Правда жизни заключается в том, что мы, целое советское поколение, могли не узнать, не понять и не оценить талант Клавдии Ивановны Шульженко. Певицы абсолютно штучной. Гениальной. Занявшей свое место в истории светло и прочно, как живая эмаль меж металлическими перегородками затейливой и жесткой формы нашей непростой страны. СССР.
РИА Новости
Больше того, она бы сама могла и не понять, кто есть. И что там внутри по-кошачьи милой девушки, которая поначалу пела преглуповатые "Кирпичики" - сначала нэпманам, а потом культурно отдыхающим комсомольцам. Потом девушка с Украины немного снималась в кино. Пела в Ленинградском мюзик-холле. Поет - а рядом Дмитрий Шостакович, тоже пока никто, пишет музыку к безвестному спектаклю "Условно убитый".
Но случилась Великая Отечественная война. В блокадном Ленинграде прозвучит Седьмая симфония - и вчерашний сочинитель Шостакович войдет в Историю гением. А хорошенькая певичка родом из Харькова (а может, артисточка из села Гущёвка Киевской губернии, история не уточняет) вместе с тогдашним мужем-дирижером Владимиром Коралли и его джаз-оркестром уйдет на фронт. И концертировать там будет до Победы - под огнем, под снегом, под блокадой, под близкой, но пощадившей смертью.
В тревожный чемоданчик собрала то, что было нажито: легкомысленные, томные и веселые песенки, которых у нее к 1941 году накопилось в изобилии. Грампластинки ее к тому времени выходили гигантскими тиражами. Призывно скрипела игла патефона, Клавдия блестела глазками, умоляла "Не забудь" (было ясно, что забудет, переведет в "Былое увлечение"), выводила своим чувственным сопрано что-то про ночи, Сочи, юг, креолку, дядю Ваню...
Были там, в багаже артистки, и подлинные драгоценности этого жанра. Не в последнюю очередь "Записка". Впервые спевши этот шедевр до войны, Клавдия Ивановна исполняла его с удивительным успехом много лет. Помните?
Я вчера нашла совсем случайно
У себя в шкафу, где Моцарт и Григ,
То, что много лет хранила тайно
В темных корешках пожелтевших книг...
Вашу записку в несколько строчек,
Те, что я прочла в тиши,
Ветку сирени,
Смятый платочек -
Мир моих надежд, моей души...
"Смятый платочек"... Спустя много лет я не отрываясь буду смотреть и слушать эту потрясающую миниатюру певицы на экране первого в нашей семье черно-белого телевизора. И по пионерской юности лет удивляться: зачем же она рвет эту записку? Ведь хранила! Мир надежд! А удивительная Клавдия пела:
Дни сменяют дни, и в этот вечер,
Если о былом честно говорить,
Мне сегодня вам ответить нечем.
Так зачем в шкафу и в душе хранить?
Вашу записку в несколько строчек...
И рвала прошлое в клочки, и они падали, как крупные снежные хлопья. На фоне переливчатого концертного платья. Эта звезда не вписывалась в мой пионерский планетарий. А потом я вырос, кое-что понял сердцем - и она вдруг вписалась, и ведь как, не оторвешь!
Тогда я, разумеется, не знал, что автором чудесной мелодии был Николай Бродский, эмигрант из Одессы, сочинявший для Марио Ланца, а русский текст написал другой одессит, Павел Герман, талантливый поэт, искренне любивший Клавдию - и давший новую жизнь мировым хитам на просторах молодой советской России. Подвернется ему в 1921 году песня немецких летчиков - он напишет "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью". И всё, это уже наша песня, песня советских летчиков.
В 1932 году Павел услышал песню "Что может быть прекрасней твоей любви", которую Бродский написал для Гитты Альпар, немецкой звезды оперетты. Музыка прелестна, слова банальны. Это недопустимо, Клавдия заслуживает большего! Для нее на русском Павел пишет парадоксальный шедевр, в дивных пропорциях смешивая женскую логику, искренность чувств и хладность дамской прагматики. Ни щепотки жеманства. Ни грана притворства. Как слушавший оригинал, я вам скажу: какая Альпар? Шульженко выносит ее первой же нотой! Неповторимым обертончиком! Небо и земля!
Однако же, напомню, идет война. И вот с этим "смятым платочком" вы выходите на сколоченную сцену у промерзлого окопа? К огромной стране, вставшей на смертный бой? К солдатам, офицерам, раненым в госпиталях? Ответ: да. Именно так. За несколько месяцев, прошедших с 22 июня, понимание, как и чем мы можем выиграть эту чудовищную войну, претерпело кардинальные (от слова "сердце") изменения. В предвоенную пору был создан запас громких и правильных песен, рисовавших столкновение с будущим противником. Ну например:
Я на подвиг тебя провожала,
Над страною гремела гроза.
Я тебя провожала
И слезы сдержала,
И были сухими глаза.
Но пришла настоящая "гроза", на четыре долгих года - и "сухие глаза" гордой подруги враз обесценились. А простые, чуть южнорусские Клавдины ноты и слова - напротив. Видите ли, настраивать себя на подвиг под духовой оркестр - это одно. И совсем другое - узнать правду войны. Молча крутить у себя в голове нехитрый патефонный мотив - и пробовать обожженными губами совсем другие строки:
Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с плеч,
Как провожала и обещала
Синий платочек сберечь.
Письма твои получая,
Слышу я голос живой.
И между строчек синий платочек
Снова встает предо мной.
"Девичьи плечи", "горючая слеза" и "милые речи" стали драгоценны, как и предположить не могли Ежи Петербургский и Яков Галицкий, создатели довоенного, вполне салонного "Синего платочка", наверное, главного шедевра Клавдии Шульженко. Ну конечно, в бой шли за Родину. Но у полководцев и политработников той тяжелой поры хватило чутья ли, самосохранения ли, мудрости ли, чтобы звучало в душе солдата, идущего на погибель (да и в их собственной душе) вот это. И нежным колоколом било в грудь - умри, но сломай врага, а лучше выживи, вернись:
И часто в бой
Провожает меня облик твой,
Чувствую, рядом с любящим взглядом
Ты постоянно со мной.
Конечно, в первоначальном варианте "Синего платочка" никаких пулеметчиков не было. А поразительные по простоте и точности строки написал лейтенант Михаил Максимов, который, однажды почти стесняясь, принес певице сложенный вчетверо листок. После концерта он предложил свой вариант "Синего платочка", и Клавдия Ивановна поняла: это встанет в один ряд с "Вставай, страна огромная". И уже на следующий день пела на фронтовом концерте:
За них, родных,
Желанных, любимых таких,
Строчит пулеметчик за синий платочек,
Что был на плечах дорогих.
Пока писал текст - только Клавдия Ивановна звучала в наушниках. У нее много прекрасных песен - "Вальс о вальсе", "Где ж ты, мой сад", "Андрюша"... Но сейчас я раз за разом ставил "Давай закурим":
А когда не будет фашистов и в помине
И к своим любимым мы придем опять,
Вспомним, как на Запад шли по Украине.
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Убеждал себя, что новое время не внесло новых смыслов в строки "А когда не будет фашистов и в помине", ну не внесло же, а? Клавдия Ивановна сделала для этого всё, что могла.
Надо Клавдию Ивановну слушать.
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем