В конце ноября 1825 года в Российской империи возникла редкая, если не уникальная, для монархических государств ситуация междуцарствия, связанная не с отсутствием прямого наследника, переизбытком претендентов или сомнительностью их прав на корону, но с тем, что два ближайших наследника трона, два родных брата взаимно попытались уступить его друг другу.
С позицией и логикой поступков Константина Павловича всё понятно: он не хотел царствовать и был последователен в своём отказе. Мало кто из исследователей в этом сомневался. Единственное, что кажется странным, - это упорное нежелание Константина приехать в Петербург и лично подтвердить отказ от престола.
А вот поступки Николая Павловича породили в научной литературе массу вопросов и толкований. Знал ли он, что должен наследовать трон? Если знал, то почему присягнул Константину?
В том, что Николай был поставлен в известность о смене порядка престолонаследия, сомнений нет. Он сам рассказал в своих записках, как Александр I летом 1819 года, во время манёвров в Красном Селе, обедал с ним и его супругой Александрой Фёдоровной и сообщил им, что Константин царствовать не будет: ни у Константина, ни у самого Александра нет законных наследников, поэтому в будущем наследовать предстоит Николаю1. В начале 1822 года Константин подписал отречение; об этом, кроме него и императора, было несомненно известно императрице-матери Марии Фёдоровне и сестре Марии Павловне, принцессе Саксен-Веймарской. Кроме того, в тот же день Константин сказал об этом младшему из братьев, Михаилу Павловичу2.
Несколько позже, в августе 1823-го, Александр I составил манифест о престолонаследии. Эти документы в запечатанных конвертах хранились в Сенате, Синоде, Государственном совете и в Успенском соборе в Москве; копии делал собственноручно князь А. Н. Голицын. Кроме членов императорской семьи, о них знали только А. А. Аракчеев, Голицын и архиепископ Филарет. По некоторым сведениям, в тайну были посвящены ещё Н. М. Карамзин и его жена. Свидетельств о том, что Николай Павлович видел эти документы, нет. Однако сам Николай в записках сообщает, что знал о состоявшемся решении от матери, Марии Фёдоровны.
25 ноября 1825 года в Петербурге было получено известие об опасной болезни государя, 27 ноября - о его смерти. Николай немедленно присягнул Константину. Почему он это сделал? На этот счёт высказывались различные версии. О благородном великодушии Николая, не пожелавшего обойти старшего брата (Н. К. Шильдер)3. О том, что иначе Николай и не мог поступить, ибо никаких внятных документов, обосновывающих его права, у него не было, он их не видел и не был уверен в их существовании (С. В. Мироненко). В последние годы большинство исследователей соглашались с версией Я. А. Гордина о решающей роли в этом деле петербургского генерал-губернатора М. А. Милорадовича (впрочем, на это указывал ещё Шильдер). Милорадович, по мнению Гордина, был сторонником Константина и настоял на присяге ему, ссылаясь на непопулярность Николая в гвардии и возможный бунт среди гвардейцев в случае объявления его наследником4. М. М. Сафонов подверг версию Гордина весьма убедительной критике и выдвинул иное предположение: Милорадович действительно оказал нажим на Николая и заставил его присягнуть, но за этим стояли интриги партии императрицы-матери, которая сама претендовала на престол5.
Я предлагаю заново разобрать этот эпизод, опираясь в первую очередь на свидетельство самого Николая - на его дневниковые записи. Они давно известны и привлекались при анализе междуцарствия. Из всего дневника Николая Павловича, который он вёл в 1822-1825 годах, был опубликован Б. Е. Сыроечковским в русском переводе и введён в научный оборот только один фрагмент - записи за период междуцарствия, с 25 ноября по 13 декабря 1825-го6. Николай писал по-французски в изящных записных книжках, очень мелким беглым почерком, в стиле, который позволю себе назвать "телеграфным": грамматически неполные фразы, представляющие собой краткий перечень лиц и действий, причём в глагольных формах по большей части опущены вспомогательные глаголы, от этого число и лицо глагола становится неясным. Однако каждый день великого князя из этих записей выстраивается достаточно подробно и отчётливо, он фиксировал все свои передвижения, все события, даже самые мелкие (например, отмечал каждый раз, когда к нему заходила жена и когда он сам заходил в её апартаменты).
Последняя запись, за 13 декабря, на полуслове обрывается в самом начале. Это даёт веские основания ответить на вопрос, когда именно в течение дня Николай делал свои дневниковые записи: по-видимому, утром он записывал события предшествующего дня. Соответственно, запись за 13 декабря он начал 14-го, и очень быстро ему стало не до дневника. Иных объяснений, почему дневник обрывается именно на этой записи, нет, ведь этот день прошёл довольно спокойно.
В настоящее время в ГАРФ ведётся работа по подготовке полной публикации дневника, в связи с чем был сделан новый перевод фрагмента, посвящённого междуцарствию. Конечно, при этом я не обнаружила там каких-то новых, не известных по переводу Сыроечковского, кусков текста. Но оказалось возможным уточнить по французскому тексту некоторые нюансы. Дневник в целом, а не взятый только за эти несколько дней, позволяет точнее понять значение многих обстоятельств7.
Так, становится заметно, насколько резко и решительно изменилось течение повседневности великого князя в середине дня 25 ноября 1825 года. До тех пор он вёл жизнь одновременно деятельную и монотонную, изо дня в день повторяя один и тот же круг дел. Почти ежедневно выезжал из Аничкова дворца на смотры и учения, в манежи и экзерцицгаузы, причём всякий раз он отмечал в дневнике свои впечатления о том, как дефилировали войска ("плохо", "довольно хорошо", "превосходно"). Николай посещал и осматривал казармы, полковые больницы, находившуюся под его началом школу гвардейских подпрапорщиков, а также, как начальник по инженерной части, периодически ездил в Кронштадт и наблюдал за строительством укреплений. Судя по дневнику, ко всем этим обязанностям великий князь относился очень серьёзно, начальником был строгим и внимательным, вникал в мелочи и стремился во всём навести порядок (это-то, видимо, и раздражало подчинённых). Ясен из дневника и круг лиц, с которыми повседневно общался его автор: это почти ежедневно присутствовавшие с ним вместе на смотрах командующий гвардией А. Л. Воинов, командующий гвардейской пехотой К. И. Бистром, начальник штаба Гвардейского корпуса А. И. Нейдгардт; знал Николай многих офицеров гвардии.
Наряду со службой, Николай ежедневно навещал в Зимнем дворце мать Марию Фёдоровну, младшего брата Михаила и его жену Елену, гостивших во дворце сестёр и немецких родственников. Между царственным братом Александром и Николаем была ощутимая дистанция. Если других членов семьи Николай навещал, то к Александру являлся в приёмную и дожидался его выхода, а в дневнике ни разу не назвал его ни братом, ни Александром - всегда только "Ангелом". Из дневника складывается впечатление, что императорская семья была связана очень близкими отношениями. Николай был дружен с Михаилом, сёстрами, ежедневно отмечал в дневнике, что видел племянниц, даже новорождённую дочь Михаила и Елены ходил смотреть каждый день. И очевидна достаточная близость Николая к матери, хотя, впрочем, Мария Фёдоровна время от времени демонстрировала ему разнообразные обиды, насчёт которых автор довольно обыденно помечал в дневнике: "У Матушки. Дуется на меня".
Николай был очень привязан к собственной семье. По много раз на дню виделся с женой, дневник пестрит аккуратно зафиксированным: "Я у моей жены. Моя жена у меня", часто после обеда играл в залах с детьми. Случались и тихие домашние занятия: великий князь рисовал, изредка музицировал, читал - часто в комнатах жены, а то и спал днём у неё. Обычным делом был обед вдвоём, как он записывал, "у окна". Гости у великокняжеской четы бывали, но немногочисленные и всегда один и тот же узкий ближний круг, две-три дамы.
Удивительно, насколько мало Николай и Александра были связаны с петербургским светом. Так, за весь 1825 год автор дневника ни разу не побывал в гостях в каком-либо аристократическом доме, практически не посещали они и частных балов. И, что важно для нашего повествования, Николай не только не был допущен к государственным делам, но и не было у него никаких отношений с высшими государственными сановниками. Так, важного для нашего повествования Милорадовича Николай за весь 1825 год видел всего пять раз: 26 марта Николай заезжал к губернатору с визитом, 25 апреля повстречал его в приёмной Марии Фёдоровны, 18 мая - в театре, в следующий раз снова в театре 5 октября; 19 ноября Милорадович нанёс Николаю визит, затем вечером они встретились в театре и Николай отметил потом в дневнике: "С женой в двухместной карете в Большой театр, смотреть балет "Федра", Милорадович, у него, Телешова, хорошенькая".
И вот это монотонное и, по всей видимости, очень комфортное течение жизни Николая Павловича стало рушиться в середине дня 25 ноября 1825 года. Начался день обычным образом: великий князь ездил на смотр батальона Павловского полка ("посредственно"), учил в манеже конных пионер, посетил школу подпрапорщиков, ездил в карете гулять с женой, обедал с ней вдвоём, работал у себя, пил у жены чай, играл в залах с детьми. В дневнике Николай не указывал время событий, но в заметках на полях рукописи М. А. Корфа сообщил, что как раз играл с детьми и было часов 6 вечера, когда ему доложили о Милорадовиче8.
Здесь следует исправить мелкую неточность прежнего перевода. У Сыроечковского: "Докладывают о Милорадовиче; пугаюсь; у меня - он докладывает, что получил известие от Дибича, что Ангел очень плох! Уходит совершенно расстроенный"9. Но точнее перевести иначе: "Докладывают о Милорадовиче, испуг, у меня, объявил мне, что получил от Дибича новость, что Ангел весьма плох! - ушёл, подавлен". Слово "испуг" выражает дурное предчувствие: известия о том, что Александр заболел, пришли за несколько дней до того, но ещё не казались тогда тревожными. Я останавливаюсь на этой мелкой детали перевода, поскольку она служила фоном для гипотезы о том, что Милорадович диктовал затем Николаю политические решения. Пока исследователи оперировали лишь фрагментом дневника, касающимся междуцарствия, создавалось впечатление, что Милорадович бывал у великого князя довольно часто. Это неверно, напротив, его появление было экстраординарным, и хотя у Николая не было, конечно, причин с порога пугаться столичного генерал-губернатора, сам его приход означал, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
Вскоре после этого за Николаем прислала Мария Фёдоровна, Николай отправился к ней, вернулся домой (здесь также неточность в переводе Сыроечковского, у него сказано "побыл и вернулся снова к себе", но точнее будет "хождение взад-вперёд, потом вернулся к себе": Николай не просто посидел у матери, там уже царило активное беспокойство), снова отправился во дворец и провёл ночь, не раздеваясь, под дверью у матери, в компании В. Ф. Адлерберга. Судя по дневнику, Николай непрестанно беспокоился за мать, за её нервы и здоровье. 25 ноября он отметил, что Мария Фёдоровна "измучена, но смирилась", в следующие дни также обязательно фиксировал её состояние. Вообще, отношения матери и сына в эти дни похожи именно на отношения немолодой, эмоциональной, тревожно-мнительной женщины и её заботливого сына, а не двух персонажей дворцовой интриги, разыгрывающих свои партии. Дневник рисует нормальные человеческие чувства, родственные, сыновние.
26 ноября Николай провёл в Зимнем дворце, только утром заехал к себе в Аничков. Служили молебен за здравие Александра, появился Милорадович с письмом из Таганрога, от начальника Главного штаба И. И. Дибича, с обнадёживающими новостями. Николай был рядом с матерью, "говорил много раз с Милорадовичем, постоянно взад-вперёд". Здесь я также должна сделать отступление: записи в дневнике Николай Павлович делал с редкостной педантичностью, про каждого посетителя обязательно отмечал не только его появление, но и что он "ушёл", если состоялся более или менее продолжительный разговор, помечал: "говорил". То есть, в контексте дневника в данном случае отметка о разговорах с Милорадовичем означает только то, что Николай с ним разговаривал, ни на какую исключительную беседу она не указывает.
Следующий день, 27 ноября, так важен, что я приведу эту запись целиком в своём переводе, прерывая её по ходу дела комментариями: "27/9 д[екабря]. Пятн[ица]. Ужасный день.
Встал в 8, Перовский, Стрекалов, Гем[...]10, говорил, у Матушки, ещё одевается, у меня, поехал один в одноконных санях ко мне, встретил по пути мою жену, вернулся к Матушке, Бенкендорф, с ним на смотр 1 б[атальона] Семеновского, поднялся к Матушке, моя жена, на лестнице ждал Милорадович, всё в порядке, у Матушки, более спокойна, много раз входил и выходил, Евгений11, Матушка сказала ему остаться, всё же пошёл следом, к обедне".
Итак, несмотря на тревожность ситуации, Николай счёл нужным посетить смотр 1-го батальона Семёновского полка. И дело тут не в непреодолимой страсти к смотрам: гвардейцы привыкли регулярно видеть великого князя, известия о болезни императора держались в тайне, Николай должен был сделать вид, что всё идёт своим чередом. Но, зная характер его дневника в целом, нельзя не отметить одну деталь: в этот раз впервые Николай никак не отметил свои впечатления от смотра, тогда как до того он их записывал всегда. 27 ноября он появился перед войсками, но ему было совершенно не до них.
"Молебен как вчера, во время Тедеум Гримм постучался в дверь, я вышел сразу, в библиотеке моего Отца, Милорадович, вижу по его лицу, что всё пропало, конец всему, нашего Ангела нет больше на этой земле! - конец моему счастливому существованию, что он для меня создал! Его службе, его памяти, его воле я посвящаю остаток моих дней, всё моё существо, помоги мне Господь и дай мне его в Ангелы-хранители".
Далее Николай поставил посередине страницы жирный крест и отчеркнул последующий текст двумя чертами, будто подвёл итог оконченному периоду жизни. Здесь следует задуматься о чувствах великого князя. Почему сразу вслед за мыслью о смерти Александра он думает о "конце моему счастливому существованию" и готовится посвятить "остаток своих дней" (а Николаю было тогда всего 29 лет) "службе" и памяти старшего брата? Для дневника эта запись невероятно эмоциональна, автор будто пишет о крушении своего мира, прощается со всей предшествующей своей жизнью. Но если допустить, что он не знал об отречении Константина, не видел актов, не считал себя наследником престола, откуда такая паника? Почему переход короны к Константину должен означать конец счастливого существования Николая? Эмоции великого князя объяснимы, если он точно знал, что является наследником и был не на шутку испуган перспективой внезапно стать императором.
Все источники рисуют глубокую всеобщую скорбь об Александре I. Мария Фёдоровна рыдает и теряет чувства; в слезах Милорадович и другие генералы, несколькими строками ниже Николай пишет о рыданиях генерала П. В. Голенищева-Кутузова; самого Николая видят в слезах принц Евгений Вюртембергский, члены Государственного совета, причём принц Евгений заметил, что в предшествующие два дня Николай был относительно спокоен (думаю, он до последнего момента надеялся на выздоровление императора), а вот весть о смерти брата его потрясла. Многие были искренне привязаны к Александру, но надо также прибавить, что за 24 года его царствования и члены императорской фамилии, и сановники, и генералитет привыкли, что есть государь, принимающий на себя ответственность и за империю, и за семью. Александр был истинным главой семьи, и теперь, без него, близкие впали в растерянность.
"Шульгин меня поддерживает, не чувствую себя12, Евгений, Рюль13, Пер[овский]14, у меня с ними, иду к Матушке, она всё понимает, и сохрани нам её Господь, иду в часовню остановить службу и привести исповедника, оставил мою жену возле Матушки, в сопровождении Милорадовича и Евгения в церковь принести присягу, сначала в малую, Кутузов, рыданья, церковь не освящена, вернулись вместе в большую церковь, принёс присягу на верность моему законному Императору, Константину, все делают то же, я подписываю и иду созвать караулы сделать то же, начал с пикета гренадер, рота Ангела Преобр[аженского], рыдания и повиновение, также с кавалергардами".
Почему же Николай с такой поспешностью принёс присягу "варшавскому" брату, да ещё записал в дневнике стилистически несвойственную его лапидарной речи торжественную фразу о присяге на верность "моему законному императору Константину"? В историографии утвердилось мнение, что на присяге Константину настоял Милорадович, угрожавший в противном случае бунтом гвардии. Гордин считает, что действия Милорадовича стали результатом проконстантиновского заговора столичного генералитета. Сафонов детально разобрал и убедительно критиковал эту версию. Соглашаясь с его аргументами, хочу добавить к ним ещё некоторые соображения.
Во-первых, любой заговор требует времени, а Александр умер внезапно. С раннего вечера 25 ноября по позднее утро 27-го - слишком малый промежуток времени. Когда генералы могли успеть составить комплот? Кроме того, исследователи забывали, что никто из столичного генералитета, включая самого Милорадовича, не был посвящён в тайную смену наследника престола (во всяком случае, обратное не доказано и не подтверждается никакими источниками). С какой стати им составлять заговор, если они не подозревали об отречении Константина? Ведь даже пользовавшийся бóльшим, нежели Милорадович, доверием Александра Дибич в те дни писал Константину как законному наследнику, прося его распоряжений15.
Во-вторых, если допустить, что Милорадович действительно оказывал давление на Николая, то непонятно, когда он мог успеть это сделать? 27 ноября, после получения известия о смерти Александра, Николай сразу же отправился присягать, причём он не был с Милорадовичем наедине, их сопровождал Евгений Вюртембергский (который, впрочем, из-за больной ноги отстал от них), по дороге они встретили Голенищева-Кутузова. Принц Евгений вспоминал, что едва успели сообщить горестную весть Марии Фёдоровне и помочь ей подняться с колен в церкви, "она оперлась на меня, как вдруг великий князь повлёк меня от неё прочь, сказав: "Allons prter serment!"16.
В. А. Жуковский присутствовал в тот день на молебне среди других придворных, в задумчивости он остался один в опустевшей церкви и стал свидетелем появления Николая, потребовавшего у священника принести налой, Евангелие и присяжный лист. По впечатлению поэта, это произошло всего минут через десять после прекращения молебна17. У Милорадовича, таким образом, 27 ноября не было ни времени, ни возможности говорить с Николаем и принудить его к присяге. Более того, Николай записал в дневнике, что утром того дня Милорадович ждал его на дворцовой лестнице, чтобы сообщить, что "всё в порядке": именно такими словами в последующие дни Николай обозначал доклады генерал-губернатора об обстановке в столице.
Высказывались предположения, что разговор о срочной присяге Константину мог состояться раньше, 25 или 26 ноября. В записке, составленной Николаем 3 ноября для Константина, озаглавленной "От брата Николая к брату Константину" и описывавшей события с 25 ноября, сказано, что вечером 25 числа, сообщив дурные новости императрице-матери, "его императорское высочество, граф Милорадович и генерал Воинов приступили к совещанию, какие бы нужно принять меры, если бы, чего Боже сохрани, получено было известие о кончине возлюбленного монарха. Тогда его императорское высочество предложил своё мнение, дабы в одно время при объявлении о сей неизречённой потере провозгласить и восшедшего на престол императора, и что он первый присягнёт старшему своему брату, как законному наследнику престола"18.
Сходное (хотя и разнящееся в деталях) свидетельство о совещании генералов привёл в своих мемуарах декабрист С. П. Трубецкой, узнавший о нём тогда же от Ф. П. Опочинина. Заметим, что если в записке инициатива присяги приписана Николаю, то по версии Опочинина на ней настаивал Милорадович. Проблема в том, что в дневнике Николая за 25-26 ноября никаких следов такого совещания нет, Воинов не упомянут вовсе, вечер 25 ноября Николай провёл у матери, Милорадовича видел 26 ноября, но как раз с известием об улучшении состояния Александра. Как-то странно при этом было бы обсуждать присягу…
Гордин полагает, что Николай не записал о разговоре с генералами в дневник, потому что разговор этот ему был слишком неприятен19. Такое объяснение не кажется убедительным. Свидетельство Трубецкого детально разобрал Сафонов и обнаружил в нём массу фактических ошибок20. Николай разговаривал с Опочининым в конце дня 27 ноября, Опочинин, близкий к Константину человек, был послан в Варшаву его уговаривать. Свидетелем присяги Николая Опочинин не был, к интимным тайнам царской семьи не допущен, он знал ровно то, что ему рассказали вечером 27 ноября. Таким образом, что важно, обе упомянутые версии разговора Николая с генералами были предназначены Константину.
Наконец, предположения о заговоре генералов с участием Милорадовича (Гордин) или же интригах партии Марии Фёдоровны с его же ведущей ролью (Сафонов) не вяжутся с эмоциональным состоянием действующих лиц, каким его рисуют современники. Все свидетельства говорят о горе, растерянности, рыданиях. Теряющую чувства Марию Фёдоровну сложно представить в то же самое время ведущей свою сложную интригу.
Но вернёмся к моменту присяги. Совершенно непонятно, почему, только что выйдя из церкви, где был остановлен молебен, Николай для присяги пошёл в малую церковь, которая оказалась не освящена, и он принужден был вернуться. Зачем он попытался уйти в малую церковь? И, наконец, главное: почему он так торопился?
- 1. Записки Николая I о вступлении его на престол//Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М.; Л. 1926. С. 13-14.
- 2. Воспоминания Михаила Павловича о событиях 14 декабря 1825 г. (Записанные бар. М. А. Корфом)//Там же. С. 51.
- 3. Стоит напомнить, что Константин отрёкся, чтобы жениться на любимой женщине не царственных кровей, польке Иоанне Грудзиньской. Отречение от наследования престола было условием, при котором императорская семья дала согласие на этот брак. Поэтому Николай имел основания думать, что отречение Константина было не совсем добровольным.
- 4. Гордин Я. А. Мятеж реформаторов. 14 декабря 1825 года. Л. 1989.
- 5. Сафонов М. М. 14 декабря 1825 года как кульминация междуцарствия//14 декабря 1825 года: Источники, исследования, историография, библиография. Вып. IV. СПб.; Кишинёв. 2001. С. 61-89.
- 6. Из дневников Николая Павловича//Междуцарствие... С. 63-79.
- 7. Дневник Николая Павловича за 1825 г.//ГАРФ. Ф. 672. Оп. 1. Д. 48 (подлинник); Д. 49 (копия, сделанная хранителем библиотеки Зимнего дворца В. В. Щегловым).
- 8. Заметки Николая I на полях рукописи М. А. Корфа//Междуцарствие... С. 37.
- 9. Из дневников Николая Павловича//Там же. С. 67.
- 10. Здесь и далее отточиями обозначены места текста, не поддающиеся прочтению и не расшифрованные ни Сыроечковским, ни В. В. Щегловым, ни мною.
- 11. Принц Евгений Вюртембергский, племянник Марии Фёдоровны, незадолго до того прибывший в Петербург.
- 12. В переводе Сыроечковского - "я теряю чувство", что не совсем точно. В заметках на полях книги Корфа Николай также написал не про обморок: "Я упал на стул, все силы меня оставили"//Междуцарствие... С. 88.
- 13. Рюль - доктор Марии Фёдоровны, Николай не хотел без него сообщать матери о смерти Александра.
- 14. В. А. Перовский - адъютант Николая Павловича.
- 15. Есть некий историографический парадокс в том, что тщательно и придирчиво обсуждается, знал ли Николай об актах отречения, но в отношении Милорадовича и других генералов этот вопрос разрешается с поразительной лёгкостью. Предполагается, что раз Милорадович был своим человеком в кружке императрицы-матери, то "мог узнать" об этом от Марии Фёдоровны.
- 16. "Пойдём приносить присягу!" (фр.) Из воспоминаний принца Евгения Вюртембергского//Междуцарствие... С. 108. Впрочем, эта версия воспоминаний принца Евгения требует к себе осторожного отношения. Как показали составители сборника "14 декабря 1825 года: Воспоминания очевидцев" (СПб. 1999), мемуары принца Евгения существуют в двух версиях, та из них, что была помещена Сыроечковским в сборник "Междуцарствие...", является сокращённым и, по-видимому, сильно отредактированным немецким публикатором текстом, тогда как полный вариант записок на русском языке не публиковался. Для сборника "14 декабря..." был переведён фрагмент второго варианта, касающийся событий 14 декабря, он действительно содержит существенные разночтения с вариантом из "Междуцарствия...".
- 17. Шильдер Н. К. Император Николай I, его жизнь и царствование. Т. 1. М. 1996. С. 185-186.
- 18. Междуцарствие... С. 130.
- 19. Гордин Я. А. Указ. соч. С. 24.
- 20. Сафонов М. М. Указ. соч. С. 69-72.
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем