Уроки революции 1917 года, или Кому на Руси жить плохо

Сведения о распространении психических расстройств также не подтверждают психосоциальную гипотезу происхождения русских революций. Представление об изменении их числа дают данные о пациентах психиатрических больниц¹ (см. табл. 6 и рис. 5).

В 50 губерниях Европейской России с 1886 по 1913 год число больных увеличилось в 5,2 раза (с 16 774 до 87 206), на 100 тысяч - в 3,4 раза (с 21 до 72).

Если сравнить данные о страдающих психическими расстройствами, как они зафиксированы переписью населения 1897 года, с лечившимися в больницах, то придётся заключить, что за помощью в психиатрические лечебницы обращались примерно 10 из каждых 26, следовательно, фактическое число больных с психическими расстройствами превышало число пациентов в 2,6 раза.

В 50 губерниях Европейской России с 1901 по 1914 год число пациентов в клиниках увеличилось с 48 до 72 на 100 тысяч, но по абсолютному значению оставалось незначительным. Даже если его увеличить в 2,6 раза, то число душевнобольных возрастало до 234 тысяч или 187 на 100 тысяч населения. Это было намного меньше, чем в любой европейской стране и в России в настоящее время.

В Российской Федерации в 1989-м на учёте в лечебно-профилактических учреждениях состояло 2656 тысяч, или 1799 на 100 тысяч человек населения², а на 2010 год - 6 млн, или 5598 на 100 тысяч: в 10 и 30 раз больше, чем в 1913-м. Причём современная статистика не учитывает больных, проходящих лечение в частных психиатрических клиниках и центрах, которых создаётся с каждым годом всё больше³.

Отметим, что в годы Первой русской революции (1905-1907) не наблюдалось взрывного увеличения числа пациентов. Учёт лиц с психическими расстройствами во время Первой мировой был разрушен и многие больницы закрылись или были перепрофилированы под школы, клубы, детские сады и ясли. В мае 1919 года решением Совнаркома содержание всех психиатрических больниц было принято на государственный бюджет, в них в тот момент насчитывалось всего 16 тысяч человек⁴.

Влияние революций на психическое здоровье активно обсуждалось в специальной литературе. Мнения разделились. Одни полагали, что политические волнения не воздействуют ни на число, ни на течение психических расстройств, другие такую связь усматривали. Но проверить гипотезы на массовом эмпирическом материале из-за недостатка сведений было невозможно. Дело поэтому ограничивалось спекуляциями.

Современный исследователь истории психиатрии констатирует: "Этиологическая связь между революционными событиями и развитием душевного расстройства не выявлена"⁵. Вопрос о том, что распространение психических расстройств вызывало или способствовало развитию революционного движения, даже не ставился: речь шла исключительно о воздействии революции на психику населения⁶.

Таким образом, понижение числа преступлений и самоубийств и стагнация или "нормальное" увеличение числа психических расстройств во время войн и накануне революций свидетельствуют о том, что связывать происхождение революционных событий с ростом числа людей, склонных к патологическому поведению, нет оснований.

В поисках молодёжного бунта

Вторая психосоциальная концепция, выдвинутая сторонниками структурно-демографической теории, в качестве важнейшей причины революции рассматривает омоложение населения. Согласно основоположнику теории Дж. Голдстоуну: "Быстрый рост удельного веса молодёжи может подорвать существующие политические коалиции, порождая нестабильность. Большие когорты молодёжи зачастую привлекают новые идеи или гетеродоксальные религии, бросающие вызов старым формам власти. К тому же, поскольку большинство молодых людей имеют меньше обязательств в плане семьи или карьеры, они относительно легко мобилизуются для участия в социальных или политических конфликтах.

Молодёжь играла важнейшую роль в политическом насилии на протяжении всей письменной истории, и наличие "молодёжного бугра" (необычно высокой пропорции молодёжи в возрасте 15-24 лет в общем взрослом населении) исторически коррелировало с периодами политических кризисов. Большинство крупных революций - включая и большинство революций ХХ века в развивающихся странах - произошло там, где наблюдались особо значительные "молодёжные бугры"⁷. Российские сторонники этой концепции полагают, что молодёжный фактор в революции 1917 года был "задействован" по всем параметрам"⁸, не приведя, однако, доказательств, кроме ссылки на революционную активность студенчества. Проверим адекватность "молодёжной теории". С этой целью проанализируем изменение возрастной структуры населения России и выясним, имелся ли в ней в начале ХХ столетия "молодёжный бугор".

Теоретически в стране с более высокими темпами роста населения действительно должно быть больше молодых и меньше пожилых людей. Однако увеличение доли молодых происходит в большей степени не за счёт революционного возраста 15-24 лет, а за счёт лиц в возрасте 0-14 лет⁹. Многое зависит от конкретной ситуации, и не всегда более высокому естественному приросту соответствует более молодое население¹⁰ (табл. 7).

Теперь рассмотрим российский вариант. Среднегодовой естественный прирост населения с 1861-1865 по 1911-1913 годы увеличился с 1,42 процента до 1,68 процента. Сравнение возрастной структуры населения России в 1897 и 1920 годах показывает, что эта прибавка недостаточна, чтобы существенно повлиять на долю лиц в возрасте 15-24 лет¹¹ (табл. 8).

Согласно двум последовательным переписям, с 1897 по 1920 год доля лиц в возрасте 15-24 лет во взрослом населении (в возрасте 15 лет и старше) уменьшилась с 30 процентов до 27,8 процента: среди горожан - соответственно с 33,8 до 28 процентов, среди сельских жителей - с 29,3 до 27,7 процента. Среди мужского населения доля молодёжи сократилась ещё больше - на 5,4 процента вследствие военных потерь в Первую мировую и Гражданскую войны. Доля молодых женщин приблизительно показывает, какой бы была доля мужчин, если бы не военные потери. В 1920-м сравнительно с 1897-м во всём взрослом населении доля женщин в возрасте 15-24 лет осталась неизменной: среди городского - на 0,2 процента уменьшилась, а среди сельского населения, наоборот, на 0,1 процента увеличилась. Итак, никакого "молодёжного бугра" и омоложения населения в период 1897-1920 годов не наблюдалось, гипотезу "молодёжной революции" приходится отклонить.

Среди психосоциальных теорий наиболее популярна теория относительной депривации, делающая акцент на психологической неудовлетворённости тем, что есть, и тем, что хочется и должно быть в соответствии с представлениями известных групп и индивидов¹².

Ещё французский политолог XIX века Алексис де Токвиль полагал, что революции происходят тогда, когда наступает улучшение материального положения населения, уменьшаются репрессии, смягчаются ограничения, улучшается политическая ситуация¹³. Между прочим, и теория конфликта указывает на относительную депривацию как на важнейшую причину социального конфликта¹⁴. Именно относительная депривация наблюдалась в пореформенной России. Рост потребностей постоянно обгонял достигнутый уровень жизни. Все слои населения, и интеллигенция в наибольшей степени, постоянно хотели больше того, что имели, и больше того, что реально возможно было иметь при имевшихся в то время экономических и финансовых ресурсах, низкой культуре населения, невысокой производительности труда.

"Повышенные ожидания" были замечены в крестьянской¹⁵ и рабочей среде: "Положение рабочих медленно улучшалось, а сознание необустроенности быстро развивалось. Рост желаемых потребностей опережал увеличение предоставляемых возможностей, такая диспропорция, всё увеличиваясь, оставляла всё меньше возможностей для мирного урегулирования"¹⁶.

С 1870-х по 1911-1913 годы номинальный средний годовой заработок российских фабрично-заводских рабочих увеличился примерно на 33 процента (со 190 до 254 руб.), сельскохозяйственных рабочих - на 75 процентов (с 57 до 100 руб.), учителей земских школ - на 188 процентов (со 135 до 390 руб., с квартирой и отоплением от школы). Однако и в 1870-е, и в начале 1910-х все жаловались на плохое материальное положение, особенно учителя, считавшие свой заработок крайне недостаточным для интеллигентного человека, хотя в 1913-м он был в 1,5 раза выше, чем у промышленных рабочих, а в 1870-е годы - в 1,4 раза ниже. Как ни парадоксально, ещё в большей степени сетовали на материальное положение учителя гимназий, чьё годовое жалованье в 1910-м равнялось 2100 рублям, то есть было в 5,4 раза выше, чем у земских учителей¹⁷.

В период Первой мировой войны депривация достигла критического уровня, так как быстро растущие ожидания натолкнулись на внезапное ухудшение условий жизни, а неудачи на фронте и большие военные потери отняли оптимизм и веру в конечную победу. Двойная, или прогрессирующая, депривация - относительно претензий и относительно прежних реальных достижений - оказалась особенно болезненной. Люди приобретали революционный настрой из-за опасения потерять то, чего им с таким трудом удалось достичь. Американский социолог Дж. Дэвис утверждает, что подобная прогрессирующая депривация была причиной всех великих революций в истории (так называемая теория "J-кривой")¹⁸.

Структурные теории ищут источники революции преимущественно в поляризации общества, разделённого на привилегированные и угнетённые социальные группы, и в нарастающем конфликте групповых интересов. Если существует высокий уровень неравенства, то революция может легко разразиться при ослаблении государственных структур, защищающих господство привилегированных групп, например вследствие неудачной войны¹⁹. Однако в России уровень экономического неравенства был умеренным, хотя налицо был глубокий социально-культурный раскол общества. Повышение жизненного уровня, наблюдавшееся в пореформенный период, не сопровождалось возникновением огромного имущественного неравенства: в России оно было на порядок ниже, чем в западных странах.

Если сравнивать бедного крестьянина с Романовыми, Шереметьевыми, Юсуповыми и подобными русскими аристократами, то неравенство, конечно, было громадным, хотя и намного меньшим, чем в современной России между олигархами и остальным населением. Но если сравнивать большие группы населения, например, оценивать различие в доходах 10 процентов самых богатых и самых бедных (так называемый децильный коэффициент), то степень имущественного неравенства оказывается умеренной и существенно ниже, чем в развитых западных странах того времени. Децильный коэффициент имущественной дифференциации в России начала ХХ века находились в интервале от 5 до 7, в США - от 16 до 18, в Великобритании превышал 40²⁰.

Относительно того, что поражение в Русско-японской войне и неудачи в Первой мировой войне спровоцировали революции, среди историков наблюдается почти полный консенсус.

Наконец, политические теории происхождение революции видят главным образом в борьбе за власть между противоборствующими политическими элитами. Поэтому во время революции часто встречается ситуация двоевластия, означающая, что борющиеся политические блоки находятся в переходной ситуации равновесия²¹. Борьба элиты и контрэлиты за власть, как и двоевластие, действительно являются характерными чертами русских революций начала ХХ века.

Имеется ещё один вариант политической теории - перепроизводство элит. Здесь главной причиной революции признаётся усиление борьбы внутри элиты, вызванное её численным перепроизводством относительно имеющихся в наличии ресурсов. Недовольство элит напрямую ведёт к ослаблению и в конечном итоге развалу государства, революциям и гражданским войнам²². С точки зрения сторонников данной концепции, причина русской революции 1917 года - экзистенциальный кризис, вызванный недостатком ресурсов для элиты. В сущности, это неомальтузианская концепция. Данные об изменении численности привилегированных страт не подтверждают эту гипотезу: доля любой привилегированной группы в населении страны в 1719-1913 годах уменьшалась, естественно, сократилась и суммарная их доля - с 4,6 до 2,5 процента, в том числе в пореформенное время, в 1858-1913 годы, - с 3,2 до 2,5 процента. Если российскую элиту идентифицировать на основании образования, то и в этом случае не приходится говорить о её перепроизводстве относительно ресурсов. Доля людей с высшим образованием среди лиц в возрасте от 20 лет и старше составила в конце 1850-х - 0,12 процента, в 1897 году - 0,23 процента, в 1917 году - 0,51 процента²³. Экономика страны росла более быстрыми темпами.

Каждая из упомянутых теорий подчёркивает большее значение того или иного фактора, необходимого для свершения революции. Однако для революции одинаково важны как сильно недовольные массы, так и энергичные умелые организаторы и лидеры. Не происходят они в условиях жестоких репрессий и лишений, ибо в этом случае массы обречены на конформизм и пассивность. Даже Маркс признавал, что крайнее обнищание, чрезмерные страдания и эксплуатация пролетариата не приводят к революции, потому что подавляют его общественное и революционное сознание²⁴. Для революции необходимо наличие ресурсов: денег для организационных мероприятий, контактов со сторонниками и единомышленниками, времени и энергии для конспирации (хотя бы для некоторых социальных групп), развитых средств массовой коммуникации, хотя бы минимальный уровень гражданских прав и свобод, наконец, поддержка со стороны авторитетных социальных групп и организаций. Словом, революция становится возможной при одновременном действии всех перечисленных факторов.

С точки зрения механизма революционного процесса, выделяют конструктивистскую и структуралистскую модели. Первая модель рассматривает революцию как следствие целенаправленных действий лидеров, революционных групп или масс. В "конспиративном" варианте конструктивистской модели революции являются результатом агитационной или организационной деятельности профессиональных оппозиционеров и революционеров. Им удаётся убедить и мобилизовать к революционным действиям массы, которые вследствие этого становятся предметом целенаправленных манипуляций. Напротив, "вулканический" вариант первой модели большое значение придаёт стихийности действий масс, особенно остро ощущающих преследования, эксплуатацию, несправедливость, а также подчёркивает лавинообразный характер распространения революции, охватывающей всё более широкие слои общества.

Структуралистская модель рассматривает революцию как естественный результат формирования объективных социальных предпосылок, подготавливающих стихийное революционное выступление элит и масс. Однако в этом случае необходим своего рода спусковой крючок: либо ослабление аппарата насилия и репрессий, когда правящий класс проявляет слабость или неспособность к дальнейшему руководству (концепция "кипящего котла"), либо наличие различных средств и разнообразных ресурсов (концепция "найденного сокровища")²⁵.

Русские революции начала ХХ столетия сочетали обе модели. Налицо были социальные, экономические, политические и культурные предпосылки, подталкивающие массы к революционным действиям, но отнюдь не предопределившие их фатально, энергичная и умелая организационная работа лидеров и стихийный лавинообразный характер распространения революции.

Уроки русских революций начала ХХ века

Пореформенное (1861-1917) и постсоветское (1985-2011) развитие России в одних отношениях поразительно похожи, в других - сильно различаются. Сначала о сходстве. Огромные надежды накануне реформ сменились разочарованием с началом их проведения. Реформы сопровождались примерно десятилетним экономическим спадом, а затем в циклическом ритме происходил подъём. В первые 10-20 лет после реформы наблюдался громадный рост отклоняющегося поведения. Уже через 10-15 лет обнаружились тёмные стороны модернизации-вестернизации - повышение социальной напряжённости и насилия, громадное увеличение девиантности.

Развитие рыночной экономики стало дестабилизирующим фактором, так как рост экономики проходил неравномерно между городом и деревней, различными отраслями производства, социальными слоями, территориальными и национальными сообществами, породив у всех нереалистические ожидания и надежды на быстрое и существенное улучшение жизни. Появилась и быстро прогрессировала относительная депривация во всех слоях населения, ибо бедность плодит голодных, а улучшения вызывают более высокие ожидания. У части населения наблюдалась острая ностальгия по ушедшему строю жизни. В пореформенное время большая часть русского крестьянства мечтала об экспроприации помещичьей земли, а в современной России значительная часть населения (по некоторым оценкам более половины²⁶) мечтает о национализации имущества крупных собственников.

Сходство между двумя периодами состоит также в том, что в обоих случаях возникли представительные учреждения, независимый суд, получили развитие демократические либеральные институты гражданского общества - свободная пресса, добровольные общественные организации, общественное мнение, возросла социальная и политическая активность населения. В сущности, Россия в 1990-е вернулась на прерванную революцией 1917 года траекторию.

Теперь о различиях. Великие реформы 1860-х были проведены эффективнее, чем реформы 1990-х годов. В первом случае все новые институты (в смысле норм и стандартизованных моделей поведения, правил взаимодействия при принятии решений), необходимые для успешного развития, создавались постепенно, с оглядкой на Запад, но с учётом российской специфики. Для уменьшения вероятности институциональных дисфункций использовалась стратегия создания последовательных промежуточных институтов, плавно, в несколько этапов соединяющих начальную и идеальную финальную конструкции. Например, создание института частной собственности на землю в среде крестьянства началось с сохранения действующей общинной собственности, которая затем трансформировалась в личную и, наконец, в частную. Переход крестьянства от норм обычного права - например, от коллективной к индивидуальной ответственности, от беспроцентной ссуды к процентной - также проходил в несколько этапов. Демократизация общества началась с местного управления, которое рассматривалось как предварительная стадия для перехода к парламентаризму. При выборе нового института тщательно выбиралась страна-донор, откуда заимствовался образец.

Вследствие такой стратегии только к началу ХХ века сложилось либеральное и адекватное российским экономическим реалиям законодательство о предпринимательской деятельности и был создан прочный институт собственности, без чего невозможно успешное экономическое развитие. В начале ХХ столетия была принята конституция, создано представительное учреждение, благодаря чему Россия превратилась в дуалистическую конституционную монархию. Именно так, медленно и постепенно, рекомендует проводить реформы современная экономическая наука. Данная стратегия последовательных промежуточных институтов сочетала преимущества "выращивания" и "конструирования" новых институтов и предоставляла возможность управления темпом институционального строительства²⁷.

Напротив, в постсоветское время использовалась шоковая стратегия, без тщательной подготовки и предвидения последствий реформирования. Вводимые новые институты часто оказывались несовместимыми с культурной традицией и советской институциональной структурой, ввиду этого наблюдались либо их атрофия, перерождение или отторжение в результате активизации альтернативных институтов, либо институциональный конфликт или парадокс передачи, когда в ходе трансляции более эффективной технологии донор выигрывает за счёт реципиента. Отсюда разочарование широких слоёв населения в демократии, суде присяжных, парламенте, рынке.

Стратегия проведения реформ сказалась на их результатах. В первое десятилетие после реформ 1860-х ВВП уменьшился не более чем на 5 процентов, так как лишь сельскохозяйственное производство сократилось примерно на 5 процентов сравнительно с 1850-ми годами. На транспорте, в сфере услуг, в финансовом секторе наблюдался прогресс, в промышленности - значительный рост производства благодаря проходившему индустриальному перевороту²⁸. В 1860-е реальная зарплата рабочих в сельском хозяйстве выросла примерно на 65 процентов, хотя в промышленности (если судить по Петербургу) снизилась на 13 процентов²⁹. Издержки шоковой терапии в постсоветской России оказались намного серьёзнее: по данным Росстата, реальный ВВП России с 1990 по 1995 год сократился на 22 процента, реальные денежные доходы на душу населения в 1990-е - более чем 2 раза и только в 2006-м вернулись к уровню 1991-го, а в 2009 году превысили его только на 19 процентов. Однако спустя 10 лет после реформ и в пореформенной, и в постсоветской России наступил быстрый экономический рост, который в обоих случаях можно назвать экономическим чудом.

В социальном плане важное отличие состояло в том, что пореформенная российская буржуазия создавала своё благосостояние собственным трудом, а потому берегла и дорожила своим бизнесом, не думала о том, как его свернуть на родине, перевести деньги за границу, а потом, в случае неблагоприятных обстоятельств, и самому туда уехать. Напротив, современная крупная российская буржуазия во многих случаях обладает собственностью, не заработанной тяжёлым трудом. Для многих она скорее "подарок судьбы", до сих пор не обеспеченный твёрдо законом и контрактом между крупными собственниками, государством и обществом. Борис Березовский утверждал: "Вся элита в России на вахте; они приезжают в Россию, чтобы заработать деньги, а тратят они их не в России, тратят они их на Западе, и хранят деньги на Западе, в западных банках, и дети их здесь учатся, и дома у них здесь, и отдыхают они здесь, их жёны и любовницы здесь"³⁰.

В политическом отношении очень важное отличие пореформенного от постсоветского периода состоит в том, что в современной России, несмотря на всё несовершенство российской демократии, как законодательная, так и исполнительная власть может легально и мирно перейти из рук одной партии к другой - по крайне мере, это гарантирует конституция. Причём партии, входящие в Государственную думу, отличаются друг от друга по своим идеологиям, целям, задачам, что даёт возможность избирателю найти своего представителя во власти. Благодаря этому социальные, политические и экономические конфликты имеют реальную возможность разрешиться мирно, то есть без революции и баррикад, посредством рациональных методов регулирования.

В переходном российском обществе конца XIX - начала ХХ века рациональные методы регулирования конфликтов и снижения социальной напряжённости ещё не были освоены; предпосылки для самоподдерживающего эволюционного развития до конца не сформировались. В силу этого общество оставалось уязвимым для революционных катаклизмов. До 1905 года конфликты могли мирно разрешиться только "по манию царя", вследствие того что законодательная и исполнительная власть была монополизирована в руках монарха и коронной бюрократии, а лишённые власти не имели легальной возможности её получить. После 1905-го оппозиция получила право и возможность участвовать в принятии законов, но в государственном управлении - лишь в слабой степени. Конституция не создала легальной возможности для мирного перехода исполнительной власти из рук монарха, что не позволяло назревавшим конфликтам мирно и легально разрешаться посредством перехода власти в руки оппозиции.

На основе опыта двух российских революций - 1905 и 1917 годов - можно сформулировать некоторые положения относительно того, что помогает избежать революции:

1) существование реальной оппозиции, готовой взять власть, и наличие реальной возможности для мирного перехода власти от одной политической силы к другой. Контрэлита должна иметь реальные шансы прийти к власти без революции;

2) передача власти от проигравших к победителям мирным легальным путём должна укорениться в политическом сознании населения и стать политической традицией общества;

3) циклическая смена политических, хозяйственных и интеллектуальных элит в результате конкуренции и борьбы и ротация кадров на всех уровнях управления и во всех сферах жизни;

4) наличие легальных и реально действующих клапанов для мирного выражения социального и политического недовольства в форме демонстраций, забастовок, собраний, а также и в оппозиционных СМИ. Социальные конфликты должны разряжаться, а не подавляться;

5) первоочередное удовлетворение требований среднего класса, поскольку революционная опасность со стороны белых воротничков несравненно больше, чем со стороны синих. Несмотря на свою малочисленность в России, именно средний класс выступил в авангарде революционного движения против существовавшего режима в начале ХХ века; такую же роль он выполняет и в настоящее время. Если средний класс будет чувствовать себя хозяином жизни, он не станет её разрушать посредством революции, даже если жизнь его не удовлетворяет. Он направит свою энергию на улучшение жизни;

6) поддержание социально безопасного уровня имущественного и социального неравенства, учитывая, что в каждой стране он специфический. В начале ХХ столетия в США при децильном коэффициенте неравенства порядка 16-18 и в Великобритании при коэффициенте порядка 70-80 не было даже намёка на революционную ситуацию, потому что там считалось, что бедный сам виноват в своих несчастиях. Русские революции начала ХХ века произошли при сравнительно невысоком коэффициенте дифференциации, равном 5-7, так как русские были и остаются чрезвычайно чувствительны к вопросу равенства;

7) хотя бы незначительное, но постоянное повышение благосостояния, как знаменитые пять сталинских снижений цен (1947-1951), которые помнят до сих пор. Избегание войны и других рукотворных бедствий, ведущих к снижению уровня жизни и большим человеческим жертвам;

8) уменьшение реальных и виртуальных различий в уровне благосостояния россиян и западных соседей. Существенная разница в доходах разжигает ощущение депривации, рождает недовольство достигнутым. Поскольку успехи соседей, как правило, кажутся неадекватно большими по пословице "за чужим забором травка кажется зеленее", актуальным представляется постоянное разъяснение населению, что повышать уровень жизни возможно лишь при росте эффективности труда. Нельзя жить, как в Германии или США, если производительность труда в России в 3-4 раза ниже, если россияне имеют много праздников, в массе работают меньше, болеют больше, разбазаривают природные богатства и не берегут энергию, воду, тепло, землю, воздух, лес.

В настоящее время у нас нет революционной ситуации, однако на её счёт уже поступили первые вклады. Они пока невелики, но пламя, как известно, разгорается из искры.

Имущественное и социальное неравенство находится на недопустимом, с точки зрения огромного большинства населения, уровне: по оптимистическим оценкам, децильный коэффициент равен 16-17, а в столицах и крупных городах, которые обычно являются центрами протестных движений, - и того выше: в Москве, по разным оценкам, от 44-45 и выше. В западных странах коэффициент варьируется от 3-4 в Дании, Финляндии и Швеции, до 5-7 в Германии, Австрии и Франции и до 15 в США. Наши толстосумы буквально травмируют народ показным потреблением.

Происходит слишком много рукотворных бедствий с большими человеческими жертвами: намного чаще, чем прежде, разбиваются самолёты, горят леса, взрываются шахты, разрушаются электростанции, падают с крыш "сосули" на головы людей, десятки тысяч людей гибнут от рук преступников и террористов, вследствие дорожно-транспортных происшествий, самоубийств, чрезмерного употребления алкоголя и наркотиков.

Циркуляция элит и ротация кадров на всех уровнях управления находится на низком уровне. Например, в научных учреждениях и высшей школе руководящие должности нередко занимаются бессменно по 10-20 лет.

Хотя легальные и реально действующие клапаны для мирного выражения социального и политического недовольства существуют, конфликты нередко подавляются, а не разрешаются. Между тем подавленный конфликт Р. Дарендорф справедливо сравнивает с опаснейшей злокачественной опухолью на теле общественного организма, чреватой социальным взрывом. "Тот, кто умеет справиться с конфликтами путём их признания и регулирования, тот берёт под свой контроль ритм истории. Тот, кто упускает такую возможность, получает этот ритм себе в противники"³¹.

Оппозиция, претендующая на власть, на словах существует, но готова ли она это сделать на деле и есть ли реальная возможность для мирного перехода власти от одной политической силы к другой?

Передача власти от проигравших к победителям мирным легальным путём не превратилась в политическую традицию российского общества. Широко распространено мнение, что выборы всегда фальсифицированы власть предержащими. Проигравшие никогда своего поражения не признают. Сейчас проблема новой русской революции довольно активно обсуждается в Интернете. Характерно, что дискуссия, в которой участвуют преимущественно люди левых политических ориентаций, проходит в традиционных марксистских категориях "низы не хотят, верхи не могут". Сама идея мирной передачи власти, как правило, даже не обсуждается. Речь идёт главным образом о бунте, насильственном захвате власти, революции. Считается как бы само собой разумеющимся, что власть добровольно не отдают, её нужно брать силой.

Интересно отметить, что в настоящее время западноевропейские страны также переживают тяжёлый социально-экономический кризис, некоторые, например Греция, Ирландия, Испания, Португалия, - явно острее, чем Россия. Однако дискурс кризиса там ведётся в формате легального протеста, обсуждения мер по выходу из кризиса, легальной мирной передачи власти, а не революции. В этом как раз и проявляется зрелость политической культуры.

Подведём итоги

В России после отмены крепостного права произошло настоящее экономическое чудо. Экономика стала рыночной: экономические решения принимались индивидуально (бизнесменами, торговцами, сельскохозяйственными производителями), цены устанавливались в результате стандартных рыночных механизмов. В 1861-1913 годах, за 52 года, национальный доход увеличился в 3,84 раза, а на душу населения - в 1,63 раза, индекс человеческого развития - с 0,171 до 0,308. Душевой прирост объёма производства составлял 85 процентов от среднеевропейского. С 1880-х темпы экономического роста стали выше не только среднеевропейских, но и "среднезападных". Национальный доход увеличивался на 3,3 процента ежегодно: это даже на 0,1 больше, чем в СССР в 1929-1941 годах³², и только на 0,2 процента меньше, чем в США - стране с самыми высокими темпами развития в мире³³. Развивались все отрасли народного хозяйства, хотя и в разной степени. Наибольшие успехи наблюдались в промышленности. Однако и сельское хозяйство, несмотря на институциональные трудности, прогрессировало среднеевропейскими темпами.

Но главное чудо состояло в том, что при высоких темпах роста экономики и населения происходило повышение благосостояния, другими словами, индустриализация сопровождалась ростом уровня жизни крестьянства и, значит, происходила не за его счёт, как общепринято думать.

В пореформенный период был достигнут значительный прогресс не только в экономике, но во всех сферах жизни. В частности, кардинальные изменения претерпел политический процесс: исполнение его важнейших функций (социализации, рекрутирования элиты, коммуникации, артикуляции и агрегации интересов, определения и осуществления политического курса, вынесения судебных решений) перешло от разного рода коронных учреждений, традиционных институтов и органов сословного управления к средствам массовой информации, добровольным ассоциациям, парламенту, политическим партиям, школе всех уровней и литературе. В пореформенное время быстрыми темпами развивалось гражданское общество.

Достигнутые в пореформенной России успехи позволяют сделать три важных вывода:

1) самодержавие (монархия), или авторитарная власть, совместимо с прогрессом, по крайней мере на определённом этапе развития страны;

2) дискурс кризиса с его акцентом на негативных результатах развития, порождённых неправильной политикой верховной власти, не соответствует исторической реальности;

3) успехи и прогресс не исключают революции.

Революции начала ХХ века произошли не потому, что Россия после Великих реформ 1860-х годов вступила в состояние глобального перманентного кризиса, а потому, что общество не справилось с процессом модернизации (в смысле перехода от традиционного к современному обществу). Как и в других странах второго эшелона модернизации, её ускоренное, а в некоторых случаях и преждевременное проведение потребовало больших издержек и даже жертв, например со стороны помещиков, у которых государство принудительно экспроприировало землю, хотя и за компенсацию. Это привело к лишениям и испытаниям для отдельных групп населения и не принесло равномерного благополучия сразу и всем.

Велики оказались и побочные негативные последствия модернизации: увеличение социальной и межэтнической напряжённости, конфликтности, насилия, девиантности во всех её проявлениях - от самоубийства до социального и политического протеста. Необыкновенный рост всякого рода протестных движений явился, с одной стороны, порождением дезориентации, дезорганизации и повышенной напряжённости в обществе, с другой - результатом получения свободы, ослабления социального контроля и увеличения социальной мобильности, с третьей - следствием роста потребностей, превышающих возможности экономики и общества их удовлетворить.

Конфликт традиции и модерна можно назвать системным кризисом модернизации. Однако такой кризис не имеет ничего общего с тем пониманием системного кризиса, которое доминировало в советской историографии и до сих пор широко бытует в современной литературе, - как всеобщего и перманентного кризиса, превратившего российский социум в несостоятельную и нежизнеспособную систему, не способную развиваться и приспосабливаться к изменяющимся условиям жизни и обеспечивать благосостояние населения. "Упадок старого, вызванный ростом нового и молодого, - это признак здоровья", - справедливо полагал испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет.

Кризис российского социума был кризисом роста и развития. Он не вёл фатально к революции, а лишь создавал для неё предпосылки, только возможность, ставшую реальностью в силу особых обстоятельств: военных поражений, трудностей военного времени и непримиримой борьбы за власть между оппозиционной общественностью и монархией.

В историографии существует два взгляда на революционные события 1917 года. Согласно первому, в России произошли две революции - буржуазно-демократическая в феврале и социалистическая - в октябре. По второй версии февральские и октябрьские перевороты являлись двумя последовательными стадиями, или этапами, одной революции. Версия единой революции разделялась большинством большевистских теоретиков до 1924 года, потому что концепция перманентной революции, разработанная Троцким³⁴, и концепция перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую (два звена одной цепи), предложенная Лениным, при некоторых отличиях между ними оценивали февральские и октябрьские события 1917-го как единую революцию³⁵.

Концепция двух революций восходит к дискуссии 1924 года по поводу "Уроков Октября" Троцкого. Но окончательно она сформировалась в сталинскую эпоху и являлась официальной при советской власти. Переименование октябрьского переворота в Великую Октябрьскую социалистическую революцию имело пропагандистский эффект и политический смысл - подчеркнуть величие её творцов, уникальность и всемирно-историческое значение самого события. В настоящее время всё больше исследователей склоняются к мысли, что февральские и октябрьские события 1917-го являются двумя этапами одной революции, окончание которой целесообразно передвинуть к моменту окончания Гражданской войны и победы большевиков.

И это представляется вполне резонным. Февральские события не успели завершиться полной и легитимной трансформацией прежнего политического режима. Де-факто изменения были налицо, де-юре - нет. Не случайно, и правительство было временным, и парламент - предпарламентом. Определить правовой статус и превратить новый режим в легитимный должно было Учредительное собрание, но оно поработать не успело.

Возвращение к концепции единой революции вполне оправдано и в сравнительно-исторической перспективе. Революционные события в Нидерландах в 1566-1579 годах, продолжавшиеся 13 лет, разделяются на четыре этапа, а не на четыре революции. Английская революция XVII века (известная также как Английская гражданская война), длившаяся 18 лет (1642-1660), также делится историками на этапы или войны, а не на революции. Наконец, в истории Великой Французской революции (1789-1799) историки выделяют четыре этапа, а не четыре революции, хотя взятие Бастилии, установление якобинской диктатуры, термидорианский переворот и переворот 18 брюмера могли бы претендовать на статус революции.

Если признать февральские и октябрьские события 1917-го двумя этапами одной Русской революции 1917 года, то и праздновать её годовщину следует один раз - в феврале каждого года…

• _{1. Отчёт о состоянии народного здравия, 1885-1914. СПб.; Пг. 1887-1916; Общий свод по империи результатов разработки данных первой всеобщей переписи населения, произведённой 28 января 1897 года. Т. 2 СПб. 1905. С. 187-189.}
• _{2. Охрана здоровья в СССР: Статистический сборник. М. 1990. С. 44, 46-47.}
• _{3. Просмотр 12.10.2010: http://www.newsprom.ru/Obschestvo/131822768118098/Den_psihicheskogo_zdorovja_tjumency_perestali_bojatsja_psihiatrov.html>; <http://www.medizdat-press.ru/journals/archive/94/32768/36333}
• _{4. Ястребов В. С. Организация психиатрической помощи//Общая психиатрия/Под ред. А. С. Тиганов. Онлайн 12.10.2011: < http://www.psychiatry.ru/book_show.php?booknumber=28&article_id=101>}
• _{5. Юрьева Л. Н. История. Культура. Психические и поведенческие расстройства. Киев. 2002. С. 173.}
• _{6. Там же. С. 191-193.}
• _{7. Goldstone J. A. Revolution and Rebellion in the Early Modern World. Berkeley: University of California Press. 1991. P. 11-12.}
• _{8. История, математика и некоторые итоги дискуссии о причинах русской революции//О причинах русской революции. М. 2010. С. 388.}
• _{9. Сови А. Общая теория населения. Т. 2. М. 1977. С. 195, 199; Его же. Экономические трудности и преимущества роста населения//Проблемы народонаселения: О демографических проблемах стран Запада. М. 1977. С. 75.}
• _{10. Брук С. И. Население мира: Этнодемографический справочник. М. 1981. С. 140-158.}
• _{11. Статистический ежегодник 1918-1920 гг. Вып. 1. М. 1921. С. 38-61.}
• _{12. Gurr T. Why Men Rebel. Princeton. 1970.}
• _{13. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. М. 2005. С. 563-564.}
• _{14. Козер Л. А. Функции социального конфликта. М. 2000.}
• _{15. Burds J. Peasant dreams and Market Politics: Labor Migration and the Russian Village, 1861-1905. Pittsburgh, Pa. 1998. P. 181-182.}
• _{16. Володин А. Ю. История фабричной инспекции в России 1882-1914 гг. M. 2009. С. 147.}
• _{17. Миронов Б. Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII - начало ХХ века. М. 2010. С. 670-671.}
• _{18. Davies J. C. Toward a Theory of Revolution. Revolution//American Sociological Review. 1962. Vol. 27. February. P. 5-19; Idem. When Men Revolt and Why. New York. 1971.}
• _{19. Skockpol Т. States and Social Revolutions. Cambridge. 1979.}
• _{20. Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 655-660.}
• _{21. Штомпка П. Указ. соч. С. 570.}
• _{22. Турчин П. В. Историческая динамика: На пути к теоретической истории. М. 2007. С. 173-176, 257-259; Его же. Выстоять - исторический долг//Эксперт. 26.04.2010. № 16-17 (702); Быков П. Накануне великой революции//Эксперт. 2008. 27 октября.}
• _{23. Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 645-655.}
• _{24. Волков Ю. Г. и др. Социология. 3-е изд. М. 2006. С. 464.}
• _{25. Штомпка П. Указ. соч. С. 559-572.}
• _{26. Бойков В. Русские как потерявшиеся пчёлы//Аргументы недели. 2011. 27 октября.}
• _{27. Полтерович В. М. Стратегии модернизации, институты и коалиции//Вопросы экономики. 2008. № 4. С. 4-24.}
• _{28. Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. Т. 2. 4-е изд. М. 1956. С. 92-93, 101-104.}
• _{29. Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 512, 523.}
• _{30. Березовский Б. А. Интервью Радио Свобода. 2010. 24 декабря: <http://www.svobodanews.ru/content/article/2257908.html>}
• _{31. Darendorf R. Society and Democracy in Germany. Garden City, New York. 1969. P. 140.}
• _{32. Селюнин В., Ханин Г. Лукавая цифра//Новый мир. 1987. № 2. С. 190.}
• _{33. Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец ХIХ - начало ХХ в.): Новые подсчёты и оценки. М. 2003. С. 22-23, 61-62.}
• _{34. Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 2. Ч. 2. М. 1997. С. 381-391.}
• _{35. См.: "Теория перманентной революции" в Википедии (просмотр 04.11.2011).}