами Василия Львовича написал: "Староста (имеется в виду В.Л. Пушкин. - Ред.) написал оные вышепрописанные стихи в течение 15ти минут, в присутствии пьяного капитана, который был с Суворовым в Англии и за сей поход получает пенсион по смерть, как он сам сказывал..."
Представляю, как путники с умными лицами слушали басни капитана про английский поход Суворова, а потом, уже в кибитке, смеялись до слез...
2016 год. Юбиляры
- Наверняка беседовали наши путники и о серьезном. Ведь не могла не возникнуть в таком путешествии вечная тема о дураках и дорогах...
- Безусловно. Перед лицом потомства историограф свидетельствовал: в разговоре с царем "я не безмолвствовал о налогах в мирное время, о нелепой Гурьевской системе финансов, о грозных военных поселениях, о странном выборе некоторых важнейших сановников, о министерстве просвещения, или затмения, о необходимости уменьшить войско, воюющее только Россию, о мнимом исправлении дорог, столь тягостном для народа, наконец, о необходимости иметь твердые законы, гражданские и государственные".
- Согласитесь, Наталья Ивановна, и сегодня - 200 лет спустя - звучит злободневно. Чего стоит "мнимое исправление дорог" или "министерство затмения"! Вот только при всей нынешней свободе и демократии мы не видим рядом с властью самостоянья подобного карамзинскому.
- Вообще, некоторые поступки Карамзина сегодня могут показаться странными. Вот создал он "Вестник Европы", журнал имел большую по тем временам подписку, и, казалось бы: развивай успех и живи себе припеваючи. А он берется за историю России, начиная все с чистого листа, не имея никакой надежды на то, что его труд будет напечатан.
- Карамзин словно соткан из парадоксов. Он, очевидец кровавых событий французской революции, всеми силами души уповает на способность самодержавия к эволюционным изменениям в России. За это его отвергает тогдашняя несистемная оппозиция - декабристы. В то же время Карамзин называет себя республиканцем, и на него пишут доносы видные сановники...
- Мир рухнул для Карамзина в день восстания декабристов. Можно только представить, в каком потрясении, забыв даже накинуть шубу, он бросается на Сенатскую площадь. На его глазах Милорадовича, героя войны 1812 года, убивают средь бела дня, в упор. Из толпы летят камни и падают рядом с Карамзиным. Так же, без пальто и шубы, выскакивает на улицу Сергей Львович Пушкин, а за ним Ольга Сергеевна - они искали Левушку, который отправился поглазеть...
- Не так ли в 1993 году подростки бегали к Белому дому, а родители их искали...
- Нет, сейчас все трагичнее. Можно ли во времена кроткого императора Александра представить террористические акты, взрывы... Невозможно представить. И вообще, когда я слышу про "исторические уроки", мне кажется, что одного слова не хватает: нравственные. Нравственные исторические уроки. Нравственный закон должен лежать в основе и действий власти, и нравственный закон должен быть у каждого человека.
1816 год. Прибытие
Путники добрались до Москвы почти с курьерской по тем временам скоростью - за два с половиной дня. Очевидно, что произошло это только благодаря тому, что в кибитке находился придворный историограф, статский советник Карамзин. Лошадей на станциях меняли без промедления.
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем