"Мужское волшебство высокого уровня"

Практически каждый раз, когда вокруг трона возникали сложные ситуации, в летописях речь заходит о зловредном вмешательстве чародеев. Почти все проблемы функционирования власти, продвижения по служебной лестнице были пронизаны предчувствием чужого волшебного вмешательства. Обвинения в колдовстве сопровождали многие восстания. Времена социальных катаклизмов, между- царствий, заключения брака и рождения наследника часто порождали кошмарные видения "счарования" государя, супруги или младенца. Когда царь действовал неправильно, считалось, что его поведение вызвано чародейским воздействием "злых советников".

Иван Пересветов предостерегал государя от советчиков, которые, подобно Червю из знаменитой трилогии Толкиена "Властелин колец", шептали нехорошие советы в ухо несчастного правителя. Проблема влияния на правителя приобретала огромное значение, когда царь отклонялся от Богом данного стандарта царского поведения. В начале XVII века Иван Тимофеев называл плохой совет "матерью всего зла", а неправедных советников - людьми, которые "языки бо своими убиваху люди, яко мечи, с люблением тех послушателей"¹. В XVI-XVII столетиях различные литературные и фольклорные памятники говорили о присутствии в окружении Ивана IV волшебников (порой так называли лидера Избранной рады Алексея Адашева)².

Жестокие причуды поведения Ивана Грозного современники были склонны объяснять как раз тем, что "злобесные ласкатели" управляли психикой царя с помощью колдовства. Именно эти "лихие люди" одурманивали Грозного, лишали его самостоятельности, царского достоинства, милосердия, способности к правосудию и толкали на дорогу совершения жестокостей и всяческих несправедливостей.

Это было мужское волшебство высокого уровня, цель которого состояла в искажении политики государя и совращении правителя во зло. Его одинаково боялись и князь Андрей Курбский, и подьячий Иван Тимофеев, и разгневанные стрельцы, и "черные люди", которые в 1547 году рвали на части людей, по их мнению, виноватых в московском пожаре, а в 1682 году - растерзали повинных в "плохом" правлении и неплатеже стрелецкого жалованья³. Такая озабоченность моральным обликом государевых советников показывает, что говорить о единоличном характере власти московских великих князей будет преувеличением. Участие в политике на самом высоком уровне царских советников было составной и обязательной частью московской политической системы. Все социальные слои признавали власть этих "ближних государевых думцев", их способность, заседая в совете ("думе") с правителем, серьезно влиять на принятие решений любой степени важности. Отсюда и вытекала особая боязнь колдовства на уровне разработки указов и постановлений, колдовства, которое могло исходить от злых советников, обладавших совершенно реальной властью.

Другим часто встречающимся видом колдовства было наведение чар на женщин великокняжеского двора и дворовое хозяйство. Многие летописи изображают чародейство, направленное против государева брака, царских жен и детей, как тайное продолжение политики. Первый известный нам подобный случай летописец помещает в Софийской летописи под 1467 годом, рассказывая о преждевременной кончине первой жены Ивана III Марии Тверской: "В лето 6975, месяца апреля въ 25 день, въ 3 часъ нощи, преставися великая княгиня Мария великого князя Ивана Васильевича, Тверянка, отъ смертнаго зелия; занеже познаху потому, покровъ на ней положиша, ино много свисло его, потомъ же то тело разошлося, ино тоть покровъ много не досталъ на тело; и положена бысть во церкви святаго Вознесения на Москве. Тогда же восподеся князь великы на Олексееву жену Полуектова на Наталью, иже посла поясъ съ Боровлевою женою съ подъячего казеннаго къ бабе; тогды же на Олексея восполеся, и шесть леть не быль у него на очехъ, едва пожалова его"⁴.

Этот рассказ вызывает очень много вопросов. Таинственное разбухание трупа, подозрительное вмешательство неизвестной "бабы" и роль пояса-талисмана, возможное употребление яда, подозрение в злом чародействе над великой княгиней - все это звучит непонятно и зловеще. Почему Наталья Полуектова и безымянная "жена Борова" оказались в опале? В чем заключалось колдовство неведомой "бабы"? Ответы на эти вопросы остаются неясными, однако несомненно, что современники объясняли подозрительную и слишком раннюю смерть 25-летней великой княгини "счарованием". При этом врагами супруги Ивана III изображены тоже женщины, причем жены довольно высокопоставленных людей, которые наняли колдунью из простонародья для своего "лихого дела".

Другая великая княгиня вновь фигурирует в "колдовской истории" тридцатью годами позже, только теперь объектом атаки злых чародеев оказался уже сам Иван III. Летопись говорит, что в 1497 году, когда государь решал вопрос о наследнике престола (на него претендовали внук Дмитрий, чьей бабушкой была первая жена Ивана III Мария Тверская, и Василий, сын от второго брака с Софьей Палеолог), Иван III был разгневан поведением Василия, который собрал кружок соратников. Они должны были помочь ему бросить вызов отцу и добыть московский престол. Заговорщики подверглись опалам и арестам⁵, под подозрение попала и великая княгиня Софья: "И в то время опалу положилъ князь великий на жену свою, на великую княгиню Софию, о томъ, что къ ней приходиша бабы съ зелиемъ; обыскавъ техъ баб лихих князь великий велелъ ихъ казнити, потопити въ Москве реке нощию, а съ нею съ техъ месть нача жити въ бежении. И тое же зимы, февраля 4 день, въ неделю о Мытаре и Фарисеи, на память преподобнаго отца Сидора Пелусийскаго, князь великий Иванъ Васильевичь всеа Руси благословиль и пожаловаль великимъ княжениемъ Володимерскимъ и Московскимъ и всеа Руси внука своего князя Дмитрея Ивановича"⁶.

"Лихие бабы" Софьи были, подобно убийцам Марии Тверской, женщинами незнатного происхождения, которые "баловались" волшебством. Сущность подозрений против Софьи, как, впрочем, и состав и предназначение "зелья", остается для нас неясной, но обвинение в колдовстве звучит абсолютно недвусмысленно. Как и в случае с Марией Тверской, в деле фигурирует великая княгиня, правда, на этот раз, скорее, как преступник, а не как жертва. Показательно, что разрушение семейного благополучия великого князя, угроза его роду и проблемы с наследованием престола увязывались современниками с коварным и особо изощренным женским колдовством.

Новый поток слухов о вмешательстве в жизнь государя волшебников породил развод Василия III с его первой, бездетной женой Соломонией Сабуровой в 1525 году. Против несчастной супруги свидетельствовал ее собственный брат, Иван Юрьевич, который донес, что она вовлекла его в различные чародейские обряды для сохранения любви мужа и зачатия долгожданного ребенка. Сначала Соломония попросила его найти колдунью, некую Стефаниду, "жонку из Рязани". После того как он выполнил просьбу, сестра с горечью сообщила брату: "Присылаль ты ко мне Стефаниду, и она у меня смотрила, а сказала, что у меня детем не быти: а наговаривала мне воду Стефанида, и смачиватися велела отъ того, чтобъ Князь Великий меня любилъ, а наговаривала мне Стефанида воду въ рукомойнике, а велела мне тою водою смачиватисьж, а коли понесуть к Великому Князю сорочьку и порты и чехолъ, и она мне велела из рукомойника тою водою смочивъ руку, да охватывати сорочьку и порты и чехолъ и иное которое платье белое". Иван Юрьевич признался, что все требуемые предметы были доставлены к Соломонии и она выполняла колдовские обряды, мочила одежду в заговоренной воде.

Однако могущество "жонки Стефаниды" оказалось недостаточным. Несмотря на все усилия, Соломония не беременела. Тогда Иван Юрьевич был послан искать другую колдунью, некую безносую монахиню: "Та черница наговаривала не помню масло, не помню медъ пресной, да посылала къ Великой Книгине съ Настею, а велела ей тем тертися отъ того жъ, чтобы ее Князь Великий любилъ, да и детей деля; а опосле того и сам яз къ Великой Книге пришолъ, и Великая Книгини мне сказывала: "Приносила ко мне оть черници Настя, и язъ темъ терлася"⁷.

Можно только догадываться, что побудило Ивана Сабурова свидетельствовать против своей сестры. Его обвинения как близкого родственника в любом случае нельзя считать беспристрастными. Однако они были использованы для оправдания развода великого князя. Скандальная ситуация с разводом московского правителя породила слухи о том, что Соломония зачала-таки ребенка, но поздно, и была насильно пострижена и сослана в Суздальский Покровский монастырь уже беременной. В дальнейшем возникла легенда о судьбе этого таинственного младенца, якобы рожденного в монастыре и являющегося законным наследником престола в отличие от "ублюдка" Ивана Грозного. Оставляя в стороне этот легендарный сюжет, обратим внимание на повторяемость ситуации: вновь судьба династии и престола оказалась в руках женщин-ведьм.

Обращение в подобных случаях к чародейкам было характерно не только для великих княгинь, но и для женщин Московии вообще. Недаром этот тип преступления так тревожил авторов "Домостроя", написанного несколькими десятилетиями позже. Авторы этого "устава домашней жизни" считали одной из самых опасных форм семейного проступка склонность жен к обращению к колдунам ("волхвам") или "бабам с кореньем и зельем" за исцелением от болезней⁸.

"Летописец начала царства" Ивана IV рассказывает о вспышке настоящей истерии по поводу колдовства, якобы вызвавшего ужасные пожары в Москве летом 1547 года. Через два дня после пожара бояре и церковники "вражим наветом начаша глаголати, яко волхованием сердца человеческая вымаша и в воде мочиша и тою водою кропиша и оттого вся Москва погоре". Иван IV приказал расследовать справедливость этих слухов. Спустя пять дней после "великого пожара" бояре "собраша черных людеи и начаша вопрошати: хто зажигал Москву. Они же начаша глаголити, яко книгини Анна Глинская з своими детми и с людми волховала: вымала сердца человеческая да клала в воду да тою водою ездя по Москве кропила, и оттого Москва выгорела". Летописец так объясняет причину, почему горожане свалили вину на Глинских: "А сие черныи людие того ради, что в те поры Глинские у государя в приближение и в жалование, а от людеи их черным людям насилство и грабеж, они же их от того не унимаху"⁹.

Здесь очевидна связь между политикой клана Глинских и обвинениями в колдовстве. Тем более что Анна Глинская и ее родственники были близки к молодому царю, связаны с ним родственными узами и поэтому являлись привлекательными кандидатурами для самых причудливых и отвратительных наветов. Бабушка Ивана IV по матери, Анна, стала в глазах черни главной отрицательной героиней разворачивающейся драмы. Хотя источником слухов, видимо, были все же бояре, конкурировавшие с Глинскими в борьбе за влияние на юного государя, в частности, возможно, клан Юрьевых-Захарьиных"¹⁰. Они были родственниками жены царя Анастасии и пытались потеснить "старых" родственников Грозного, Глинских.

Обвинение в колдовстве опиралось на уже известную нам традицию наличия коварных "женщин- волшебниц" в великокняжеской семье и повлекло трагические последствия: "Бояре же по своеи к Ю. Глинским недружбе наустиша черни. И они же взяша князя Юрья в церкви и убиша его в церкви и извлекоша передними дверми на площадь и за город и положиша передними дверми на площадь и за город и положиша перед Торгом, идеже казнят… А людеи князь Юрьевых безчислено побиша и живот князеи розграбиша, ркуще безумием своим, яко "вашим зажиганием дворы наши и животы погореша". Много же и де- теи боярских незнакомых побиша из Северы, называючи их Глинского людми. А после того убиства на третеи день приходиша люди чернь скопом ко государю в Воробьево, глаголюще нелепая, что бутто государь хоронит у себя княгиню Анну и князя Михаила, и он бы их выдал имъ""¹¹.

Неудивительно, что, несмотря на всю тяжесть обвинений, возводимых на его родственников, царь приказал схватить и казнить преступников, виновных в их гибели. Многие из них сумели сбежать в другие города, поскольку, согласно летописцу, "видяще свою вину, яко безумием сие сотвориша". Этот исторический эпизод высветил сложное переплетение родственных отношений, политических интересов и борьбы кланов вокруг великого князя, выход из которого был найден через возведение обвинений в колдовстве на женских персонажей интриги.

В дальнейшем слухи о колдовстве в окружении царя также были связаны с именем Ивана Грозного, его многочисленными женитьбами и государевыми советниками. Известно, что в 1572 году сам Грозный говорил литовскому послу, что его первую жену, Анастасию Романову, убили "колдовством". Эта тема получила некоторое развитие в "Истории о великом князе московском" князя Андрея Курбского, на страницах которой обвинения в "чаровании" решительно опровергались: "Аки бы царицу твою счаровано и тебе с нею разлучено от тех предреченных мужей и от меня""¹².

Однако объяснение Курбским причин, почему на "благих мужей", окольничего Алексея Адашева и священника Сильвестра, была возведена подобная клевета, находится целиком в русле вышеописанного феномена политической культуры Московской Руси¹³: виновниками в "напраслине" объявлены "презлые ласкатели", коварные советники, которые шептали в царские уши: "Что же клевещут и щепчут во ухо? Тогда цареви жена умре: они же реша, аки бы счеровали ее оные мужи (подобно, чему сами искусны и во что веруют, сие на святых мужей и добрых возлагали)"¹⁴.

Если Анастасия выступала жертвой, то вторая жена Грозного, Мария Темрюковна, в фольклоре изображалась ведьмой, которая, когда ее разоблачили, обернулась в сороку и птицей улетела из дворца¹⁵.

Боязнь колдовства бросает тень на историю всей Европы в позднее Средневековье и раннее Новое время, и Московия, таким образом, следовала общеевропейским образцам. Однако ее специфика была в том, что на Руси больше боялись вмешательства чародейства во власть царя, которое привело бы к отступлению от принятых моральных и правовых норм и традиций. Если же политическая система начинала давать сбой, то у народа всегда было наготове созвучное русскому XVI веку объяснение: во всем виноваты "презлые советники" и "лихие бабы".

Перевод Александра Филюшкина

• _{1. Тимофеев И. Временник/Перевод и коммент. О. А. Державиной. М.; Л. 1951. С. 110. Дискуссия см.: Rowland D. The Problem of Advice in Muscovite Tales about the Time of Troubles//Russian History. 1979. №. 6. P. 259-283.}
• _{2. Perrie M. The Image of Ivan the Terrible in Russian Folklore. New York and Cambridge. 1987.}
• _{3. Буганов В. И. Московское восстание конца XVII века M. 1969. C. 87-106; Kivelson V. Political Sorcery in Sixteenth-Century Muscovy//Cultural Identity in Muscovy, 1359-1584/Ed. by A. M. Kleimola and G. D. Lenhoff. M. 1997. P. 267-283.}
• _{4. Полное собрание русских летописей (далее - ПСРЛ). Т. 6. Софийская первая летопись. СПб. 1853. С. 186.}
• _{5. ПСРЛ. Т. 6. С. 279.}
• _{6. Отрывок летописи по Воскресенскому новоиерусалимскому списку//ПСРЛ. Т. 6. С. 279.}
• _{7. Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. 1. 1334-1598 гг. СПб. 1841. Т. 1. №. 130. C. 192.}
• _{8. Домострой по Коншинскому списку и подобным/Под ред. А. Орлова. М. 1908. С. 20, 21-24, 31, 64-65.}
• _{9. ПСРЛ. М. 1965. Т. 29. "Летописец начала царства". Александро-Невская летопись. Лебедевская летопись. С. 54, 153.}
• _{10. ПСРЛ. Т. 29. С. 153; Сказания князя Курбского/Изд. Устрялов Н. Г. СПб. 1868. С. 356. №. 305.}
• _{11. ПСРЛ. T. 29. C. 54, 153.}
• _{12. Prince A. M. Kurbsky"s History of Ivan IV/Еd. and trans. by J.L.I. Fennell. Cambridge. 1965. P. 152-153.}
• _{13. Pavlov А., Perrie М. Ivan the Terrible: Profiles in Power. London, 2003.Р. 172-3, 197; Zguta R.}
• _{Witchcraft Trials in Seventeenth-century Russia//American Historical Review. 1977. №. 82. P. 1187-1207.}
• _{14. Prince A. M. Kurbsky"s History of Ivan IV. P. 152-153; Perrie M. The Image of Ivan the Terrible in Folklore. P. 178-79.}
• _{15. Perrie M. The Image of Ivan the Terrible in Russian Folklore. P. 178; Исторические песни XII-XVI веков. М. 1960. С. 447. № 257. C. 459-463.}